Кровавая паутина - Гагик Саркисян

ПРОФЕССОР. Разумеется.

ВИКТОР. Итак, маэстро после смерти Гения мучается угрызениями совести. К тому же из сумасшедшего дома приходит фальшивая справка, что мать Августа тоже умерла. Идут годы. Вы вместе с Моной уезжаете за границу. И всё это время накапливаете против маэстро информацию. И среди этой информации привычка моего отца бродить по ночам…

ПРОФЕССОР. Да. Я о ней знал.

ВИКТОР. Но в газетах не рекламировали привычки моего отца. И, по-моему, ни я, ни Певи, ни Август с вами не делились семейными секретами. Остается предположить, что тот, кто вам распахивает по ночам двери, тот вас и просветил…

ПРОФЕССОР. Да, мне сказал Иуда. Вы очень проницательны.

ВИКТОР. Вы слышали, как мы звонили, но Иуда не проснулся.

ПРОФЕССОР. Слышал.

ВИКТОР. А для вас он спрыгивает с постели.

ПРОФЕССОР. Я его просил.

ВИКТОР. Вы не просили. Вы ему приказали, угрожая разоблачением.

ПРОФЕССОР. Мне надо было встретиться с вашим отцом.

ВИКТОР. И более четверти века Иуда добросовестно вам служил? Он вам сообщал в Париж обо всём, что творится под этой дворянской крышей. Вы потребовали, чтобы Иуда передал Августу фотографию его постаревшей матери.

ПРОФЕССОР. Я же вам сказал, для меня помощь Иуды была необходима.

ВИКТОР. Но Иуда — мерзавец! Его давно следовало упрятать за решетку. А вы с ним сотрудничали. Как вы пошли на такой компромисс?

ПРОФЕССОР. Дело не в Иуде. Для меня куда важнее был ваш отец. И его я не выпускал из поля зрения. Я специально дважды приезжал в Москву на его выставки и наблюдал, как его живопись с каждой новой картиной становилась всё более бесцветной и беспомощной. Убогие полотна, на которых вместо неба потолок. С меня было довольно… Но когда в вашем доме появился Август, согласитесь, это было уже слишком… Дело не в Иуде.

ВИКТОР. Я не выгораживаю отца. У меня с ним свои счеты. В частности, из-за Иуды. Я бы его гнал в три шеи. А отец его держит. Но вы, господин Профессор, вы же не коммунист, вы же христианин?

ПРОФЕССОР. Да.

ВИКТОР. Христианство с большим трудом выкристаллизовывало человека. И главной идеей христианства всегда было откровение. Исповедь человека перед человечеством… А вы, господин Профессор, в своей благородной миссии, вы опирались на коммуниста-доносчика, на прямое предательство.

ПРОФЕССОР. В какой-то степени — да…

ВИКТОР. В какой-то… Это не делает вам чести.

ПРОФЕССОР. А по-моему, это имеет непосредственное отношение к чести вашего дома… Иуда живет у вас…

ВИКТОР. Извините. Я старался уточнить… Продолжайте уличать…

ПЕВИ. Неужели вам недостаточно того, что было? Они уничтожали людей. А что уничтожаете вы?

ВИКТОР. Не нервничай, сестренка. Мы все — паяцы. Сегодня мы доказываем, что наше настоящее лучше нашего прошлого и пользуемся прошлым каждый в меру своей подлости. Пока не высосем из него последние соки, мы не заснем… Жаль, что ты не пьешь, сестренка. Я бы тебе составил хорошую компанию…

АВГУСТ. Итак, моя мать жива… Отлично… Вы женились на больной, несчастной женщине. На своей пациентке. Но закон запрещает такие браки. Как вы женились — вы смошенничали?

ПРОФЕССОР. Я не обязан вам отвечать на ваш оскорбительный вопрос.

АВГУСТ. Отчего же, господин Профессор? Она — моя мать, и я вправе задавать вопросы и интересоваться ее судьбой.

ВИКТОР. Потрудитесь, господин Профессор, внести ясность.

ПРОФЕССОР. Тогда ваша мать не была еще настолько больна. Со временем болезнь прогрессировала. У меня своя клиника в Париже. Я приглашал лучшую профессуру мира, но медицина оказалась бессильной. Наверное, я вам скажу не всё. Есть вещи, о которых никто и никогда не узнает, кроме двух людей. Это так со дня сотворения мира. Иначе мы бы с вами знали немного больше о себе. Но мы только знаем, что их было двое — Адам и Ева… Дальнейшее было взвалено на наши слабые плечи. В одном я вас смею заверить — я не враг вашей матери.

АВГУСТ. Да-да. Конечно. Простите мне мои подозрения.

ПРОФЕССОР. Это естественно.

АВГУСТ. Она даже не помнит то, что было вчера?

ПРОФЕССОР. К сожалению… Люди отняли у нее всё, что она любила. И она перестала понимать их логику.

АВГУСТ. Как же вы с ней объясняетесь?

ПРОФЕССОР. Мы говорим только о настоящем. О том, что происходит сию секунду.

АВГУСТ. Значит, каждый час она с вами знакомится заново?

ПРОФЕССОР. Да.

АВГУСТ. Она по-прежнему красивая?

ПРОФЕССОР. Да, Август. Ваша мать по-прежнему очень красива. Я часто думаю над этим, каким образом у трагедии может быть такое красивое лицо… Певи, сегодня днем вы, кажется, были у нее в номере?

