Когда поспела антоновка - Елена Жарова

— А тебе откуда знать, что за дела он ведёт?

— Да как же, я ведь следил за ним. Чуял, что тот что-то неладное затеял. Он решил со всей деревни мешки зерна стащить и потом продразверстке отдать. Надо полагать, что большевикам помогает!

— Проверим, — ответил парень. — Тут надо держать ухо востро!

— Вот я и держу, он мне всегда не нравился, лишь бы честный люд обмануть!

— А как же вы его избрали?

— Так он почти единственный грамотный на селе. Выбор был невелик.

— Молодец ты, мужик. Благодаря таким как ты наша страна будет свободной.

И так возгордился я от слов его, выпятил грудь колесом, да усы расправил. Умный человек похвалил, а это дорогого стоит!

— Ты покажи, где дом-то его, мы и проверим, поищем зерно.

Я рассказал, как пройти к дому Прокофия, узнал от него про бронепоезд, что на железной дороге за лесом, в другой стороне от нас и уже начал было раскланиваться, как тут услышал:

— Ты только, мужик, раньше времени не говори никому о нашем разговоре. Мало ли Прокофий твой прознает и сбежит вместе с зерном.

— Да как это я…Конечно не скажу! Столько людей он обманул, вы только с него все спросите!

Усмехнулся антоновец и ответил:

— В этом ты не сомневайся, спросим, — и, достав папиросу, зажал ее зубами.

Я попрощался с ним и побрел восвояси. И радостно было, что наконец Прокофий-то поплатится за все свои злодеяния. Обернулся, посмотреть ушел ли партизан, да только так и стоял он на прежнем месте, с зажатой папиросой в зубах.

Глава 6

Нападение

Мама стояла посреди светёлки и улыбалась. А я сидел на лавке у печи и просто смотрел на нее. Ничего не делал. Просто смотрел. А она, во всём светлом, в лучах солнца, пробивающихся в окно, была похожа на ангела.

— Пашенька, — вдруг сказала она.

Да вот голос был не её. И образ её точно канул в темноту. А меня трясли и звали.

Я с трудом открыл глаза. Обычно с утра я быстро поднимаюсь. А тут меня будят. Я проспал? Не может такого быть.

— Павел, вставай! — каким-то странным голосом звал отец.

Наконец очнувшись, я увидел, что в светёлке темно, керосинка даже не горит. А отец стоит на коленях перед лавкой, на которой я спал.

— Что случилось? — удивился я. Но отец закрыл своей большой мозолистой ладонью мне рот и прошептал:

— Тихо! Молчи!

И тут я услышал. Под окнами кто-то ходил. И этот кто-то был не один. Я сполз с лавки и увидел Николая. Брат скорчился под столом и смотрел на меня огромными от страха глазами. Отец же, прижавшись к стене у этого окна, пытался рассмотреть тех, кто незвано пришёл к нам.

— Вы сейчас постараетесь выбраться в сад. Тут не получится, — прошептал он, — Лезьте на чердак и через окно — на крышу. Там по козырьку проберётесь на её край. А потом — на яблоню, что рядом растёт…

— Я лазил, знаю, — подал голос брат и вылез из-под стола.

— Тогда идите! — приказал батя.

— А ты? — спросил я.

— Они за мной явились. И ища меня, пойдут по другим домам. Так что, я тут останусь.

— Не, бать, я с тобой… — хотел было возразить. Но он так зыркнул на меня, что я даже в темноте сумел разглядеть и понять, что хуже будет, если не послушаюсь.

— Хорошо, — пробурчал я и на четвереньках пополз в сторону сеней.

— Стойте — позвал батя. Мы остановились и оглянулись.

— Накиньте на себя что-нибудь потемнее. А то в светлом исподнем вас увидят, — приказал он.

Я оглянулся. Мои вещи лежали на стуле у лавки. Там же были рубаха со штанами Николая. Я взял их в охапку, сунул себе запазуху и мы дальше поползли. На чердак в нашем доме можно было попасть только через сени. И, слава Богу, что не через улицу, как у многих домов, так как давно еще отец перестроил крышу этой хозяйственной пристройки, подняв до уровня конька. Прежде чем открыть дверь дома в сени, мы прислушались. Было тихо. Открыли дверь и направились к приставной лестнице, что вела наверх. Батя также тихо прошёл к двери вслед за нами. Когда мы поднялись, он помог нам затянуть наверх лестницу и затворил за собой дверь. Мы же, преодолевая дрожь в руках, оделись и поползли к окошку. Так, молча и тихо выбрались наружу. Вот тогда-то и раздались крики. Бандиты ломились в сени. Эту преграду они преодолели быстро и стали ломиться в дверь, ведущую в сам дом. Мы с братом прижались к стене.

— Что делать-то? — чуть не плача произнёс Колька.

Внизу, уже в самом доме бушевала драка. Сквозь шум борьбы, крики и ругань трудно было различить голос отца. Надо было ему помочь.

— Лезем на яблоню! — приказал я, и мы в несколько шагов преодолели это расстояние до крыши. А от туда спустились на раскидистые ветви дерева. Деревья эти нам с детства были вторым домом. Мы знали на них каждую ветку. И в темноте без труда слезли с яблони и, прячась в траве, пробежали через сад. Сиганув через калитку, рванули к полю с высокой травой еще не скошенной под сено. Уведя брата достаточно далеко от села, я заставил его лечь на землю и не вставать. А сам направился обратно.

— Ты куда? — испугался Колька.

— А ну, лежи! — прикрикнул я, — Раскудакался.

Когда я вернулся к дому, увидел, что дверь была настежь распахнута. По шуму внутри, я понял, что кто-то еще был там. Но я не стал проверять, так как услышал голоса бандитов у дороги. Вот туда я пополз, прячась за деревьями и в траве.

Они стояли прямо на перекрёстке дорог и решали, что дальше делать. Их было человек двадцать. Все были при винтовках. У некоторых на головах красовались белые папахи. Говорил только один из них. Похоже — командир. У него даже шашка висела с боку. Остальные молча слушали его.

— Нужно найти спрятанное этой гнидой продовольствие, что он так услужливо подготовил для красных коммуняк. Поднимайте всё село и обшарьте каждый дом, каждый сарай!

Бандиты разбежались в разные стороны села и начали ломиться в дома. Людей в чём спали, выволакивали на улицу. Шум, крик, плач поднялся до небес. А я не спускал глаз с предводителя.

Рядом с ним лежал отец, связанный по рукам и ногам. Бандит пнул батю ногой в живот и заорал:

— А ну,