Вы слышите их? - Натали Саррот

Наклонившись, голова к голове, листая глянцевитые страницы, бегло просматривая ни на что не притязающие фигуры, линии, которые никогда себе пе позволят — и не претендуют на это — задержать, приковать внимание, вызвать восхищение, выставить себя напоказ… пи на что не посягают, в любой момент готовы к тому, что их отшвырнут, забудут, вполне довольствуются тем, что хорошо выполняют свою роль простых знаков, вешек на пути, по которому несутся вскачь, бешеным галопом, с грохотом круша и взрывая все вокруг — бам, бум, трамтарарам — все подпрыгивает, тарахтит, летит, разбивается, горит… мотоциклы мчатся к крутому обрыву, самолеты сшибаются в небе, тебя подхватывает, в груди спирает дыхание, кружится голова, в вихре безудержного хохота ты устремляешься к катастрофе, к небытию, все скорее, все дальше, не останавливаясь… мы сорванцы, сорвиголовы, нам все нипочем… из наших широко разверстых ртов, из-под наших широких зубов, похожих па металлические зубья экскаватора, вырываются наши слова, заключенные в бумажные мешки, вроде тех, что надувают, дыша в них, а потом хлопают дети, в шары, вроде тех, которыми они размахивают, отпуская их потом, чтобы посмотреть, как те исчезают в небе, слова общедоступные, серийные, стандартные, изношенные до основания, слова убогих, слова нищих… плоские и пошлые… о, если бы ты знал, до какой степени… они заливисто хохочут… даже не слова… это было бы чересчур красиво… мычание, блеяние безмозглого стада, безмозглого как мы, балбесы, парии. Ты даже не способен вообразить, до какой степени балбесы, до какой степени парии… куда тебе… разве ты способен спуститься за нами так низко, скатиться в такую пропасть… даже в самых страшных своих кошмарах ты не смог бы увидеть всей глубины нашего паденья…

Оставшись наедине, склонясь один к другому, оба друга поворачивают во все стороны камень, стоящий между ними на низком столике… два скупца нежно поглаживают этот драгоценный ларец, эту шкатулку, куда было помещено, где было надежно сокрыто, навсегда схоронено нечто утешительное, нечто ободряющее, обеспечивающее им безопасность… Нечто незыблемое, неколебимое… Преграда, поставленная бегу времени, недвижный центр, вокруг которого обузданное время вращается по кругу… Они за это держатся — водоросли, травы, волнуемые ветром, вцепившиеся в утес…

Странное дело… хотя и нет ничего общего… сам не знаю почему, но эта зверюга напоминает мне… Не знаю, помните ли вы… в Берлинском музее, в отделе египетской скульптуры, женская фигура, слева, сразу у входа… Да — да, кажется, я представляю… — Так вот, в линии ноги, правой, выставленной вперед ноги… вот тут… начиная от бедра… Он с неожиданной легкостью подымает свое грузное тело, выходит на середину комнаты, слегка откидывает назад жирный торс, выдвигает вперед ногу, проводит рукой от бедра к колену… вот тут… отсюда досюда… помните?.. Восхитительно… — Да-да, представляю… — Удивительно, не правда ли? Я был ошеломлен. Однажды я говорил об этом с Дювивье… И можете вообразить, он пошел еще дальше, чем я сам… Он сказал, что на него это произвело самое сильное впечатление в музее… — Ну, думаю, тут он перехватил. Но я и вправду дал бы за это… Они умолкают, погруженные в себя.

Их взоры одновременно сходятся на этой реликвии, вынесенной из дальних паломничеств, долгих странствий во времени и пространстве, на этой тщательно выбранной, выделенной, привезенной домой, сбереженной в целости и сохранности частице, приобщенной к их общей сокровищнице… В ней оба они, подобно нежным родителям, склонившимся над своим ребенком, сливаются воедино… Минуты полного взаимопонимания…

Такого хрупкого, это хорошо известно. Кому не известна быстролетность самых полных слияний. Опасно проверять слишком часто, слишком долго затягивать испытание, даже между близкими, своими… Разве не достаточно какой — нибудь иной формы, иной линии, привнесенной извне, чтобы души-сестры отпрянули одна от другой, разошлись, замкнулись в себе? Разве не таков наш общий жребий, наш неминучий удел?

Но почему в таком случае, когда мы раньше… когда мы позволили себе… а что, собственно, позволили?., поистине ничего особенного, меньше чем ничего… и рта не раскрыли… Кто посмирней, так тот и виноват?.. Почему этот взгляд, полный злобного презрения, когда мы встали, подошли и вежливо попрощались? Почему он всегда настороже, всегда следит за нами, будто ждет появления каких — то знаков, стигматов, явных симптомов скрытой болезни… болезни, ведомой ему одному?

