Государство, Конституция, Родина: к поискам национальной идеи и новой доктрины государства - Коллектив авторов

Методы управления новым государством

Организовать управление в новом государстве нужно с использованием как известных, так и новых методов управления: метода анализа иерархий (математического инструмента системного подхода к сложным проблемам принятия решений), теории графов, теории сложных сетей, теории социальных сетей, теории сетевого права, достижений сетевой экономики и других наук и их новых направлений.

Отношение к существующему государству

В новом сетевом виртуальном инновационном государстве не предполагается ведение политической деятельности в том смысле, что в новом государстве нет задач по изменению строя, системы любого другого конкретного государства, нет планов участия в выборах для продвижения во власть своих людей в каком-то конкретном обычном государстве. У нас своё государство, свои выборы, свои задачи. Поэтому мы не собираемся мешать никоим образом ни одному существующему государству. Конечно, при обоюдном согласии можно поработать во взаимных интересах по каким-то конкретным направлениям. Успешные модельные структуры нового государства могут быть взяты за основу и применены в существующем государстве при его желании. В этом также смысл нового государства – порождать новации в сфере государственного строительства, апробировать их и предлагать реальным государствам. В любом существующем государстве по разным причинам (сложившиеся законы, стереотипы) бывает трудно организовать что-то новое, даже если оно выглядит привлекательно в теории, а здесь при наличии опробованных моделей, про которые можно будет сказать, что они зарекомендовали себя, можно будет внедрять новации в реальном государстве по аналогии без особых рисков.

Существенная особенность нового государства состоит в том, что его идеология и деятельность не будут направлены против какого-то иного государства. Новое государство не имеет цели посягательства на суверенитет, целостность и самостоятельность любой другой страны. Такая позиция даёт новому государству большие преимущества: проявлять при необходимости свою позитивную активность в тех сферах, которые закрыты или ограничены для других государств или групп государств в связи с их давней конфронтацией между собой, их противоборством, состоянием войны или послевоенным напряжённым состоянием. Не исключено, что на этом поле для нового государства открываются возможности по решению отдельных проблем противостоящих государств (при их желании).

Гражданам нового виртуального государства не нужно отказываться от своего реального гражданства. Государство, гражданин которого вступает в новое виртуальное государство, может просто не знать о том, что он туда вступает, как оно не знает, что его гражданин является, например, членом клуба шахматистов. Особенности гражданства виртуального государства предстоит разработать.

Положения нашей доктрины имеют установочный характер. Технология создания такой сложной социальной конструкции как государство не может быть полностью прописана в тезисах, она должна создаваться большими группами людей, кроме того это живая конструкция, которая должна всё время совершенствоваться.

Глава 1

С. Г. Павликов «Конституционная доктрина правового государства»

Конституционная доктрина характеризуется в последнее время российскими юристами как совокупность не только научных позиций, суждений, но и судебных позиций, что обусловливает доминирование «официально-властных» начал в её содержании. Основной вектор развития этой «доктрины» усматривают в содействии построению «сильного» государства, о тождественности которого «правовому» государству судить пока явно преждевременно.

В настоящее время в России термин «доктрина» используется как в законодательстве3, так и в правоприменительной практике, в научных трудах4. По мнению В. Д. Зорькина, «дальнейшее развитие доктрины правового государства и основанной на ней правотворческой и правоприменительной практики должно исходить из трактовки социальных прав не только как неких общих ориентиров для законодателя и правоприменителя, но именно как основных прав, равных по значимости гражданским и политическим правам человека и гражданина»5.

Как пишет Т. Я. Хабриева, в самом общем виде доктрину характеризуют как авторитетное мнение учёных, выраженное в форме принципов, теорий, концепций; это в полной мере относится и к конституционной доктрин6. Так, в теории и практике конституционного права концепция разделения властей традиционно связывается с именами Д. Локка и Ш. Монтескье, тезис о верховенстве (суверенитете) парламентов в его завершённом выражении – с именем А. Дайси, идея об особых судах как органах конституционного контроля – с именем Г. Кельзена; таким образом, по её мнению, «речь идёт о научных доктринах конституционализма, о научной конституционной доктрине, о доктрине конституционного права»7.