ПЕВИ. Какой же вы примитивный снайпер, господин Профессор!

АВГУСТ. Ты у нее была?

ПЕВИ. Да.

АВГУСТ. Тебя испугала ее красота?

ПЕВИ. Да.

АВГУСТ. Почему, когда я приехал, ты мне ничего не сказала?..

ПЕВИ. Я боялась, Август.

АВГУСТ. Это страшно?.. Нет, Певи… нет… Это страшно, когда красоту нельзя отличить от уродства?

ПЕВИ. Это печальное зрелище.

АВГУСТ. Это не зрелище, Певи… Это не зрелище…

ПЕВИ. У меня едва не помутился рассудок.

АВГУСТ. Зачем ты повторяешь то, что мне неприятно?

ПЕВИ. Чтобы при встрече тебе было легче.

АВГУСТ. У меня не будет с ней встречи.

ПЕВИ. Если бы…

АВГУСТ. Певи, моя мать не узнает меня.

ПЕВИ. Она несчастна. Но своим несчастьем она не может поделиться с другим. И это сделает тебя беспощадным.

АВГУСТ. Ты боишься моей беспощадности?

ПЕВИ. Да, Август, я боюсь.

АВГУСТ. Но почему ты говоришь, что она не может поделиться своим несчастьем с другими. Это я — другой?

ПЕВИ. И я тоже.

АВГУСТ. Но я её сын.

ПЕВИ. Да, ты её сын. И поэтому ты пойдешь к ней.

АВГУСТ (Художнику). Это ты послал Певи к моей матери? Зачем?

ХУДОЖНИК. Я хотел знать, как она себя чувствует.

АВГУСТ. Ах, ты хотел знать… Ты хотел.

ХУДОЖНИК. Да.

АВГУСТ. Я совсем забыл, ты ведь её помнишь другой. Какой ты её помнишь? Расскажи мне, я тоже хочу знать.

ПЕВИ. Август, милый! Я ни в чём не виновата.

АВГУСТ. Я люблю тебя, Певи. И по чьей бы вине это не произошло, я всё равно не перестану любить тебя, Певи… Я не нахожу связи между событиями тех лет и моим чувством к тебе.

ПЕВИ. Когда ты её увидишь, в твоих рассуждениях появится другая логика.

АВГУСТ. Певи…

ПЕВИ. Август! Милый мой Август! Как я люблю тебя!

АВГУСТ. Певи, я солгал тебе. Я пойду к ней. Она ведь меня всё равно не узнает. Она не поймёт, зачем я пришел… Что мне от неё надо… Одним любопытным меньше, одним больше — какая ей разница? Она ведь не отличит сына от любопытного? А что, если она станет надо мной смеяться?.. Как ты думаешь, отец, она меня узнает или нет? Ведь когда-то она меня тоже знала… Когда я был маленьким. Такой ежик. Под стол пешком… Ты помнишь? Я падаю, а она меня поднимает. А я опять падаю. А она меня опять поднимает. Но ты же помнишь… А вдруг я посмотрю в её глаза, и эти глаза за несколько секунд расскажут мне то, о чём не рассказывали ни вам, никому, никому все эти годы… А вдруг? Но если моя мать сама мне всё расскажет, тогда зачем мы все собрались? Здесь? За этим столом?.. Простите, я говорю что-то бессвязное. Я вас смутил своей сентиментальностью. Но я вас больше не стану смущать, чтобы не выглядеть глупо… Здесь за столом нас пятеро…

ПЕВИ. Ты должен уйти. Ты вначале собирался уйти.

АВГУСТ. Хорошо, маленькая, я ухожу. Но и ты вместе со мной.

ХУДОЖНИК. Ты никуда не уйдёшь, Август. И ты, Певи, тоже.

ПЕВИ. Почему он не уйдёт? Почему?.. Почему я должна сидеть здесь ночью, если я устала? Я хочу спать.

АВГУСТ. Певи…

ХУДОЖНИК. Певи, пусть Август услышит всё и узнает из уст господина Профессора. И потом решает сам, как поступать…

ПЕВИ. Отец, вы сводите счёты с господином Профессором, но мы не знакомы с вашими цифрами.

АВГУСТ. Ничего, Певи, цифры не менее эмоциональны, чем слова. И в конечном итоге приводят людей к тем же выводам.

ПЕВИ. Они придут к разным выводам, Август. Они ничего не выяснят. Они доказывают, что прошлое не зависело от их желаний…

АВГУСТ. Тогда я приду к выводу.

ПЕВИ. Август, я искала тебя по всему миру не для того, чтобы они вмешивались в нашу любовь. Отец, зачем нам знать то, в чём вы сами не разобрались за эти годы?

ХУДОЖНИК. Спроси у господина Профессора.

АВГУСТ. Он требует, а ты скрываешь?

ХУДОЖНИК. Насколько могу.

АВГУСТ. Здесь за столом нас пятеро. А там в номере гостиницы уже не человек, а то, что с ним можно сделать. Его превращение. Так вот, превращение уже есть, господин Профессор. И здесь я ничего не могу изменить. А меня интересует, что из себя представляет каждый из сидящих за этим столом. И имеем ли мы право задавать друг другу вопросы? Любые вопросы?.. Или только самим себе?.. И способны ли мы отвечать на них… Или всем нам необходим предлог, встряска, чрезвычайное происшествие, наконец, превращение?.. Меня это интересует, господин Профессор… Это… Можно ли с нами сделать то же самое…