МЫ - Николай Майоров

1939

На родине

Там не ждут меня сегодня и не помнят.Пьют чаи. Стареют.Свято чтутТесноту пропахших пылью комнат,Где мои ровесники растут,Где, почти дверей плечом касаясь,Рослые заходят мужикиИ на стол клеенчатый бросаютКрасные, в прожилках, кулаки.В дымных, словно баня, плошкахМать им щи с наваром подает.Мухи бьют с налета об окошко.Кочет песни ранние поет.Только в полдень отлетевшим залпом,Клочьями оборванного сна,Будто снег на голову, внезапноПадает на окна тишина.Пахнут руки легкою ромашкой.Спишь в траве и слышишь: от рукиВыползают стайкой на рубашкуС крохотными лапками жуки.Мир встает такой неторопливый,Весь в цветах, глубокий, как вода.Даже слышно вечером, как в нивыПервая срывается звезда.Людям не приснится душный город,Крик базара, ржанье лошадей,Ровное теченье разговора…Люди спят. Распахнут резко ворот.Мерное дыхание грудей,Спят они, раскинув руки-плети,Как колосья без зерна, легки.Густо лиловеют на рассветеВскинутые кверху кадыки.Видят сны до самого рассветаИ по снам гадают —Так верней, —Много ль предстоящим летомБлагодатных выпадет дождей?Я запомнил желтый подоконник,Рад тому, что видеть привелось,Как старик, изверившись в иконе,Полщепотки соли на ладониМедленно и бережно пронес.Будет дождь: роняют птицы перьяИз пустой, далекой синевы.Он войдет в косые ваши двериЗапахом немолкнущей травы,Полноводьем, отдыхом в работе,С каждым часом громче и свежей.Вы его узнаете в полетеНебо отвергающих стрижей,В бликах молний и в гуденье стекол,В цвете неба, в сухости ракит,Даже в том, как торопливо соколМимо ваших окон пролетит.

1938

Одесская лестница

Есть дивные пейзажи и моря,Цветут каштаны, выросли лимоны.А между нами, впрочем, говоря,Я не глотал еще воды соленой.Не видел пляжа в Сочи, не лежалНа пестрой гальке в летнюю погоду,Еще ни разу я не провожалВ далекий рейс морского парохода,Не слышал песен грузчиков в порту.Не подышал я воздухом нездешним,Не посмотрел ни разу, как цветутИ зноем наливаются черешни.Не восходил к вершине с ледорубом,Не знал повадок горного орла.Еще мои мальчишеские губыПустыня древним зноем не сожгла.Ташкента не узнал, не проезжал Кавказа,Не шел гулять с ребятами на мол.Еще одесской лестницей ни разуЯ к морю с чемоданом не сошел.Мне двадцать лет. А Родина такая,Что в целых сто ее не обойти.Иди землей, прохожих окликая,Встречай босых рыбачек на пути,Штурмуй ледник, броди в цветах по горло,Ночуй в степи, не думай ни о чем,Пока веревкой грубой не растерлоТвое на славу сшитое плечо.

1939

После ливня

Когда подумать бы могли вы,Что, выйдя к лесу за столбы,В траву и пни ударит ливень,А через час пойдут грибы?И стало б видно вам отселе,Лишь только ветви отвести,Когда пойдет слепая зеленьКак в лихорадке лес трясти.Такая будет благодатьДля всякой твари! Даже птицамВдруг не захочется летать,Когда кругом трава дымится,И каждый штрих непостоянен,И лишь позднее — тишина…Так ливень шел, смещая грани,Меняя краски и тона.Размыты камни. Словно бивни,Торчат они, их мучит зуд;А по земле, размытой ливнем,Жуки глазастые ползут.А детвора в косовороткахБежит по лужам звонким, где,Кружась, плывет в бумажных лодкахПристрастье детское к воде.Горит земля, и пахнет чащаДымящим пухом голубей,И в окна входит мир, кипящийЗеленым зельем тополей.Вот так и хочется забыться,Оставить книги, выйти в деньИ, заложив углом страницу,Пройтись босому по воде.А после — дома, за столом,Сверкая золотом оправыОчков, рассказывать о том,Как ливни ходят напролом,Не разбирая, где канавы.

1939

Весеннее

Я шел, веселый и нескладный,Почти влюбленный, и никтоМне не сказал в дверях парадных,Что не застегнуто пальто.

