Антропология права. Статьи, исследования - Виктор Бочаров

Близкие по духу идеи получили широкое распространение в России, начиная с середины XIX в. Например, славянофилы (И. В. Киреевский, 1806-1856; А. С. Хомяков, 1804-1860; К. С. Аксаков, 1817-1860) также отвергали западный умственный рационализм, в котором видели причину политического радикализма, сопряженного с насилием. Они считали государство чуждым стране (общине), которая живет не государственными законами, а естественным (обычным) правом и властью авторитета. Русскую культуру характеризует сочетание разума и веры, которое определяет естественное отношение русского человека к природе, обществу и миру (Киреевский: 315). Западному социальному индивидуализму противопоставлялась идея «соборности». Соборность для русского человека является «дисциплинарной матрицей» его жизнедеятельности. Холодному расчетливому европейскому рассудку противопоставлялись естественность и цельность русской культуры, замешанные на любви сердца, вере и надежде (Хомяков: 312).

Развитие России также виделось в опоре на общину с ее естественными демократическими институтами: сходами и традиционной справедливостью в соответствии с обычаями, совестью и внутренней истиной. Опираясь на соборность, Россия следует своей дорогой, которая приведет ее на Олимп человечества (Хомяков). Жесткой критике подвергался Петр I, который своими реформами превратил «подданного в раба», а Россию – «в свой домашний Запад». Славянофилы выступали за сохранение монархии, против революций (Аксаков).

Тема «русской души» была романтизирована литературой того периода, отчего в ней появилась мистическая «загадочность». У Пушкина Татьяна Ларина «(русская душою, сама не зная почему)… любила русскую зиму». Наконец, знаменитые строки из стихотворения Ф. И. Тютчева: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…».

Библией славянофильства стала книга Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869). Он отметился тем, что предрек упадок Запада, пережившего «апогей своего цивилизационного величия», отдавал место мирового лидера в будущем России, которой следует избавиться от губительного «европейничанья» (Данилевский: 87). Более чем через полвека мысли о скором конце Запада, Культуры которого гибнут от Цивилизации, разовьет немецкий философ О. Шпенглер (1880-1936) в знаменитой книге «Закат Европы» (1922).

Впоследствии идею уникальности русской культуры развивали народники, либо также планировавшие на пути переустройства государства опираться на общину, соединив ее с интеллектуальными достижениями Запада (А. И. Герцен), либо ратовавшие за насильственное свержение монархии (Н. Г. Чернышевский), но опять же за некапиталистический путь развития, с сохранением, использованием и преобразованием коллективистских начал сельской общины в будущем социалистическом обществе. Во многом их идеи были реализованы большевиками.

Традицию продолжили евразийцы. Евразийство – идейное и общественно-политическое течение первой волны русской послереволюционной эмиграции, объединенное концепцией русской культуры как неевропейского феномена (Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий, Г. В. Флоровский, Г. В. Вернадский, В. Н. Ильин). Считая, что русская культура обладает в ряду мировых культур уникальным соединением западных и восточных черт, они также отрицали единую линию мирового развития, последовательно борясь с европеизмом. Идеи уникальности русской культуры и ее особого пути актуальны и для современной России (Дугин).

Именно в Африке и России идеи мыслителей о культуре, с присущей ей «душой», легли в основу общественно-политической практики, которую можно идентифицировать как научный эксперимент. Впервые теория и практика сошлись в Африке в колониальный период в процессе проведения политики косвенного управления, которая осуществлялась англичанами в 20-30-е гг. XX в. Она базировалась на функционализме, разработанном Б. Малиновским, а антропологи принимали непосредственное участие в ее проведении. Теория использовалась в прагматических целях, связанных с адаптацией традиционных институтов в системе колониального администрирования (Ольдерогге, Потехин).

