На шаткой плахе - Владимир Шаркунов

– Сними трусы.

Я снял. Голому раздеться – секунда времени.

– Присядь.

Приседаю.

– Еще раз.

Приседаю еще.

– Повернись.

Поворачиваюсь спиной к ДПНКа.

– Теперь нагнись и раздвинь ягодицы.

Исполняю и сожалею, что не могу его удавить. «Автомат бы сейчас!».

Офицеры, что-то помечая в своих папках, не скрывая, с ехидцей лыбились. Завхозы, те вели себя скромнее.

– Так, – выдохнул ДПНКа. – Повернись сюда.

Я повернулся.

– Угу, – бурчит себе под нос. – Особые приметы. – Ага.. Родимое пятно на левой стороне груди, размером с горошину. Шрам от аппендикса.. Угу.. Подними руки.. Вытяни перед собой. Что ни одной наколки нет?

– Не успел, – говорю.

– Не беда. У нас нарисуешь.

И тут я не выдержал, и сам не зная зачем, ляпнул:

– Зубы смотреть будете?

– Что? – недоумевая, спросил ДПНКа. – А, зубы. Да вроде коронок у тебя не видать.

– Цыган, когда покупает лошадь, – я продолжал лезть в бутылку, – в первую очередь зубы смотрит.

Несколько секунд в кабинете стояла тишина.

– О. о. – протянул ДПНКа.– Я гляжу, ты шибко умный!

– Да что с ним церемониться! – сказал один из офицеров. – Оформляйте сразу в ШИЗО! Строит тут из себя, понимаешь ли!

– Вот что, осужденный Медведев, – с нотками злорадства произнес ДПНКа. – Ты наверное думаешь, что попал на курорт? Так ты дурак! Ты попал в говно! И вылезешь ты из него или нет – зависит от тебя самого. Будешь грубить, мы заставим тебя уважать закон и порядок нашего учреждения. Очень рекомендую прислушаться к моему совету. Когда впредь захочешь задать мне вопрос, или кому бы то ни было из работников администрации, не забывай слово ГРАЖДАНИН. А если еще раз блеснешь остроумием, на зону попадешь после пятнадцати суток штрафного изолятора. И там, я тебя уверяю, спесь твоя, слетит как осенний листок. Ты меня понял?

– Понял, – неуверенно ответил я, и подивился добродушию капитана.

– Так-то вот. – Он несколько успокоился. – Специальность какую-нибудь приобрел?

– Да. Электрогазосварщик.

– Хорошо, – ДПНКа продолжал писать. – Пойдешь в третий отряд. Ну что Попов? – обратился он к одному из завхозов. – Забирай, твой клиент.

– Трусы не забудь, – подсказал мне завхоз.

Я натянул трусы, и мы вместе вышли из кабинета.

Как оказалось, тот, кто записывал размеры обуви и одежды, был зоновский кладовщик. Прямо здесь, в вахтерской, я впервые облачился в одежду советского заключенного.

Третий отряд находился посреди жилой зоны, в длинном рубленом бараке, с широким, в шесть ступенек, крыльцом у входа. Внутри барака была идеальная чистота. Мне даже показалось, что все только что покрашено и побелено. Мы прошли в конец коридора, зашли в угловую секцию, и завхоз показал мне пустующую шконку второго яруса.

– Располагайся, – сказал он. – Сейчас принесут постельные принадлежности.

Как только за завхозом закрылась дверь, ко мне со всех углов секции, как хохлы на сало, сбежались собратья.

– Здоровенько!

– Откуда сам?

– Расскажи, как там на воле житуха?

– О, да у тебя в четвертой секции земляк!

И еще масса всевозможных вопросов. Куда деваться, пришлось нести всякую околесицу. Надо же как-то вливаться в уголовный мир. В отряд пришел новенький и старые зека с удовольствием, раскрыв рты, подставляли свои уши под свежую лапшу. Хоть я и отсидел уже восемь месяцев, но все одно для них являлся носителем свежего, вольного материала. Мой рассказ прервал отрядный зуммер.

– Пошли в столовую, похаваем! – позвали меня.

– Не хочу я.

– Ну смотри сам.

Я правда не хотел есть. Новая обстановка, похоже, затормозила во мне обмен веществ. Морально, я чувствовал себя неважно. Пока новизна, тяжелым грузом давила на меня.

Минут через пять, после того как все ушли в столовую, в секцию зашел среднего роста зек. На вид около тридцати лет, чисто выбрит, в новеньком, не зоновского покроя, малюстиновом костюме. Из нагрудного кармана торчала марочка. Кирзовые сапоги на набитом каблуке, доведенные умелыми руками до неузнаваемости, больше походили на яловые. Он не спеша прошел между койками и сел напротив меня.

– Здорово, – сказал он, и закинул ногу на ногу.

– Здорово, – ответил я на его приветствие.

– Из Тобольска говоришь?

– Да, но откуда ….

