МЫ - Николай Майоров

1938

На трамвайной остановке

Это было, между прочим,На трамвайной остановке.Среди ждавших и скучавшихЯ свой номер ожидал.На мотив забытой песниПодбирал слова — и грустноНа гражданку в белом платьеПосмотрел почти в упор.И она не отвернулась,Только вдоль трамвайных линий

Посмотрела и вздохнула.Я подумал: дома ждут.На крыльце иль у калиткиКто-то встретит, потому чтоБеззастенчиво и ясноЗагрустила вдруг она.И приятно очень былоОтвести глаза и снова,Будто так совсем случайно,Глянуть прямо ей в лицо.

Мы смущались и краснели.Только было нам приятноДруг за другом незаметноМолча взглядами следить.И средь ждавших и скучавшихНе нашлось такого парня,Кто бы сразу все заметил,Осуждающе взглянув,Ибо каждый этой ночью,Заскучав на остановке,Вероятно и пожалуй,Думал только о своем.Ибо все мы возвращалисьЭтой ночью с карнавалаКто вдвоем, кто в одиночку,Кто скучая, кто смеясь.

И, надвинув ниже кепи,Я увидел — из проулка,Громко лязгая на стыках,Шел один пустой трамвай.Из-за дальности трамваяБыло номера не видно, —И гражданка в белом платьеПосмотрела на меня.Я не понял, что сказалиМне глаза ее, но толькоРазличил едва я номерИ узнал, что он не мой.На гражданку в белом платьеЯ взглянул — она входилаВ двери узкие трамваяИ смотрела на меня.И трамвайными звонкамиВдруг рассыпалося счастье.Среди ждавших и скучавшихЯ остался вдруг один.

1938

История

Она пропахла пылью вековою,ветрами лет. И ныне на меняглядит бумагой древней гербовою,случайно уцелевшей от огня.А было все:   и зябких листьев вздохи,и сабель свист, и шепот конопли.Как складки лба, изрытые отрогилегли в надбровья сплюснутой земли.

Прошли века. Но ночью вдруг я внемлю:вновь душу рвет нам азиатский гик…И тишина… И падают на землюмои густые, твердые шаги.

1936

Взгляд в древность

Там — мрак и гул. Обломки мифа.Но сказку ветер окрылил:Кровавыми руками скифаХватали зори край земли.

Скакали взмыленные кони,Ордой сменялася орда.И в этой бешеной погонеБоялись отставать года…

И чудилось — в палящем зноеКоней и тел под солнцем медьНе уставала над землеюВ веках событьями греметь.

Менялось все: язык, эпоха,Колчан, кольчуга и копье,И степь травой чертополохомПозарастала до краев.

…Остались пухлые курганы,В которых спят богатыри,Да дней седые караваныВ холодных отблесках зари.

Ветра шуршат в высоких травах,И низко клонится ковыль.Когда про удаль СвятославаРучей журчит степную быль…

Там — мрак и гул. Обломки мифа.Простор бескрайный, ковыли…Глухой и мертвой хваткой скифаХватали зори край земли.

1937

«Забудем то, что полюбилось людям…»

Забудем то, что полюбилось людям.Уйдем туда, где ветер да столбы,где лес пророс до берега. Забудемвесь этот мир отчаянной гульбы.Извечных просьб, сплошных недомоганий,мир мелких выгод, духоты квартир.Забудем скуку у подъездов зданий,где мы встречались часто. Новый мириных высот и помыслов распахнут, —возьми его и ощути на вес.Уж радостью звериной пахнетк горе на плечи прикорнувший лес.И мы пройдем зеленым косогором.Там поезда идут. Гремят им вспять мосты.И девушка уехала… А скоровот так же, не сказав, уедешь ты.Тогда опять — тоска несчетных буден.Придет сосед и выпьет за меня…Давай уйдем. Уйдем давай. Забудемпустую прозу завтрашнего дня.

1937

Стол

Пусть не широк он. В пятнах. Пусть.Но он стоит с таким упорством,Что забываешь сон и грустьВ уюте мизерном и черством.

С ним по соседству абажур,Который хлопает глазами,Когда, усталый, я гляжуНа стол, заваленный стихами.

1938

«Я знал тебя, должно быть, не затем…»

Я знал тебя, должно быть, не затем,Чтоб год спустя, всему кладя начало,Всем забытьем, всей тяжестью поэм,Как слез полон, ты к горлу подступала,

Чтоб, как вина, ты после долго жглаИ что ни ночь — тобою б только мнилось,Чтоб лишь к концу, не выдержав, моглаОставить блажь и сдаться мне на милость,

Чтоб я не помнил этой тишины,Забыл про сны, про небо и про жалость,Чтоб ни угла, ни окон, ни женыМне на твоей земле не оставалось.

Но все не так. Ты даже знать не можешь,Где началась, где кончилась гроза.Не так солжешь, не так ладонь положишь,Совсем по-детски поглядишь в глаза.

А я устал. За мною столько лестниц.Я перешел ту верную межу,Когда все мысли сходятся на песне,Какой, должно быть, вовсе не сложу.

1939

«Мне только б жить и видеть росчерк грубый…»

Мне только б жить и видеть росчерк грубыйТвоих бровей. И пережить тот суд,Когда глаза солгут твои, а губыЧужое имя вслух произнесут.Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,Не видел… Чтобы, близким не грубя,Я дальше жил и подымался выше,Как будто вовсе не было тебя.

1939

На реке

Плыву вслепую. Многое не вижу,А где-то есть конец всему и дно.Плыву один. Все ощутимей, ближеЗемля и небо, слитые в одно.И только слышно, там, за поворотомТорчащих свай, за криками людей,Склонясь к воде с мостков дощатых, кто-тоСухой ладонью гладит по воде.И от запруд повадкой лебединойПройдет волна, и слышно, как тогда,Обрушится серебряной лавинойНа камни пожелтевшая вода.И хорошо, что берег так далеко.Когда взгляну в ту сторону, едваЕго я вижу. Осторожно, бокомТуда проходит стаями плотва.А зыбь воды приятна и легка мне…Плотва проходит рукавом рекиИ, обойдя сухой камыш и камни,Идет за мост, где курят рыбаки,Я оглянусь, увижу только телоТаким, как есть, прозрачным, наяву, —То самое, которое хотелоКасаться женщин, падать на траву,Тонуть в воде, лежать в песке у мола…Но знаю я — настанет день, когдаМне в первый раз покажется тяжелойДоныне невесомая вода.

1939

«Дыша табачным перегаром…»

Дыша табачным перегаром,смежив усталые глаза,я жду последнего ударатвоих ресниц, моя гроза.Он близок, тот удар. Он близок.Я жду, от счастья онемев,когда ты бросишь этот вызов,вполоборота посмотрев.

И будет он неотразим,великолепен, неминуем, —пощечиной иль поцелуемон мне уж слышится вблизи.

Как ты, упрям и привередлив,я жду…Молчанье. Вздохи лишь.Ударь, ударь: опасно медлить,когда над пропастью висишь…

Окно и осень. Стены в пакле.Ширяет ветер — лют и храбр…Тобою дни мои пропахли,как стеарином канделябр.

1938

«По какой тропинке…»

По какой тропинке —не припомню,только шел я, как идут ко дну.Словно к плахе,было нелегко мнеподходить к забытому окну.

Вот и дом. Цветов встает засада.Белая сыпучая сиреньпротянула руки с палисада —уцепились ветви за плетень.

И не дрогнет за дорогой тополь,не стряхнет холодный пот росы…И легли в траве высокой тропы,как плетенья девичьей косы.

1938