Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Кажется, победа за мной. Да, а где Нюшка? Вот умница, все сделала правильно — забилась под стол.

Но оказалось, победу праздновать рано. Дверь открылась, в трактир ворвался верзила, совсем одуревший, с окровавленной мордой (нос наверняка сломан, но он пока это не понял), а с ним группа поддержки, человек пять. Прикинув, что с толпой мне уже не управиться, решил отдать жизнь подороже, начал освобождаться от шинели, чтобы и драться свободнее, и прыгать сподручнее.

Но тут!

— Братцы, так это наш господин следователь, — услышал я сзади.

— Это который бандитский притон накрыл?

— И помещика-кровопийцу в тюрьму закатал?

— Он это. Точно знаю.

— Наших бьют!

Черепане, только что степенно пившие чай, беседовавшие о делах, почти трезвые, кинулись навстречу пришлым, входя в боевой азарт.

Верзилу, ломанувшемуся ко мне, осадил сам трактирщик, применив неспортивный прием — удар по башке дубинкой. Нет, это опиленный черенок лопаты. Убойная штука, покруче моего кулака.

Я выбирал, кому бы еще вломить, но меня остановили. Буквально — схватили за руку. Ручонка маленькая, детская, но цепкая.

— Иван Александрович, пойдемте отсюда, без вас управятся. И фуражку свою не забудьте. Фуражка, небось, денег стоит.

[1]В 1911–1913 годах площадь была застроена четырьмя «краснокирпичными» зданиями, в результате чего появились череповецкие «кривули» — переулки, образовавшиеся между застройкой по красной линии бывшей площади и вновь появившимися зданиями. Существуют и ныне.

[2] Вероятно, ГГ имеет в виду И. В. Гурко, генерал-фельдмаршала, прославившемуся победами во время русско-турецкой войны.

[3] Спрятана в Старой Йорге, теперь село Воскресенское, до сих пор не обнаружена.

[4] Гармони «черепанки» или «черепашки» перестали выпускать в 1941 году, после того, как кустарные промышленные артели перепрофилировались для нужд фронта. Четыре прежних «гармонных» артели, из-за мобилизации на фронт значительно уменьшились и слились в одну, стали шить подсумки для патронов, чехлы для фляг. После войны промысел уже не возродился. Но любопытно, что во время войны, из-за нужд армии, возродилось изготовление деревянных ложек.

[5] Название не указываю, чтобы не посчитали рекламой. Автор в этом переулке бывает всегда, когда наезжает в столицу.

Глава четвертая

Почтовая карета

Какой русский не любит быстрой езды?

Разумеется, все ее любят, только где она, быстрая езда? Почтовая карета, поставленная на полозья, мчится со скоростью километром двадцать в час. Сколько это в верстах? Семнадцать? Разве это быстро? Хотя бы пятьдесят.

Еду в отпуск. Вроде бы в отчий дом, но домом вдруг стал дом моей квартирной хозяйки. Он, кстати, поручен соседям — присмотрят. Еще нанял для уборки снега Силантия — мужика, жившего через три дома от Натальи, даже выдал ему два рубля авансом.

Мне Председатель дал отпуск на три недели. Мол — ничего в Окружном суде за время вашего отсутствия не случится, если убьют кого — полиция расследование проведет, а вам, уважаемый Иван Александрович обязательно следует отдохнуть, родителей навестить, вместе с ними Рождество встретить. Да, да, отдохните. Уж слишком вы много трудитесь в последнее время. И не в последнее тоже.

Николай Викентьевич не сказал, что и ему бы хотелось от меня отдохнуть, но я его понял. Гуртовщики в полицию с жалобами не обращались — попробовали бы, но их атаман нынче лежит в земской больнице. Справлялся у доктора — и нос сломан, и челюсть, и сотрясение мозга. Не помрет. А если помрет — похороним.

Я, чтобы не мельтешить перед глазами у шефа, согласился на отпуск. Да и самому скучно. Дел нет, Леночка в Белозерске, Наталья Никифоровна где-то в Устюженском уезде, язык древних римлян можно учить не только дома, но и в ином месте.

Почтовые кареты у нас делятся на разные классы. Есть огромные, вроде дилижансов, на двенадцать пассажиров. Билеты дешевые, зато и тащатся они со скоростью черепахи. Наталья Никифоровна, кстати, отправилась в Устюжну именно в такой. Дескать — а спешить-то куда?