– Понимаешь, – он не дал мне договорить. – У меня, можно сказать, должность такая, про всех все знать. Я давненько здесь парюсь. Сам по жизни уже старый волчара. С хорошими людьми знаюсь. Сволочей и говнюков, по возможности, давлю… Вот к тебе зашел поспрашать: как жить думаешь, собираешься?

– Да я пока не знаю.

– Тебя как звать-то? Или погоняло есть?

– На воле дразнили «Миша», – ответил я.

– Ты вот что, Миша, – глядя куда-то за окно, сказал он. При этом лицо его не выражало ничего, разве что, какую-то спокойную уверенность. – Постарайся на первых порах никуда не влазить. Будут доставать с расспросами или втягивать в какое-нибудь дерьмо, смело посылай, а особо напористым, не раздумывая, заряжай по гриве. За последствия не переживай, не волнуйся. Ну будь. Не унывай, жизнь она и здесь продолжается! Оглядись пока, присмотрись. Через недельку, если с мозгами у тебя порядок, врубишься что почем.

Он пожал мне руку и уходя добавил.

– Возникнут серьезные проблемы, мои апартаменты в противоположном конце коридора.

Я ни хрена толком не успел сообразить. Лишь догадывался, что это был не просто зек, а человек, наверняка имеющий авторитет в этой среде. Иначе зачем он давал мне первые уроки, да и по сути гарантировал поддержку в случае неувязки. Даже имени его не узнал…

Еще в камере-осужденке я слышал от старых каторжан-мужиков, шедших возвратом с поселения в эту зону, каково здесь положение. Конечно, та информация не могла быть полной. Мужики, которым оставалось до конца срока самую малость, неохотно делились ей, ибо их думы были о другом, о предстоящей свободе. Но, тем не менее, я уже тогда имел понятие, конечно, не ахти какое, на какие касты делится уголовная братия.

Когда пришел из столовой сосед по койке, я рассказал ему о том, кто приходил в секцию в их отсутствие. Сосед мне популярно все объяснил. Оказалось, что я был прав в своих догадках.

После ужина, на который я также не ходил (сосед принес мои, обеденную и вечернюю, пайки), меня вызвал завхоз. В его махонькой комнатке стояли кровать, стол и дощатый шкаф. По зоновским меркам, жил он как царек, обособленно.

– Присаживайся, – сказал он, указывая на туборь. – Надо завести на тебя карточку, которая будет лежать на вахте промзоны. Твои инициалы я записал. Назови мне статью, начало срока и конец срока.

Я назвал.

– Ну вот и вся бухгалтерия.

– Так я пошел?

– Вот возьми бирку, – он протянул мне небольшой удлиненный четырехугольник с моей фамилией и номером отряда. – В секции у кого-нибудь возьмешь иголку с ниткой и пришьешь к лепню. Вот сюда, – и он ткнул пальцем в свою бирку.

– Понял? Все?

– Пару дней тебя тревожить не будут. Отдыхай. А потом на работу. Поглядим, что ты за сварщик. Иди.

Ровно в восемь вечера завыл зуммер. Проверка. Весь контингент отряда выстроился в коридоре. Вскоре появился ДПНКа и трое солдат-срочников, у одного из которых были лычки сержанта. Минут пятнадцать длилась процедура пересчета, по окончании однако, все продолжали стоять, и лишь после проверки остальных отрядов колонии дали команду «разойдись».

До самого отбоя меня доставали с расспросами о вольной жизни, особенно те, кто давно чалились. Я чесал, что только мог.

Ночь прошла в полудреме, как обычно бывает на новом месте. Много думал о доме, о родителях. О том, что быть может ждет меня за время отбывания срока. Строил планы на далекое будущее. Словом, забивал мозги всевозможной несбыточной чепухой, которая как птица из клетки вылетела из моей головы с воем зуммера, известившего о подъеме.

Подъем. Заправка кроватей. Туалет. Завтрак. Проверка. Развод на работу.

Я остался один. Все, кто проживал в этой секции, работали в первую смену. В столовую опять не ходил. Мои пайки черствели в тумбочке. Не так хотелось есть, как курить. А курева у меня, как впрочем, и ничего другого не было. Какое-то время я сидел в секции и листал подшивку «Тюменской правды», вскоре это занятие мне опостылело, и я решил выйти на свежий воздух, поглазеть на территорию, которая на долгое время будет принадлежать мне, а я ей, по которой придется ходить, бросать окурки и плевать на нее. На крыльце стояли двое парней, лет на пять постарше меня. Они курили и мирно о чем-то беседовали. Мое появление привлекло их внимание. Один из них спросил:

– Ты со вчерашнего этапа?

– Да, – ответил я и понял, что новичка в отряде распознать, не составляет труда.

– Зовут-то как?

– Миша, – назвался я погонялом, а сам с едва скрываемой жадностью, смотрел на их дымящиеся сигареты.