Все возможно (сборник) - Наталья Уланова

А дальше… К кому ни стучали, ни просились на ночлег – не пустил никто. Вернулись на вокзал и решили ехать до Грозного к старшей дочери. Родная кровь, приютит.

Там и, правда, встретили хорошо, зарубили курицу в честь гостей, накормили досыта, спать уложили на мягкие перины… А под утро за ними пришли.

Это муж жены, то ли испугавшись за себя, свою семью, – сбегал, да уведомил…

Дочка прятала глаза, плакала в платочек, а он ничего, стоял прямо, смотрел, не мигая, распираемый правотой и чувством выполненного долга.

Вновь вокзал. Но теперь, как преступники – под конвоем. Перепуганных женщин подсадили в пульман и повезли. Куда? Да разве можно спросить… По пути вагон пополнялся людьми. Каждая новая группка выбирала себе свободный островок. Какое-то время они затравленно осматривались вокруг. Но к концу пути перезнакомились и помогали друг другу сносить этот страшный путь в неизвестность. Семьи, как потом выяснилось, привезли в Казахстанскую область, под Акмолу, и разместили по действующим колхозам.

Оказалось, что всё не так страшно. И тут люди живут, а значит, и они смогут.

Только прижились, подружились с местными, как…

Тот злополучный день не заладился с самого утра, будто изо всех сил пытался предупредить о чём-то грядущем. Спозаранку председателя колхоза звонком тревожно задребезжавшего телефона незапланировано вызвали в город. Даже не вышло дослушать сводку Информбюро. Взволнованный, он спешно вскочил на коня, махнул столпившимся у радиоточки односельчанам и поскакал в степь. Пыльное облако скрыло его силуэт. А когда пыль немного рассеялась, вдали едва угадывалось тёмное пятнышко.

Все понимали, что отсутствовать председатель будет долго, и с чем вернется – тоже вопрос. В разных думах люди расходились от правления. Да и по радио ничего нового, утешительного не сказали…

В стойле тоже было неспокойно. Бычки, будто переняв общее настроение, взялись бодаться, прикусывать друг дружку за бока, брыкаться, биться копытами. А мычали так, что хоть волка зови. Женщинам никак не получалось их унять. Не слушали даже Марту. На помощь явился пастух, хромой долговязый верзила. Одна нога у него была неживая, придавленная когда-то бревном, и потому призыва он миновал, остался при бабах. Пастух пару раз рассёк воздух хлыстом, просвистел длинно, заливисто, чуть ли не художественно, и сразу стало тихо. Бычки, почуяв старшего, смиренно направились к выходу, вроде это не они с минуту назад бесновались.

– Если что, зови. Я всегда пожалуйста, – парень самодовольно усмехнулся и подмигнул Марте.

Та кивнула равнодушно. А сестра насмешливо хмыкнула.

И улыбка сошла с его лица. «Тьфу, недотрога. Нужна ты кому!» Он и вправду смачно сплюнул под ноги и хлыстнул замыкающего шествие бычка.

– Животину почто лупишь, дурья башка? Разве ж она виновата, что кто-то кому-то не люб? – съехидничала одна из скотниц, а остальные дружно рассмеялись.

К концу смены пустили слух, что в отсутствие председателя к нему нагрянули какие-то проверяющие. Сидят вроде в кабинете, дожидаются возвращения. Сестрам же нужно быстро бежать на станцию, там вагон с рыбой пришел, помощь нужна.

Сестры не заподозрили ничего плохого. Их так часто снаряжали на такие работы, что, получив наказ идти на станцию, попросили предупредить мать и безропотно пошли исполнять. В награду за труд ведь они получат дополнительную пайку хлеба!

К их приходу вагон почти разгрузили. На платформе сгрудились незнакомые девушки, женщины с какими-то затравленными взглядами. Работали они споро, но без энтузиазма.

Сестры решили: эти, значит, не за хлеб. Да и какая им, по большому счету, разница! Отработают и пойдут домой. Мать там совсем заждалась.

Рыбья чешуя липла к рукам, лицу, если вдруг вытрешь пот. Тошнотворный запах рыбы перехватывал горло. Несло болотом, тиной… От усталости казалось, что рыба ожила и шевелится. Хотелось, чтобы этот кошмар скорее закончился.

Он и закончился, когда каждой в руки грубо всучили пайку хлеба и подтолкнули к разверстому вагону. Туда уж взбирались те самые девушки, женщины, которым они помогали.

– Нет, нам не надо сюда! Нам домой!

– Еще как надо, – веселые солдатики подсадили сестер и сразу же задраили дверь.

Сестры тарабанили, кричали, но состав уже тронулся.

– Садитесь, девочки, не шумите. Никакой ошибки нет… Это нас собирают.

– Так и катаемся от станции к станции, трудимся и собираем попутчиц, – подали голос с другого конца вагона.

