Все возможно (сборник) - Наталья Уланова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот, я, умиротворенная, довольная вечером, отодвигаю занавесь, отворяю дверь и выхожу на балкон. Первый шаг и… в этот момент перед глазами промелькнула быстрая шумная тень. Содрогнулась, перепугалась до смерти, одномоментно понимая, что так вспархивают птицы.
Птица? Откуда она здесь?
Но вместо ответа кто-то летает и летает над моей головой. Шумно, тревожно бьет крыльями. Я и днём боюсь их…
В паническом страхе ретируюсь назад. Стучит сердце, стучит в голове…
Теперь я боюсь балкона.
Но этой ситуации боюсь еще больше. Ищу и не нахожу объяснения. Мгновение назад, полная романтики, я теперь в совершенно иных, малоприятных чувствах и переживаниях. Задевает вопрос: мне теперь не выйти на свой балкон? И сразу найдены тысячи причин почему мне туда надо именно сейчас! Почти распустилась, раскинулась белым цветом акация. А я ведь так люблю, прижавшись к балконному поручню, согнуться пополам и всматриваться в этот белый ковер. Помню, знаю, как пахнут эти волшебные цветы… Я увижу, увижу их даже ночью! Так что же, мне теперь не выйти на балкон? Не выйти! Я больше сама туда не хочу. Вспомнилось, как бились крылья над головой… Не зайду больше!!! …Да, а как же цветы? Где теперь вешать белье? И я ведь только собралась намывать балкон после холодов. Теперь у всех будут чистота и порядок, а у нас… Да ладно, кто его увидит кроме нас? Я же и увижу. И каждый раз буду видеть, знать, помнить и корить себя. Да, это я умею. Ведь помню всегда про гору глажки… Ладно, на выходные разберемся.
До выходных еще долгих четыре дня. Целая жизнь!
Наутро этот фрагмент начисто стерся из памяти. Вечером я тем более ничего не помнила.
Стрелы, перья, щелк, треск… Вместо вскрика сдавленный хрип.
На этот раз удивило другое. Отчего вроде бы пережитый страх накрывает полнее? Шум крыльев громче, тревожнее. Птица мечется, бьется о решетку. Слышно, не видно. Удар по виску чуть не лишает дара речи. Вновь заполошно бьется сердце. Я спелената этим загадочным происшествием… Правда, на этот раз, мне много страшнее. Не показалось и впредь не забудется. Значит, это никуда не денется, останется мне. Событие, что казалось невероятным, на самом деле абсолютно правдоподобно. Во что я позволяю себя вовлечь? Утром, когда светло, а значит, не так страшно, не забыть посмотреть, что же там такое…
Помню. Помню всю ночь.
Утром, скорее, к стеклу.
Не зная, где и что искать, обвожу глазами пространство, но ничего не вижу. Взбадриваю себя, внушаю, что войти туда совсем не страшно.
Птица летит прямо в лицо. Успеваю увернуться, присесть.
Голубь.
Голубь облетает свое пространство, кружит. Но стоило мне привстать, вылетает, садится на выступ соседнего балкона и пристально всматривается. В меня. А я в него.
Он здесь живет.
Он здесь живет, а я пришла и нарушила его покой. Да, но балкон-то мой! Грожу ему, даю понять, чтобы больше не совался. Голубь замер и смотрит вглубь, поверх меня. Понимаю, что надо обернуться. Оборачиваюсь и вижу прутики, веточки, высоко, на самой верхней полке. Проносится мысль: там пустая коробка, старая сумка, больше ничего.
Ничего себе…Когда же он успел?!
Сейчас выброшу прутики, и на этом всё. История сейчас закончится. Но впечатление такое, что это только начало. Раннее солнце, отражаясь в стеклах соседнего дома, весело ликует. А у нас пока тень. Подставляю стул и, перебарывая себя, тяну веточку. Но тут же судорожно отстраняюсь, соскакиваю со стула и прямиком в комнату. Укрываться от этого ужаса! Плотнее, плотнее закрыть дверь!
Голубь угнездился. А там, в веточках, крохотные белые шарики…
Господи, когда он успел и с этим? Эх, не он, а она! У нас – она. И скоро будут они. Куда ж теперь выгонять? Я не смогу…
Да, а цветы, а белье? И главное – я их боюсь!!! Боюсь так, что стынет внутри. Кому бы пожаловаться?.. Кому бы пожаловаться?.. Кто воспримет всерьез? Кто поймет, как мне страшно?
… … …
К концу недели мы привыкли друг к другу. А что, хомяк, белый кот и на балконе теперь…семейная птица. Наверно, так бывает?
Голубка больше не вспархивала, а спокойно наблюдала, как я хозяйствую, и, будто что-то понимая, грязи не разводила. Но и не, что задевало, не угощалась. Игнорировала хлеб, воду, пшенку, гречку, семечки, кусочки мяса. Я уж разволновалась, как бы ни померла усердная мамаша.
…Как-то услышала, – она поёт.