Не будучи признанной в качестве формального источника романо-германского права, доктрина, как отмечает М. Н. Марченко, в то же время оказывает огромное влияние не только на правоприменителя и «интерпретатора» действующего права, но и на законодателя8. По мнению автора статьи, именно так и должно быть в правовом государстве.

Однако доктрина в современной России представляет собой нетрадиционный и практически малоиспользуемый источник права, в отличие, к примеру, от актов судебной власти. Российское право всё увереннее эволюционирует как «прецедентное право», всё более активно в правовом регулировании общественных отношений начинают участвовать решения судов. Роль актов Конституционного Суда Российской Федерации в правовом регулировании можно назвать доминирующей с учётом юридической силы его постановлений и определений; позиция этого органа относительно того, соответствует ли Конституции Российской Федерации смысл нормативного правового акта или его отдельного положения, придаваемый им правоприменительной практикой, обязательно подлежит учёту правоприменительными органами.

Автор убеждён, что доктрина также должна занимать достойное место в правовой системе Российской Федерации. Указанный источник права, с одной стороны, имеет ограниченное применение, как правило, максимально санкционированное государством; с другой – «аккумулирует фундаментальные правила, создающие общие условия развития правового регулирования»9.

Умаление ценности доктрины предопределяет негативные последствия для российской правовой системы. Прежде всего, они связаны с «плановым» и, нередко, явно поспешным принятием Государственной Думой Федерального Собрания Российской Федерации многочисленных законов; многие из них заведомо не могут быть реализованы и в этом плане критически оцениваются юристами и, главное, российским населением. Непоследовательность и, в целом, недостатки развития законодательства Российской Федерации связаны с тем, что не разработка учений, взглядов, научных позиций обусловливает формирование доктрины, а, напротив, «поточное» законодательство вынуждает создавать так называемые доктрины его применения.

Как уже отмечалось, лидирующая роль в этом процессе принадлежит Конституционному Суду России, который формирует обязательные для правоприменителя правовые позиции, которые, нередко, ошибочно характеризуют как доктрины. Акты и выраженные в них правовые позиции этого Суда представляют собой иной источник права – так называемый «судебный прецедент», хотя с учётом его формирования «высшей», а не «низовой» судебной инстанцией, корректнее охарактеризовать его как «акт судебной власти». Несколько иной характер имеют особые мнения судей, в том числе, судей Конституционного Суда Российской Федерации, Европейского Суда по правам человека, которые наиболее наглядно демонстрируют взаимосвязь «прецедента» и доктрины. В них выражается уже не официальная позиция суда, а мнение конкретного лица, который может не являться представителем научного сообщества, что подтверждает суждение о специфичности, как понятий «юридическая наука», «доктрина», так и таких нетрадиционных источников права как «прецедент» и доктрина.

В юридической литературе можно обнаружить немало примеров употребления термина «конституционная доктрина» без уточнения содержания этого понятия. Так, например, констатируются «параллели между теорией, основанной на прямом действии Конституции, в России и концепцией «живой» Конституции в конституционном праве стран общего права. Концепция «живой» Конституции не является частью российской конституционно-правовой доктрины; однако концепцию «живой» Конституции и прямое действие Конституции объединяет ряд признаков: возможность применения Конституции при отсутствии конкретизирующего законодательства; необходимость адаптации конституционной нормы к реальным правоотношениям; адаптация конституционной нормы осуществляется через официальное толкование Конституции; концепции являются инструментами устранения пробелов и умолчаний Конституции»10. Либо, к примеру, указывается, что «обновление доктрины конституционализма, существенное изменение роли и содержания Конституции Российской Федерации 1993 г. позволяют говорить о наполнении новым смыслом ранее выделенных свойств Конституции, а также о её новых значимых юридических свойствах» и т. д11.