Кровавая паутина - Гагик Саркисян

ВИКТОР (с недопитой рюмкой в руке). Начните всё сначала. Вы ведь, наверное, выучили наизусть свои монологи.

Художник жестко взглянул на Виктора.

ХУДОЖНИК. Господин Профессор, продолжайте.

ПЕВИ. Отец! Остановись!

ХУДОЖНИК. Поздно, девочка. Я жил для тебя. А теперь послушай немного правды, что приходится делать человеку ради своих детей. И потерпи ради меня.

АВГУСТ. Отец, я и Певи не хотим участвовать в этом бреде. (Встает, собирается уйти.)

ХУДОЖНИК. Сядь, Август.

ПЕВИ. Почему ты его заставляешь? Он не обязан выслушивать твою исповедь.

ХУДОЖНИК. Всё началось за этим столом. Пусть за этим столом и закончится… Господин Профессор, что же вы молчите?..

ПЕВИ. Ты не сумел построить свое счастье и хочешь разрушить наше. Ты изверг, отец.

ХУДОЖНИК. Не сердись, Певи. Смысл человеческого существования заключен в надежде, а не в счастье. И я не намерен отнимать ее у тебя с Августом. Но я не могу допустить, чтобы ваша надежда превратилась в ваше проклятие.

ВИКТОР. Ну, как, сестренка, ты поехала за счастьем в Америку? А что ты оттуда привезла? Тебе было плевать на меня, на отца… Разве в России не было мужчин, кроме Августа…

ХУДОЖНИК. Не паясничай… Август, этот человек — муж твоей матери… Твоя мать жива.

АВГУСТ. Так. Дальше… Дальше!

ПРОФЕССОР. Она жива, Август.

АВГУСТ. Я не глухой. А дальше что?

ХУДОЖНИК. Август, я всегда считал и считаю теперь, что твой отец был талантливее меня. Твой отец был Гений. И на суде я об этом сказал. Очевидно, я не должен был говорить правду… Я должен был солгать…

ПРОФЕССОР. Вы подтвердили его вину. И это решило исход дела. Ни один из близких знакомых Гения не выступил на суде и не захотел говорить правду о его взглядах. Никто не заблуждался — фундаментом Советского государства была ложь… Но ваше имя как художника слишком шумело. Вам позировали все партийные монстры.

ХУДОЖНИК. Для каждого времени находится свой художник. И в этом я не вижу никакого криминала.

ПРОФЕССОР. С Гением покончили. И фортуна повернулась к вам…

ХУДОЖНИК. Господин Профессор, народ не сумел устоять в этом психическом поединке с примитивом. Одурманивание блатным искусством искалечило нас… Я не поворачивал фортуны. Я тоже в них поверил…

ВИКТОР. Браво, маэстро. Ваш любимый художник Сандро Ботичелли тоже верил юродивому монаху Савонароле. И даже помогал ему сжигать собственные картины на костре. Но коммунисты всё упростили. Они не сжигали картины. Они сжигали художников.

ХУДОЖНИК. Я в них верил, господин Профессор.

ВИКТОР. А Гений в них не верил. Не верил и всё! Не хотел!

ПРОФЕССОР. Вы верили? Этим ублюдкам?.. Ничтожества всегда объединялись. А в XX веке все ублюдки почувствовали, что их время кончилось. И это будет их последнее объединение. Вот поэтому октябрьский переворот и был таким страшным. Большевиков напугали законы генетики, напугала цивилизация. Они поняли, что в XX веке ни в какие социальные одежды им уже не спрятаться. Надо было перечеркнуть достигнутые тысячелетиями нормы ума, красоты, благородства. Всё это был для них — блеф, блеф… Эволюция не оставляла места для сомнений, что они подонки.

ХУДОЖНИК. Я многого не знал.

ПРОФЕССОР. Вы не могли не видеть, что они подонки.

ВИКТОР. Но эти подонки перечеркнули вашу эволюцию… Плохо разве…

ПРОФЕССОР (Виктору). Господин…

ВИКТОР. Виктор. Меня зовут Виктор, Господин Профессор… Что? Я что-нибудь не так сказал? Коммунисты перевернули эволюцию вверх дном. Вверх тормашками. Да?.. Нет?.. Вы ведь генетик, господин Профессор. Они использовали вашу генетику по своему усмотрению… Как видите, вашу хваленую цивилизацию можно вполне разместить в концлагере. И получается очень эффектно. Производит впечатление…

ХУДОЖНИК. Господин Профессор, в своем большинстве люди примитивны. И ваша генетика не в силах что-нибудь изменить… И это всё равно, как вы их назовете — большевиками, нацистами, террористами или какими-нибудь другими мафиози. Все они имеют одно настоящее имя — Примитив. И там, где примитив захватывает власть, там наступает конец всему человеческому… В любой…

Слышится громкий заразительный смех.

