Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

в Далеме [район Западного Берлина]. В этой статье все лживо, за исключением того факта, что я не антисемит. Мои канадские друзья отказались сообщить автору что-либо обо мне и моих прошлых связях.

Вскоре после приезда в Монреаль я поступил клерком в один банк и прослужил в нем полтора года. Мне сказали, что banking[11] — это фундамент канадского бизнеса, а именно этому я и хотел научиться. Так я провел в Монреале две зимы и одно лето и познакомился со всеми сторонами жизни этого крупнейшего канадского города: его серьезной деловитостью, развлечениями, зачастую отчаянным покером, спортом, теннисом, регби, а особенно со знаменитым канадским хоккеем.

Завершив обучение в банке, я поступил на службу в фирму по строительству мостов и железнодорожных сооружений, что привело меня в Квебек. В этом небольшом городе со старинной франко-канадской культурой я поначалу получил работу в качестве car-checker[12] на восстановлении Квебекского моста. Затем работал на строительстве Национальной трансконтинентальной железной дороги и испытал на себе суровые условия жизни канадских первопроходцев. Увидел я во всем величии и во всей красе девственный канадский лес, узнал и его грозные опасности. Мало есть, пожалуй, таких профессий, которые предъявляли бы к молодому человеку столь суровые требования, но вместе с тем были и столь поучительны, как работа на подобном предприятии в Канаде. Эту мою деятельность внезапно оборвала тяжелая болезнь. Из-за зараженного бактериями молока у меня возник туберкулез почек, приведший к удалению одной из них.

После длительного лечения в больнице и кратковременного пребывания на родине я, вернувшись из Германии, сначала жил несколько месяцев в Нью-Йорке. Случайно у меня установились отношения с одной влиятельной нью-йоркской семьей, и я даже подружился с ней. Мне было тоща 20 лет. Находясь в Нью-Йорке, я получил хотя и поверхностное, но богатое представление о лихорадочной суете этого огромного делового центра Америки. Несколько месяцев я проработал в качестве daily reporter[13] ряда газет, и эта, пожалуй, самая беспокойная на свете профессия позволила мне больше, чем все остальное, понять психологию американцев, их вечное стремление к действию, жажду новостей и сенсаций. Это осталось для меня хотя и коротким, но самым интересным воспоминанием об Америке.

Я с самого начала намеревался вернуться в Канаду и потому принял приглашение одного друга переехать в Оттаву, чтобы попытать там счастья в качестве самостоятельного предпринимателя. Поскольку в моем распоряжении находилась часть имущества матери, перспективы были недурны.

Общественная жизнь канадской столицы обладала своеобразным шармом. Центром ее служил Ридо-холл — резиденция генерал-губернатора; им был тогда герцог Коннаугутский — брат английского короля Эдуарда VII, особенно досточтимый представитель британской короны. Герцогиня по происхождению была германская принцесса Маргарете Прусская, дочь нашего «Красного принца» времен войны 1870 г. Благодаря отцу одного моего друга, верховному лорду-судье Канады, я был введен в Ридо-холл. Я провел в доме этого английского гранд-сеньора и его супруги, которая была особенно любезна со мной как с немцем, немало прекрасных часов. Часто общался я и с ее очаровательной дочерью Патрицией, позднее ставшей леди Патрицией Рамсей. Довелось мне и играть в этом доме на скрипке. Со старым герцогом я виделся и позже, когда находился в Лондоне в качестве посла. Ему было тогда уже за восемьдесят, и он крайне любезно вспоминал некоторые даже мелкие эпизоды тех лет.

Оттавское общество, собиравшееся в губернаторском доме, состояло из семей правительственных чиновников, министров, судей, офицеров и задававших тон представителей делового мира. На приемы и торжественные церемонии в Ридо-холл приглашались все видные семьи страны.

В то время я, еще будучи молодым человеком, с удивлением сознавал, сколь искусным образом Англия умеет, хотя и предоставив своим доминионам полную независимость, тем не менее — причем только благодаря личности генерал-губернатора — сохранять во всем их тесную связь с метрополией. Начиная со времен знаменитого лорда Страткона[14] с его «Хадсон Бэй Кº»[15] и кончая сегодняшним днем, ряд влиятельных и наиболее преуспевающих канадских семей, новых и старых, связан с английской короной благодаря графскому или рыцарскому званию. Точно так же тесны и в иных областях деловые интересы канадцев с Англией, с другими доминионами. По этой причине в Оттаве в 1932 г. была провозглашена новая великая торговая хартия Британской империи. Разумеется, тесные деловые отношения существуют у Канады и с США, но она, как и прежде, твердо держится за Содружество.

Ни первая, ни вторая мировые войны не были в Канаде популярными. Тем не менее английская политика добилась того, что в обеих войнах канадцы без колебаний жертвовали жизнями своих сыновей за британскую метрополию. То же самое происходило и в других доминионах. Сохранение прочных связей внутри Содружества — важная функция английской королевской династии и одна из тайн британской имперской системы, которая, будучи органически выросшей и построенной на опыте многих поколений, в конечном счете представляет собой шедевр организации и искусства править.

Я часто рассказывал Адольфу Гитлеру об этих своих наблюдениях и о структуре Британской империи, а особенно о тех вещах, которые указывают на то мастерство, с каким британцы умеют добиваться слияния вокруг короны в гармоническом единстве укоренившегося в старинных аристократических родах принципа преемственности с олицетворяемым молодым дворянством принципом основательности и деловитости. Когда я обрисовывал фюреру эти особенности английской политической жизни, он всегда слушал с особенным интересом и, полагаю, при ином ходе событий все же перенял бы кое-что из присущих ей институтов. Однако возродилась ли бы когда-нибудь в Германии монархия, я не знаю. Во всяком случае в 1933–1934 гг. Адольф Гитлер не раз повторял мне: «Все говорит в пользу германской императорской династии».

Летом 1933 г. мы завтракали с Адольфом Гитлером наедине в «Кайзерхофе». Фюрер весьма подчеркнуто и с большой теплотой говорил о том, что хочет восстановить в Германии монархию Гогенцоллернов; он намекнул, что при этом думает о сыне принца Августа-Вильгельма, Уже во время торжественного акта в потсдамской Гарнизонной церкви[16] бросалось в глаза, что на предназначенной для кайзеровской семьи трибуне было оставлено свободным среднее кресло для кайзера. Это заметил и французский посол Франсуа-Понсэ (Francois Poncet. Als Botschafter in Berlin. Mainz, 1949. S. 107).

* * *

Начало первой мировой войны резко оборвало мое пребывание в Канаде. Мне было в этой стране безгранично хорошо, и я всегда оставался бы там, но я был немцем до глубины души. Никогда еще я не чувствовал это так сильно, как в июльские и августовские дни 1914 г. Меня словно магнитом тянуло на родину. Правда, когда Англия объявила