– Но мама…она же ничего не знает…

– У всех мамы, у всех…

Марта, которой теперь шел девятнадцатый годок, судорожно вжалась в сестру. Хлеб, доставшийся такой страшной ценой, крошился, сыпался под ноги.

Они ехали и не знали, что вернувшийся председатель, узнав об обмане, о свалившейся на сестер беде, вскочил на коня, и долго скакал следом.

Но куда там…

…

Глава 3. Трудовая армия

История пишется о людях и для людей.

Призывом «Все для фронта, все для Победы!» весь советский народ с первых же дней войны был поднят на борьбу с лютым врагом. Славная летопись полна именами тех, кто не щадил себя ни на фронте, ни в тылу.

Люди в форме вели ожесточенные бои, партизаны уходили в тыл врага. Они становились героями, награждались орденами, медалями, а домой неисчислимо летели похоронки… Их получали те, кто денно и нощно стоял у станков, спускался в шахты, трудился на земле, изо всех сил приближая победу на своём фронте – трудовом.

Но существует другое понятие – трудовая армия[4]. Что же это такое? Как раз одно из тех «белых» пятен, что не любят предавать огласке.

Эвакуированным предприятиям не хватало рабочих рук. Стране были нужны хлеб, нефть, уголь, лес. Фронт постоянно требовал новых ресурсов.

Еще с осени 1941-го года в Казахстане началось формирование рабочих колонн из трудоспособного, но непригодного к строевой службе населения. Отныне, согласно постановлению правительства[5], местные власти могли маневрировать рабочей силой. Так многие люди оказались на заводах и лесозаготовках Урала.

В одну из таких железнодорожных колонн волею судьбы и попала Марта с сестрой…

Жили в вагоне теплушке, на многоярусных, наспех сколоченных нарах. В теплушке была раздвижная дверь с поперечным брусом, у которого на малых станциях любили толпиться сирые попутчицы, жадно разглядывая новую местность и редких людей, свободе которых завидовали всей силой своей несчастной души. Марта почти не спускалась со своего топчана. Она наблюдала за жизнью в теплушке сверху, а внешний мир открывался ей через продушину, что оказалась рядом с её местом. Пока ехали долгими темными полями, Марта заставляла себя отдыхать, но как только вдали синел лес, она съеживалась, превращаясь телом, душой в дерево, а потом в сталь, которые выдержат многое…

«Страшно, надо привыкнуть, я привыкну…»

Служба «трудармейцев» приравнивалась к военной, и потому девушкам надлежало забыть о каких-то поблажках. На войне нет разделений на мужчин и женщин. Они утешали себя мыслью, что на фронте ведь много страшнее.

На станциях их снимали с поезда, считали-пересчитывали, кормили, тесно сажали по грузовикам и везли в лес. Грузовик так страшно трясло, раскачивало, что легко было вывалиться. Женщины вцеплялись друг в дружку, вскрикивали. Оказавшись на грани, они страшились потерять единственное, что осталось – жизнь.

Женщины валили вековые деревья, рубили сучья, тягали бревна, распиливали их по строго выверенным размерам, вязали тросами к трактору. Трудармейки смиренно относились к своей участи и добросовестно трудились.

…Сколько было этих станций, деревенек, речек, банек по черному… Сколько съедено хлеба, мисок супа, выпито чая… Не сосчитать!

Трудно было, давила безысходность, страх того, каким будет их завтра, мысли, как там мама… Но молодость брала своё. Вот и свет появился в глазах, а улыбка все чаще озаряла лица сестер. Даже через месяц, когда наряду со всеми за свой ударный и прилежный труд получили на руки первые в жизни несколько сотен, они замыслили купить плотную американскую гимнастерку, что видели как-то на базаре, и пошить плотное добротное платье. Перспектива такого события окрыляла.

В выходной, когда взрослые женщины отсыпались, молодежь отпрашивалась погулять по городку, где останавливался поезд. Мысль: сбежать и не вернуться совсем – не допускалась даже внутри себя. Самодисциплина была выше многих установленных порядков. И потому, начальство, проинструктировав для порядка, отпускало девок погулять. На одной из таких прогулок Марта с сестрой заприметили фотоателье, влетели туда и запечатлелись на память. Оплатили карточку заранее, и вот уж переволновались, что не успеют её получить на руки. Фотограф заверял, что не обманет, перешлет по почте, оставьте, мол, только адрес. Сестры лишь переглянулись, и радость как-то разом схлынула с лиц. …Но успели, карточку получили! Чудные они на ней получились… Вроде в жизни совсем не такие… Замечательнее всего смотрелась тугая коса Марты, которую та намеренно перекинула вперед. Вот будет матери радость, когда она получит этот плохонький снимок и увидит, что дочки несмотря ни на что блюдут себя в чистоте и порядке.