Есть кареты поменьше — на шестерых. Там скорость не выше, зато попутчиков меньше.

Я же решил кутить. Купил билет от Череповца до Чудова в четырехместную, считающейся, едва ли не люксом, заплатив двенадцать рублей. В шестиместной, кстати, проезд обошелся бы в восемь, а в большой, так и вообще в пятерку. Зато обещали, что до Чудова меня домчат за два дня. А там можно либо нанять извозчика, либо пересесть на поезд узкоколейной дороги Чудово-Новгород. Прогресс, однако.

Из вещей у меня с собой лишь саквояж, куда я засунул смену белья, мыльно-рыльные принадлежности, да учебник латинской грамматики. Надеялся, что в карете ею займусь.

Куда там. Во-первых, внутри кареты почти темно. Свет падает через единственное оконце. Читать в таких условиях невозможно.

Во-вторых…

Кто-нибудь из читателей ездил в одном купе с мамой и тремя разновозрастными детьми? Наверняка такие имеются. Но в поезде можно хотя бы выйти в коридор, погулять, сходить в вагон-ресторан, посидеть там не спеша, попить-поесть-почитать.

Внутри почтовой кареты деваться некуда.

Крупная, я бы даже сказал корпулентная мамаша — помещица из-под Вологды, толстенький мальчик лет двенадцати, крепенькая девочка лет пяти и еще один ребенок, пол которого я не определил, на руках у мамки. Кажется, они заняли все пространство внутри. Едут в Новгород, чтобы там навестить какую-то троюродную знакомую двоюродной тетки, оттуда, по железной дороге, планируют махнуть в Санкт-Петербург, в гости к сестре. Сестра вышла замуж очень удачно, муж у нее служит чиновником в Сенате, снимает с женой целый этаж на Невском проспекте. Почему бы не погостить у сестрицы месяц-другой? Вон, она же каждое лето в имение приезжает, цветочки нюхает.

На каждой станции (лошадей меняли каждые два часа) семейство отправлялось перекусить. И куда в них столько влезало? Сам люблю хорошо поесть, но при виде тарелок, заполненных солеными огурцами, кусками колбасы, мисок со щами, которые семейство подчищало регулярно, мне становилось дурно.

Но и это не все. Как только мы отъезжали, мальчику и девочке снова хотелось кушать. Мамка вытаскивала из-под сиденья то сало с сухарями, то сухое печенье, а то и кулек с мелкой сушеной рыбешкой, вроде снетка и все дружно начинали жевать, запивая водой, набранной на станциях. Вода, как я приметил, некипяченая, но ничего, ни одному не сделалось плохо.

Потом, соответственно, всем хотелось писать и какать. Мамаша принималась нервно дергать шнурок, соединявший нас с кучером. Карета останавливалась, дверь открывалась, запуская внутрь холод.

Ни детки, ни мамка, далеко от кареты не отходили. Им пофиг, а мне становилось неловко.

Ребенок, сидевший на руках у мамки, тоже хотел делать свои дела и его усаживали прямо тут, на складной горшок, наподобие шапокляк[1]. Содержимое горшка выливалось либо вытряхивалось только на станции, а в перерывах оно пахло.

Еще мамаша, по имени Алевтина Титовна, непрерывно болтала. Я узнал, что и она, и муж, не из природных помещиков, а дети богатых крепостных, сумевших резко подняться после Великой Реформы, откупить у разорившихся господ именье. Старшая сестра как раз и вышла замуж за сына помещика, поспособствовав приданым его карьере. До женитьбы тот был мелким чиновником в канцелярии Вологодского губернатора, но сумел расположить к себе начальство, а то, когда пошло вверх, прихватило с собой и ее зятя.

Новобогатеи не остановились на получении доходов с одной только земли. Да и земли, они, так сказать «перепрофилировали». Муж соседки по камере (карете, то есть), занимается льном, продает его в Вологду и в Иваново, владеет лесопильным заводом, приценивается ко второму, затеял строительство кирпичного. Лес и кирпич нынче востребованы.

Ничего не имею против «новых» людей. Знаю, что именно они, а не дворянство, станут главной движущей силой прогресса, но высказывать свои соображения не стал. Все равно она меня не слушает.