В основании лежал концепт «культура», под которой понимали сбалансированную устойчивую систему, все элементы (институты) которой выполняют присущие им функции. Антиэволюционистский характер проявлялся в отношении к понятию «пережиток», который у эволюционистов имеет негативную коннотацию. Здесь же утверждалось, что любое архаичное явление (идея или обряд) всегда позитивно, так как выполняет в культуре определенную функцию, благодаря чему культура всегда сохраняет свою интегральность, надо лишь определить, что это за функция. Допускалось развитие культуры, которое мыслилось как обретение традиционными институтами новых функций. Поэтому английские колонизаторы придавали им эти (колониальные) функции, стараясь таким образом вложить в старую форму новое содержание.

Французы же, проводя политику прямого управления, видели развитие африканских обществ в полной замене традиционных институтов европейскими. По факту они ориентировались на парадигму «общество», в соответствии с которой Африка должна превратиться в аналог Запада в будущем. Результаты эксперимента продемонстрировали: созданные англичанами «туземные власти» утрачивали доверие африканцев, что в результате привело к краху колониального правления. Примечательно, что французы, как показывает анализ их колониальной практики, вопреки своей теории, также были вынуждены опираться на африканские традиции, хотя, в отличие от англичан, делали это неофициально (Бочаров 1992). Но и их правление, как известно, также потерпело крах.

Новый интерес к эволюционной идее обнаружился в 60-е гг. XX столетия (неоэволюционисты Дж. Стюарт, Л. Уайт, Р. Нэролл). Это совпало с эпохой деколонизации, когда на политическую сцену вышли новые государства, заимствовавшие западный тип политического устройства. Неоэволюционизм воплотился в теории модернизации, предполагавшей переход освобождавшихся от колониализма стран от «традиционного общества» к «индустриальному». Развитие виделось как разрешение основного для них конфликта между «традицией» и привнесенным Западом «модерном», который закончится победой последнего.

Советская же идеология предлагала иной путь африканским государствам – переход к социализму, минуя капиталистическую стадию, который, как утверждалось советскими теоретиками марксизма, был обкатан на примере СССР. Естественно, методологической базой в обоих случаях служила идея Универсальной Истории, правда, в различной идеологической интерпретации.

Но вскоре Африка погрузилась в эпоху «революций» и «переворотов». Сам Л. Сенгор, писавший о природном единстве и гуманизме сенегальской нации, в 1968 г. в ранге президента страны вынужден был прибегнуть к репрессиям в ответ на выступления студентов. А в 1969 г. в Алжире во время Панафриканского фестиваля культуры и искусства африканская интеллигенция единодушно отвергла негритюд как бесплодную и вредную концепцию, отвлекающую африканские народы от решения самых сложных проблем (Шабаев: 99-100).

Уже в 1970-х гг. стало ясно, что государства Африки не спешили превращаться в западные демократии. Воспринятые ранее демократические модели (как правило, бывших метрополий) к этому времени в большинстве случаев либо превратились в однопартийные и военные авторитарные режимы, выступавшие зачастую в традиционно-архаической форме, либо носили откровенно декоративный характер. Заговорили о новой волне традиционализации. В президенте страны, например, видели аналог вождя племени (Бочаров 1992: 18-19). Однако подобный подход не мог не вызывать протест даже с точки зрения здравого смысла, которому нелегко поставить на одну доску архаического вождя и современного лидера африканского государства, получившего образование в престижном западном вузе.

Всплеск архаического авторитаризма объяснялся и «рукой Москвы», тем более что политические декларации многих государств включали понятие «социализма» («африканского социализма»). В то же время было очевидно, что «демократические» режимы на самом деле мало чем отличались от «социалистических».

Крах СССР окончательно подорвал доверие к эволюционной идее. Теперь сама территория бывшего Союза, который, по мнению марксистских ученых, представлял собой венец общественной эволюции, стала напоминать африканский континент. Здесь также вместо ожидаемых демократий возникли либо архаические по форме авторитарные режимы (типа восточных деспотий), либо декоративные демократические модели. Впоследствии страны СНГ также настигла череда революций (Азербайджан, Таджикистан, Украина, Грузия, Кыргызстан), опять же преимущественно под либеральными лозунгами, но уже с известным по Африке результатом – воспроизводством авторитаризма в экономике и политике.