Когда поспела антоновка - Елена Жарова

— Понятно. Эй, парни! Антоновцы в Кутлях, готовь пулеметы! Заводи!

— Так, слушай меня внимательно. Ты сейчас соберешься, успокоишься и быстро расскажешь мне где ваше село находится, — я завел его внутрь поезда, усадил и взял с полки карту. — Показывай!

Мальчишка всмотрелся, повертел ее несколько раз, а потом ткнул пальцем:

— Здесь!

— Ага, значит верст десять отсюда.

Он яростно закивал головой и поджал пальцы ног. Я с ужасом заметил, что он босой.

— Паша, я сейчас отправлю вместе с тобой своих бойцов, ты им покажешь дорогу?

— Покажу. Я их за собой по лесу поведу, но там надо реку переплыть. Они умеют плавать?

Сердце мое защемило от этой деревенской наивной заботы о моих бойцах, вдвое старше его.

— Мы на поезде доедем до дороги, — я указал пальцем на карте, — а потом оттуда по дороге на конях вы доскачите до села.

— У вас и кони тут имеются? — большие голубые глаза мальчика загорелись, но не тем озорным задором, а скорее страхом с примесью восхищения. Оно и понятно, неизвестно, чего он успел насмотреться, пока не прибежал сюда.

— Имеются. Ладно, посиди тут минуту. Только не трогай ничего.

Мальчик покорно и кротко кивнул, а я в свою очередь поспешил в голову состава. После того, как приказ был исполнен, поезд дошел до дороги. Быстро подготовился отряд с конями и пулеметами на тачанках. Бойцы оснастились снарядами, Пашка выскочил наружу, запрыгал от нетерпения.

— Подожди-ка! — крикнул я и скрылся внутри. Достал из мешка запасные сапоги, внес их и вручил мальчонке. — Держи вот, ну все! — повернулся я к бойцам. Если антоновцы — разбить всех. Главарей либо привести, либо в случае неповиновения — уничтожить на месте!

Я повернулся к мальчику, он все еще держал сапоги в руках.

— Да что же ты, медлишь! Надевай!

Он удивленно закивал головой, просунул ноги и я его подсадил на коня. Он крепко прижался к бойцу, крикнул:

— Спасибо!

И отряд выдвинулся в путь.

Глава 8

Тёмная ночь

Ночь была темной. Тонко мчалась прохлада над землей и слышен был лишь стук копыт. Павел смотрел на мускулистые лошадиные ноги, на вздымающуюся из-под копыт пыль и прижимался к бойцу. Сердце его гремело в такт бегу и чувство неизбежности окутывало, обволакивало. Он пытался вглядываться вперед, да только знал, что они еще далеко. Как там его отец? Жив ли? Почему бандиты его избивали и требовали зерно? Вопросы крутились в его голове, сводя с ума. Думал он и о деде, вдруг и его повязали, истязают. А он ведь уже не молодой, выдержит ли? Думал и о брате, лежит ли тот в поле, как Пашка ему наказывал, не боится ли? Юношеское сердце трепыхало и раздувалось от тревоги за своих. Во всем мире у него больше никого и не было. Огляделся по сторонам, на лицах солдат стойкая уверенность. Вот бы и ему стать таким. Ничего не бояться. Закрапал редкий дождь и принес с собой запахи уходящего лета. Паша никогда не любил август, но дед учил, что каждое время года — божье благословление. Поднял он глаза к небу, небо хмурилось в ответ, все звезды погасли. Один только огонь в груди паренька да надежда и стремление помочь отцу не гасли и придавали сил этой страшной ночью. Их лошадь скакала впереди остальных. — Куда дальше? — прокричал красноармеец. — Здесь по прямой, а там дорога пойдет налево и через поле как раз к селу. — Скоро лес закончится? — Через версту! — ответил Паша и вдруг почувствовал, как они стали замедлять ход. Позади послышалось: «Тпррру!». Боец повернул голову в его сторону и сказал: — Мы доедем до поля и там через лес. Поле — слишком открытая местность, могут заметить, огонь открыть. По основной дороге не пойдем, рискованно. Я тебя оставлю в поле, в село пока не ходи, не безопасно. Понял? — Понял. Отряд дошел до поля и завернул к лесу, несколько бойцов на тачанках двинулись дальше. Парень спрыгнул с лошади, поблагодарил бойца и указал еще раз в сторону села, где мельтешили огни: — Туда вам! — Понял. Беги, да поскорее, и укройся где-нибудь. И припустил со всех Пашка, да только пятки в сапогах сверкали. Сначала бежал пригибаясь, потом полз на четвереньках и чувствовал под ладонями сырую землю, влажный чернозем. Набрав больше воздуха в лёгкие, я закричал: — Колька! Ты где? Выходи! — Здесь я, — отозвался младший, дрожа от страха. Все лицо было мокрое, то ли от слез, то ли от дождя. Паша подполз к нему и обнял, да так крепко, а потом утер его лицо и сказал: — Теперь все должно быть хорошо. И только он промолвил последнее слово, как раздались выстрелы. Тем временем в Кутлях бушевала настоящая бойня. Все смешалось: крики, стоны, ругательства, топот копыт и запах пороха. Отряд красноармейцев вошел в село и встретил сопротивление антоновцев. Бились насмерть. Ни один не хотел уступать. Местные жители, до того выглядывавшие из окон, затушив свет, теперь попрятались кто где, пытаясь понять, что происходит. Каждый опасался за свою жизнь и разве можно их за это винить? Одна лишь семья Богоявленских была сейчас на пустынной улице, отец и сын, не знавшие до той поры настоящей беды. Согбенный отец, стоял на коленях над сыном, не слыша и не видя никого. Лишь изредка сквозь плач его и молитвы прорывались крик да брань, взрывы снарядов и свист пуль. Кто-то дотронулся до его плеча, он поднял свои глаза на красноармейца, совсем еще молодого юношу и не сразу расслышал его слов. — Как я могу тебе помочь, отец? — произнес парень. — Ступай с миром, сынок — проговорил дьякон и склонил голову. — Мы зачистили село. Главари скрылись, остальных, кого нашли, убили. Чего они хотели? — Кто-то им сказал, что мой сын коммунист, собирает зерно для поддержки продразверстки, за это они его и пытали, перевернули все, — старик указал рукой в сторону дома и продолжил. — Да только какое тут зерно… Голос дьяка дрогнул, рука еще сильнее сжала плечо сына. — Дела… — пробормотал солдат и отвернулся. Сердце бойца гулко билось и еще никогда он не чувствовал себя более живым.

Глава 9

Смерть

Утренняя холодная трава ошпаривала ноги похлеще всякой крапивы. На поле со стороны верхнего села серый туман плотно укутал высокую траву, спрятав ото всех моего брата. За спиной по селу бегали испуганные люди, да бойцы красной армии на разгорячённых конях отлавливали бандитов. Но стук моего сердца был громче стука копыт.