Господин следователь. Книга 3 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Приехал я не особо поздно, в час ночи, хотя родители ожидали моего приезда еще в семь часов вечера, по прибытию поезда. Хорошо, что исправник из Чудова сообразил, что следует отбить телеграмму, уведомлявшую о задержке, а потом организовал и отправку незаконно задержанного чиновника.

Пожалуй, если бы не телеграмма, отец бы успел провести допрос машиниста, кондукторов, да еще и отправить их под арест. Шучу, разумеется. Под арест бы сразу отправлять не стал, но задержать вполне мог.

Причину задержки объяснять пришлось. Как мог, расхвалил титулярного советника Алексеева, пристава, но Мокрополова щадить не стал. Отец мне ничего не сказал, но головой покачал. Думаю, ретивого коллежского регистратора со службы и не уволят, потому что дурость — не повод для увольнения, но вот «задвинут» куда-то туда, откуда ему хода не будет. Есть ведь такие должности, где приходится целыми днями бумажки перебирать, переписывать, но, чтобы дураку работать с людьми — боже упаси.

Нижнее белье и прочие вещи из дорожного саквояжа, после того, как их трогали чужие руки — копались! — хотелось выбросить.

Вчера в Чудове со мной случился всего-навсего досадный инцидент, и все, к счастью, разрешилось, но отчего-то при воспоминаниях становилось неприятно, а во рту появлялся противный вкус. Как говорил один мой знакомый — «словно говна наелся». Подумалось — а как же скверно приходится людям, попавшим в полицию по надуманному поводу или вообще по нелепой случайности? И нет у них за спиной ни чина и ни грозного папочки?

Так что, сыночку вице-губернатора полезно почувствовать на своей шкуре — каково оно, быть простым смертным в руках мелкого человечка, вообразившего себя всемогущим начальником.

— Ничего страшного, потом отосплюсь, — улыбнулся я, пытаясь, по примеру отца, «зарезать» яйцо, стоявшее передо мной. (Чуть не написал — мое собственное, но согласитесь, получится двусмысленно.) Почему-то так ловко не получилось, отвык, наверное. Или — а это ближе к истине, попросту не умел. Яйца, вареные всмятку, в прежние времена попросту колотил ложечкой, выбирал скорлупу руками, а уже потом ел.

Завтрак, единственная возможность собраться в узком семейном кругу (слуги не в счет), поговорить о жизненно необходимом. В обед родители куда-то уедут, кто-то их пригласил, а на ужин к нам в дом должны зайти некие люди. Не то подчиненные батюшки, не то важные или влиятельные лица.

— Не заметил, что Иван исхудал, — хохотнул отец. — Вон, у него пузо, скоро как у меня будет и шея в воротничок не влезает.

Пожалуй, отчасти Чернавский-старший прав. Наталья Никифоровна кормила меня на убой, с ее кухней трудно быть худощавым. Пузо, разумеется, пока никуда не лезет, но пора подумывать о физкультуре.

— Оленька, я почему из-за университета переживаю, так потому, что пора решать — с кем мне списаться, продумать — где у меня знакомые есть? И на заутреню я Ивана не просто так поднял. Сегодня губернатор на службе был, посмотрел, каков у его помощника сын.

— А то он не знает? — с иронией спросила матушка.

— Конечно знает, — хмыкнул папаша, отодвинув скорлупу и переходя к ветчине. — Но когда Александр Николаевич Ивана в последний раз видел? Лет пять назад, когда тот в гимназию ходил. Но кто наш сын тогда был? Ванька, а что с Ваньки взять? Теперь Его Высокопревосходительство на Ивана Александровича поглядел, своими глазами увидел, за кого ему в Московском университете хлопотать придется.

— Батюшка, а ты уже все за меня решил? — удивленно спросил я. — А чего тогда спрашивал, какой университет выбрал?

— Не то, чтобы решил, но мы с господином губернатором как-то сели, поговорили. Разумеется — и о тебе речь зашла, чисто случайно, а тут он вспомнил, что у него в Московском университете хороший приятель имеется — господин Легонин Виктор Алексеевич. Тебе фамилия о чем-нибудь говорит?

— Легонин? — пожал я плечами. — Ни о чем.

— А должна бы говорить, — укоризненно покачал головой отец. — Легонин — он, вообще-то медик, доктор медицины. В Крымскую войну, как из университета выпустился, в Севастополе лекарем был.