Но как им понять, этим бедным детям? Как поверить — и однако, приходится это констатировать, — что нечто, столь смутное, столь неуловимое, закрепленное в генах, может, подобно наследственному пороку, передаться от матери ребенку?

Мог ли он сам предвидеть, что, несмотря на все его заботы и усилия, этот недуг неумолимо разовьется в них и проявится с такой очевидностью., причинив ему ту же боль, вызвав ту же растерянность, как когда-то… он был совсем молод, только-только женился… когда, не в силах больше терпеть, потеряв к себе всякое уважение, всякий стыд, нарушив все правила благопристойности, он обратился, заикаясь, и немедленно получил нагоняй: Это что еще за новости? В чем дело? Опять недоволен? Опять требуешь луну с неба? Ищешь к чему придраться? — Да, это придирка, правда? ничтожная придирка, не так ли? Да, браните меня, я только этого и прошу…

Они возводят очи к небу… — О господи, надо же… Когда вокруг нас столько обездоленных с их невзгодами, настоящими невзгодами, людей, которые никогда бы себе не позволили… — Да, невзгоды. Настоящие. Признанные. Бесспорные. Каталогизированные. Классифицированные. Внесенные в картотеки. Вы ведь знаете, какие невзгоды настоящие, правда? Вот это мне и нужно. За этим — то я к вам и пришел. Чтобы узнать, не фигурирует ли где — либо и моя «придирка», не признана ли случайно и она, не занесена ли в списки… — Я был бы удивлен, зная вас… — Но, может, ее найдут как дополнение к чему-то действительно важному… как нечто, из него вытекающее, в некотором роде производное?..

Пожатие плечами, обреченный вздох: Ну ладно, покажите. Сколько времени вы женаты? Вялый голос: Почти три года… Но мне кажется, тут вы понапрасну теряете время. Следует искать среди счастливых супружеств. В картотеке безупречных браков. Но я понимаю, что нет ни малейшей надежды… Мой случай не мог быть предусмотрен… — Какой случай? — Ну… Тут — вопрос вкуса… — Ах, у вас, значит, нет общих вкусов? Данная проблема у нас разработана досконально… Следовало бы просмотреть разделы: путешествия, природа, спорт, средства передвижения, знакомства, приемы, светская жизнь, дети, домашние животные, деревня, город, побережье, горы… — Нет, думаю, здесь ничего не найдется… Речь идет скорее об эс… эстетической восприимчивости… — Вы художник? — Нет, отнюдь. Просто… Ну просто, мне нравится… Ну, для меня важно… — Тогда следует обратиться к разделу: вкусы художественные. — Ох, это слово… — Знаете, те, кто является сюда, должны отказаться от некоторых претензий. Сюда приходят за консультацией самые разные люди. По большей части очень простые. Даже примитивные. Снобы, вольнодумцы обходятся без нас. Эти поступают, как им вздумается. Он опускает нос… — Да, я знаю. — Ну так вот, поглядим на «вкусы художественные»… Листая карточки: «Музеи»? — Да, если угодно… — Ваша жена не любит музеев? Когда путешествуешь, это, разумеется, может создавать известные трудности. Но в повседневной жизни… — Дело не в этом… — Она предпочитает фрески Рафаэля плафону Сикстинской капеллы? И это вас огорчает? — Нет, не смейтесь, это куда серьезнее… — О, конечно, «серьезнее»… патетически качая головой… следовало бы сказать «трагичнее»!

За соседним столиком седовласый старец бросает косые взгляды поверх очков, наклоняется, шепчет: Но это чудовищно, она совсем не любит… — Как? Совсем не любит? Искусство? Совсем? Действительно, вам следовало обратить на это внимание раньше. Тем более что у людей вашего круга зачастую все начинается с посещений выставок, музеев… — Нет, дело не в том, что она не любит. У нее, конечно, свои вкусы… — А не ваши, пе так ли, тиран вы этакий? И из-за этого вы мучаетесь, теряете любовь, растрачиваете сокровища… отнимаете у нас время… Стыдно. Какой балованный ребенок… — Нет, нет… цепляясь, умоляя, нет, только не думайте так, я принес бы в жертву… я безропотно, возможно, лучше всякого другого, стерпел бы… — Да, все так говорят… — Нет, правда, уверяю вас… Но когда я стою перед какой-нибудь вещью, которая излучает, наполняет меня… перед чем-то, за что я бы отдал… и вот, если она тут, рядом со мной, этого достаточно, чтобы я ощутил исходящее от нее противодействие… своего рода заслон… ничто больше не проникает, все меркнет, гаснет… И мое чувство к ней тоже… словно она совершила… Я знаю, это непростительно, я презираю себя, я чудовище… Кто может мне помочь?..