Угу, вот еще песен нам не хватало. Подошла к стеклу (я теперь часто к нему подходила). Перед глазами картина. Двое. И поет не она, а ей. Поют, подкармливают, оглаживают перышки… А, заметив меня, товарищ этот крылатый принимает воинственную позу. Грудь вперед, и смотрит, смотрит. Были бы брови, точно б нахмурил. Угу, давай, выломай мне стекло.
Теперь их двое… Хотя, чего это я. Столько их было с самого начала.
…Голубь ухаживал за голубкой, любил. Угощения не касался тоже, приносил что-то своё. Мы уж шутили, это они просто не хотят обременять нас лишний раз… В общем, мы ужились.
…И тут, похоже, кто-то, наконец, понял, как мне было страшно и как мне всё это не нужно…
Кто-то понял, не зная еще, что мы ужились.
…Около семи вечера начало происходить что-то странное. Похоже, пошел дождь. Непривычный гвалт, ощущение такое, что кто-то дерётся насмерть. Кричат птицы. Вероятнее всего, дело касается меня? В мгновенье ока оказываюсь на балконе и вижу…большую сизую ворону.
Ворона сидит на перекладине, похлопывает крыльями, смотрит в самые глаза и злобно поругивается. Что-то выговаривает именно мне. Выдав продолжительную тираду, улетает.
Голубей нет. Нет гнезда. Много перьев, веточек, прутиков. О шариках я даже не думаю. Мне потом сказали, что их унесли.
Дождь всё-таки пошел. По карнизу соседнего дома неторопливо прогуливается ворона, не боится промокнуть. У нее блестящие, черного жемчуга глаза.
Сама!
Туман, туман – заморское сукно.Накрыла землю шапка-невидимка.Скрипит колодец, светится окно —пятном размытым. Звякнул цепью Динго.Шаги подруги во дворе слышны —похожи так на медленные мысли.Не два ведра – две полные лунысерёжками бренчат на коромысле.Не вижу их, и чувствую вину.А мир живёт созвучием движений.Он мне сейчас доступен в глубинувысоких чувств и прожитых мгновенийвсем человечеством – давным-давно.И никакой прогресс его не стронет.Скрипит колодец, светится окно,и диск луны в густом тумане тонет.[8]
Очерствеет ли сердце, если ему изменяет счастье? Или же сокроет свою печаль так глубоко, что только душа будет догадываться, и временами плакать.
Но как-нибудь, расстроенная и всё еще нахмуренная душа непременно задаст сердцу вопрос: «Послушай, а не предпочтительнее ли жить покойно, не ведая ни счастья, ни печали?»
Сердце посмотрит на неё в упор, и та поймет, что она, конечно же, могла задать этот вопрос, но вряд ли вправе рассчитывать на ответ, который бы её устроил.
«…Я никогда и ничего не прошу, но улыбкой от сердца к сердцу получаю то, с чем нам потом приходится жить…»
«Да, но не велика ли расплата…»
«Так неужели тебе хотелось за всю жизнь не встретить никаких преград? Не верю…»
«Правильно. Не верь».
Застенчиво обнявшись, они согласились, что мир надо воспринимать таким, каков есть. Любить, терпеть, волноваться и ждать во всю мощь отпущенных Господом сил. Делать именно то, что нужно, и именно так, как нужно.
…На грани возможного и невозможного… Это когда не постичь сути одним только воображением, тут важно, чтобы примешалось чувство. Так было и, надеюсь, будет.
…Вечером пронзило ужасное понимание: забыто всё, что ты мне говорил. Забыто всё, что было с нами. Отныне, я не помнила ничего.
Кто и почему так нежданно, без спроса и согласия, лишил дорогой памяти? Страшно, неправильно, несправедливо! Я так не хотела!
Глухой нотой заходится сердце, и пустеет душа. Не затаить бы серьезной обиды на сей странный факт. Как всё вернуть по своим изначальным местам?
В полусвет, в полутьму, в стёртость красок и складки у губ – не хочу, не пойду. Там жить невозможно. Оглохшими нотами не сделать концерта, а играть в легкой пьеске, и стряхивать крошки с сукна.
…Уходящее время. Эта жизнь в полусне. В жарком воздухе, в стылом пространстве – мысль тягуча, вязка. А ведь родом из сказки…
Они выберут жёлтый, и, почти не дыша, разукрасят неуютный пейзаж. А в рихтовке дождя, не расплющив последнюю каплю, попытаются вновь удержать… И не будет подсказки. Она вспомнит! Сама!
Дурман, дурман – холодное вино.Сокрыла мысли времени картина.Скрипит повозка, крутится кино —кусок размылся. Тёмная витрина.
Слова родные в памяти слышней, —Они навеют правильные мысли.Конечно, если действовать скорей,В поступке будет много больше смысла…
Услышу и почувствую. Приду.Мир оживёт в созвучьях и биеньях.Мне всё сейчас доступно. В тишинудобавлю горстку понятых значений.
По-прежнему. Стихи. Цветы. Конверт.Давно твоя пора – быть у штурвала.Скрипит перо, кружа вовсю сюжет…Поймешь, что я впервые написала?
Кот Тарас