В Крымскую войну студентов-медиков выпускали по ускоренной программе, без экзаменов и отправляли в действующую армию.

Чернавский-старший вздохнул. Видимо, вспомнил, как хотел бежать воевать после смерти отца.

— Саша, Ваня не на врача собирается поступать, а на юриста, — возмутилась матушка.

— Оленька, ты дослушай вначале, потом ворчи, — невозмутимо сказал отец. — Господин Легонин он профессор кафедры судебной медицины Московского университета, но самое главное — декан юридического факультета, член правления университета. Что-то там еще у него есть, не упомню. Смекаешь?

— О, тогда да, человек нужный, — согласилась матушка. — Но он же нашему Ванечке диплом не выпишет, верно?

— Диплом, разумеется, за красивые глазки не выпишет. Его даже государь-император не в праве выписать. А вот присмотреть, чтобы к Ивану отнеслись благосклонно, чтобы его какой-нибудь профессор по дурости не завалил — это он может.

Ну да, это я тоже знаю. С деканами факультетов ни доцент, ни профессор, стараются не ссориться. Попадаются, разумеется, особо упертые преподы, но им быстро рога обламывают.

— Саша, а не лучше ли Ване в Санкт-Петербурге перепоступить? Ему все-таки там все знакомое, все родное.

Я сделал скромный вид. Ага, все знакомое и родное. Санкт-Петербургский университет только со стороны видел да и то, в далеком-далеком будущем. Бывал, правда, в студенческом общежитии — всю ночь гудели, но это вряд ли поможет.

— Можно и в Петербург, но лучше не стоит. Кто знает, как руководство университета отнесется к тому, что Иван поступал на физмат, проучился целых три года, а теперь решил на гуманитарное отделение перейти? Казань с Харьковом далековато, поближе у нас в Ярославле Демидовский лицей, но у меня там никого из хороших знакомых нет. И выходов на лицей нет. Поискать можно, но стоит ли?

— Ваня, что скажешь? — спросила матушка. — Поедешь в Москву в университет поступать?

— Почему бы и нет? — хмыкнул я. — Тем более, если у батюшки имеется человек, способный составить протекцию.

— Иван, а ты, умнеешь, — хмыкнул Чернавский-старший. — Если бы я с тобой в прежнее время заговорил о протекции, ты бы уже верещать принялся — дескать, я сам! Определенно, служба в уездных городках идет молодежи на пользу.

Посмотрел на себя со стороны, подумал — в том, моем мире, такой разговор с отцом был бы немыслим. Какая протекция? Мой батюшка, который полковник, без проблем мог бы поговорить с военкомом, чтобы меня оставили служить — нет, про его часть даже не заикаюсь, а в родном городе, но посчитал, что это неприлично. Что ж, понимаю, решение отца уважаю.

Но и здесь, если посмотреть на мою службу глазами стороннего человека, Чернавский-старший тоже не стал выискивать для сына тепленького местечка, где-нибудь в столице (а мог бы!), а захреначил того в Убей-городок[1].

Разумеется, пользоваться протекцией нехорошо, неприлично. Но если это касается диплома — воспользуюсь без зазрения совести! В той жизни у меня есть диплом, даже три, так что, будем считать, что мне попросту восстановили документ о получении высшего образования.

— Можно, сразу за первый-второй курс и экзамены сдать, — сказал отец. Подумав, добавил. — Но лучше, если ты сразу за четыре года все сдашь.

— Все сразу? — слегка ошалел я.

— Так там и всего-то двадцать экзаменов. Может, двадцать один. Был бы ты медиком, пришлось бы шестьдесят сдавать. Правда, медику дипломы экстерном не дают. Возьмешь отпуск на три месяца. Поднатужишься. Пока в Москве будешь, репетиторов наймешь.

Двадцать экзаменов за три месяца?

— Вон, у меня даже бумажечка есть, — сказал отец. Отложив вилку, полез во внутренний карман и вытащил сложенный вчетверо листок. Вытянул руку, (ого, а у отца-то уже дальнозоркость!), но матушка остановила:

— Подожди, сейчас очки принесут, — повернувшись влево, где в буфетной замерла прислуга, скомандовала. — Лидочка, принеси очки для Александра Ивановича. Он их либо в библиотеке оставил, либо в спальне.