Вся обстановка гостиной преображается… Только белые, черные и красные тона. Загораются и мягко полыхают кресла…

стране цель у примитива одна — прорваться к богатству и установить элитарную диктатуру уголовников. Это их голубая мечта с древнейших времен. К сожалению, наш XX век стал их звездным часом. Когда примитив высосал из религии все соки, но прорваться в дворянство не смог, он придумал утопию идиотского равенства. Конечно, не сам, за него придумали… Человечество давно уже болеет патологической жалостью к уголовникам. А тут еще, на нашу беду, появился рабочий класс. Примитив использовал его как заложника своей уголовной идеи… В коммунистической России это был один вариант уголовного государства, а у нацистов в Третьем Рейхе — другой. Но отличались они друг от друга только названиями… Я художник и вижу, как деградирует искусство, приспосабливаясь к примитиву. Я вам уже говорил об этом… А завтра примитива будет еще больше. И в тот час, когда люди будут твердо знать, что по ту сторону жизни им ничего не грозит, в тот час начнется нечто такое…

ВИКТОР. Вы постарели, маэстро. Почему начнется? Это уже началось…

ПРОФЕССОР. Это не так.

ХУДОЖНИК. Это так, господин Профессор. Я бы тоже хотел, чтобы было иначе… Я очень жалею, что вы мне помешали вернуть Мону в домашнюю обстановку…

ПРОФЕССОР. Жить в вашем особняке? Не слишком ли благодарно для памяти ее мужа?

ХУДОЖНИК. Но это вы подписали справку, что она умерла…

ПРОФЕССОР. Да. Это сделал я. Это был единственный способ спасти Мону. Когда пришел запрос из Комитета Госбезопасности о ее здоровье, я ответил, что она мертва.

ПЕВИ. Господин Профессор, вы вертите колесо зла.

ПРОФЕССОР. Зло совершил ваш отец, и я его продолжаю, надеясь извлечь из него максимум добра. Я не нашел другого способа прекратить зло. Когда Мону привезли в клинику, я был поражен ее красотой. И я поклялся — или вылечить ее, или отомстить.

ХУДОЖНИК. Но ее привезли в клинику здоровой. Ей было всего двадцать лет. Она была совершенно здоровой, господин Профессор.

ПРОФЕССОР. В сумасшедшем доме люди быстро становятся сумасшедшими.

ПЕВИ. Вы выбрали орудием мести больную безропотную женщину. И еще ходите с ней в ночной бар? Это же публичное издевательство! Варварский эксперимент!

ПРОФЕССОР. Я ее муж, и несу ответственность за свои поступки. Кроме того, я врач-психиатр, и больше, чем кто-нибудь сознаю, что не время влияет на эксперименты, а эксперименты влияют на время. И всякое отклонение от норм когда-нибудь может стать нормой общества. Всё зависит от количества отклонений.

ХУДОЖНИК. Вы мне неприятны, господин Профессор. Но я смирился. Случаю было угодно явиться в таком неприятном обличии. Я мог вызвать милицию еще в первый ваш визит. Вы ведь теперь не советский, а французский подданный и ваше появление ночью в чужом доме могло бы для вас очень плохо кончиться… Я этого не сделал… Вы захотели, чтобы всё знал Август. Август сидит здесь. Вы получаете удовольствие? Вы удовлетворены?.. Я готов ответить на все ваши вопросы, потому что я сам не знаю, как я на них отвечу. Но одно условие, невзирая на вашу наглость, вам придется выполнить. Вы будете говорить то, что есть, и то, что вы действительно знаете. Забудьте вашего модернизированного Фрейда и ваш метод психоанализа. Я не кролик и прятать свою судьбу за ушами не собираюсь, как бы тоскливо она не сложилась.

Виктор наполняет рюмку Августа.

ВИКТОР. Выпей.

АВГУСТ. Спасибо, арлекин. Не хочется.

ПЕВИ. Господин Профессор… может быть, хватит?

Август мягко, с любовью взглянул на Певи.

ПРОФЕССОР. Господин Художник, вы не хотели лгать на процессе Гения, потому что вы любите правду…

ВИКТОР. Но есть правда с продолжением, самая страшная из всех, какие существуют. Вы, кажется, так хотели сказать, господин Профессор?.. Меня покоряет ваша нравственная чистота. Вы взываете к справедливости.

ПРОФЕССОР. Я добиваюсь ее.

ВИКТОР. Согласен. Но меня распирает зависть, откуда у вас такие подробные сведения обо всём?

ПРОФЕССОР. Я собирал их долго.

ВИКТОР. В нашем доме вы появились ночью.

ПРОФЕССОР. Да.

ВИКТОР. Но в любом порядочном доме ночью все спят. И свидания никому не назначают.

ПРОФЕССОР. Вероятно.

ВИКТОР. И всё-таки вы приходили. Точнее, проникали сквозь замки и цепочки. Вы рисковали репутацией честного человека… Но в один из ваших ночных визитов отец действительно мог вызвать милицию.

ПРОФЕССОР. В другом случае, но не в этом.

ВИКТОР. В другом, но не в этом, господин Профессор… В другом. И это вы хорошо знали.