Несло весной и чем-то теплым,А от слободки, по низам,Шел первый дождь,Он бился в стекла,Гремел в ушах,Слепил глаза,Летел,Был слеп наполовину,Почти прямой. И вместе с нимВступала боль сквозная в спинуНедомоганием сплошным.

В тот день еще цветов не знали,И лишь потом на всех углахВразбивку бабы торговали,Сбывая радость второпях.Ту радость трогали и мяли,Просили взять,Вдыхали в нос,На грудь прикалывали,БралиПоштучно,Оптом И вразнос.Ее вносили к нам в квартиру,Как лампу, ставили на стол,Лишь я один, должно быть, в миреСпокойно рядом с ней прошел.

Я был высок, как это небо,Меня не трогали цветы.Я думал о бульварах, где быМне встретилась случайно ты,С которой я лишь понаслышке,По первой памяти знаком —Дорóгой, тронутой снежком,Носил твои из школы книжки.

Откликнись, что ли!Только ветерДа дождь, идущий по прямой…А надо вспомнить —Мы лишь дети,Которых снова ждут домой,Где чай остыл,Черствеет булка…Так снова жизнь приходит к намПоследней партой,Переулком,Где мы стояли по часам…

Так я иду, прямой, просторный,А где-то сзади, невпопад,Проходит детство, и валторныСловами песни говорят.

Мир только в детстве первозданен,Когда, себя не видя в нем,Мы бредим морем, поездами,Раскрытым настежь в сад окном,Чужою радостью, досадой,Зеленым льдом балтийских скалИ чьим-то слишком белым садом,Где ливень яблоки сбивал.

Пусть неуютно в нем, неладно,Нам снова хочется домой,В тот мир простой,Как лист тетрадный,Где я прошел, большой, нескладныйИ удивительно прямой.

1938

«Ты каждый день уходишь в небо…»

Брату Алексею

Ты каждый день уходишь в небо,А здесь — дома, дороги, рвы,Галдеж, истошный запах хлебаДа посвист праздничной травы.

И, как ни рвусь я в поднебесье,Вдоль стен по комнате кружа,Мне не подняться выше лестницИ крыш восьмого этажа.

Земля, она все это помнит,И хоть заплачь, сойди с ума,Она не пустит дальше комнат,Как мать, ревнива и пряма.

Я за тобой закрою двери,Взгляну на книги на столе,Как женщине, останусь веренМоей злопамятной земле.

И через тьму сплошных догадокДойду до истины с трудом,Что мы должны сначала падать,А высота придет потом.

Нам ремесло далось не сразу —Из тьмы неверья, немотыМы пробивались, как проказа,К подножью нашей высоты.

Шли напролом, как входят в воду:Жизнь не давалась, но ее,Коль не впрямую, так обходомМы все же брали, как свое.

Куда ни глянь — сплошные травы,Любая боль была горька.Для нас, нескладных и упрямых,Жизнь не имела потолка.

1939

Мой отъезд

Мы рано вышли на вокзал. Хотелось плакать.Я уезжал всего с единым сверткомВ вагоне, от которого несло кочевьем,Чужою жизнью, спальней и ещеТаким, чего не мог бы я понять,Когда б не заспанные лица пассажиров,Которые глядели из окна.Шел снег. Он был так ласков и пушист.Так мягко падал к девушке на веки,Что даже слезы были ни к чему.Я посмотрел в глаза ее. Ну что же,Еще остались письма, от которыхМог покраснеть бы даже почтальон,Привыкший, заслепя глаза, на памятьИмпровизировать несложный лепет писем,В которых мы (нам это показалось)О счастье некрасиво говорили.Вот и звонок. Веселый проводникВздохнет — ему ведь так хотелосьХотя бы раз сойти за пассажира.

Ну вот и все. Ее глаза просилиОстаться и уйти с вокзала в вечер,В те дальние немые переулки,Где люди не могли заметить слез,Дрожанья рук и сбивчивых ответов,Которыми я выразил любовь.И что сказать? Я вспомнил жизнь, в которойТак мало было настоящих дней.Пойми меня, — с тобой я понял счастье,Не то, что в книгах вычитали мыИ о котором в детстве нам твердили.Я понял жизнь.   Она всегда жестока,Как пытка непомерная, страшна,Но это — жизнь. Войду в вагон и людямО счастье быть влюбленным расскажу.

1939