Если покинешь меня - Зденек Плугарж

— У вас нет вшей, брат? — спросил молодой дежурный с ласковым лицом священника.

Вацлав возмутился. Он записал свое имя в замусоленной книжке постояльцев и тут же пришел в ужас: паспорт в его кармане ведь на имя Гонзика! Студент лихорадочно придумывал, что ему делать, если потребуют документ. Однако ничего не придумал. Если он заявит, что у него никаких документов нет, то его, возможно, не оставят на ночлег или позовут полицию! Через коридор Вацлав увидел широкую голубую шляпу в отделении для женщин. Воздух был здесь спертый; на некоторых постелях, завернувшись в одеяла, уже спали люди; в конце комнаты кто-то страшно храпел; сосед, опершись о койку, оголив волосатую грудь, безрезультатно ругал храпуна.

Дежурный получил от Вацлава плату за ночлег и указал ему койку. Документов он не спросил.

— Может быть, выпьешь со мной рюмочку? Угощаю, разумеется, я, — обратился к нему человек с портфелем в тот момент, когда Вацлав уже начал снимать пальто.

Вацлав принял приглашение неохотно. Веки у него смыкались от усталости, но отказаться было бы невежливо, ведь этот человек ради него проехал добрую половину Парижа.

Вацлав и понятия не имел, куда повел его земляк. Огней на улицах становилось все больше. Появилась карминная, фиолетовая и зеленая неоновая реклама, чмокали шины по мокрому асфальту, проносились запоздалые ездоки на мотороллерах, замелькали уже знакомые «Бирх» и «Дюбонне», повеяло женскими духами и выхлопным газом, повисшим низко над землей.

Черный лимузин мягко остановился перед изображением большой головы негра, играющего на саксофоне. Рядом большая, яркая, мигающая надпись: «Капулад». Глухо стукнули дверцы автомобиля: две дамы в мехах, улыбающиеся, кокетливые, с целой россыпью звучных французских слов, молодой человек в смокинге и с белой «бабочкой». Шествие замыкал солидного вида мужчина с седыми висками и застывшей любезной улыбкой. Вацлав остолбенел, сердце его учащенно забилось. За спиной одной дамы медленно опустился на землю газовый шарф. Вацлав поспешно нагнулся и поднял его.

— Мерси, месье. — Серые глаза солидного господина с благодарностью скользнули по его лицу. Левой рукой, одетой в замшевую перчатку, он принял шарф, а правой — приподнял шляпу. Компания прошла в кабаре, автомашина тихо отъехала. А Вацлав, ошеломленный, все еще не двигался с места и пристально глядел на стеклянную дверь под неоновым саксофоном.

— Кто это?

— Наш бывший министр.

Спутник Вацлава криво усмехнулся, рука с забинтованными пальцами сделала неопределенный жест.

Они свернули в боковую улицу. Вацлаву в уши ударил назойливый звук гармонии. Десять ступенек вниз, дым и многоголосый говор; руки, ударяющие по клавишам пианино, на крышке которого подскакивала пузатая рюмка с вином; певец с шелковым платком вокруг шеи и гармоникой на широкой груди.

Вацлав в силу необходимости заставлял себя поддерживать разговор, но едва улавливал то, что говорил угощавший его земляк. На минуту к их столу присела девица с тонкими, густо накрашенными губами, но потом она быстро упорхнула от иностранцев, от которых нечего ждать. Вместо нее появилось новое лицо, под черным беретом, загорелое, усеянное оспинками, с огромным носом Сирано де Бержерака. Опекун Вацлава налил пришельцу рюмку, рассказывая ему о Вацлаве — своем земляке, ищущем работу, — он свой парень, черт возьми, и для него следует что-нибудь сделать!

Сирано заказал бутылку вина. В ночном кабаке под низким потолком было душно и дымно. Трудно было разглядеть что-нибудь даже на недалеком расстоянии. Вацлав пил вино. Оно было лучше того вина, которым угощал его земляк в автомате-закусочной. Сирано задумчиво пощипывал длинные заросли бровей, его желтые глазки вприщур уставились на выступающий кадык Вацлава.

— Одно местечко у меня есть, но я придерживаю его для Жюльена. Он вот-вот вернется из Сайгона, уже давно пора ему бросать бродячую жизнь.

Вацлав встрепенулся, засуетился и его приятель.

Земляк Вацлава хлопнул Сирано по спине.

— Сколько раз уже Жюльен возвращался и снова уплывал! Сколько мест ты уже для него приберегал! Матрос, на твердой земле его будет мутить! Жюльен приедет, повернется и поедет на Мадагаскар, а место поминай как звали. Помилуй, друг, ведь это же редкий случай, что здесь сидит мой земляк, и он в нужде, я — то знаю, как туго приходилось мне, когда я бегал по Парижу, как одичавшая борзая, и докатился до того, что совал свой нос в баки с отбросами. Как-то раз меня чуть-чуть не искусала собака, так как я залез в ее владенья.

— Земляк! Qu’est-ce que с’est![139] — Сирано мрачно сжимал рюмку и неприязненно косился на Вацлава. — Это твой земляк, а Жюльен — мой!

Толстяк от возбуждения сполз на самый край стула, указательным пальцем еще больше ослабил воротничок сорочки.

— Я тебе скажу так, Луи: если в тебе есть хоть капля христианского человеколюбия, ты отдашь место этому бедняге. Это все равно, как если бы ты отдал мне.

— Ну и жизнь, черт возьми! — Сирано ладонью вытер губы, обеими руками сдвинул берет набекрень. — Как я потом взгляну в глаза Жюльену? Приедет, скажу ему: имел я превосходное место, но отдал его одному чеху. Ты хоть умеешь водить автомашину?

— А как же! — воскликнул Вацлав. Он чувствовал себя слегка пьяным. Вино, которое заказал Луи, быстро ударило в голову. Усталость и напряжение, целая цепь переживаний сегодняшнего дня, духота в кабаке, ужасная музыка и эта невероятная близость счастья — боже милостивый, новая жизнь, начать в конце концов зарабатывать на ученье!

Длинный Луи встал и отошел широкими шагами, руки его болтались вдоль тела.

— Я знал, зачем тащил тебя из ночлежки! — Толстяк хлопнул Вацлава по спине. — Этот Луи добряк, думаю, что мы его уже уломали. Ты только отвечай ему, что умеешь все на свете…

Сирано вернулся и снова уселся за стол. Он украдкой посмотрел в возбужденное лицо Вацлава, на пьяный блеск его глаз.

— Сумеешь водить автомашину «пежо»?

— Я умею править любой автомашиной.

— Но ты не ездил по Парижу, не водил такси Марсельской компании, — мрачно произнес длинноносый Луи.

Вацлав с пьяным смехом протянул руку к рюмке и не понял, почему она качнулась и опрокинулась.

— Раз уж я такой старый болван, — вздохнул Сирано и, двумя пальцами проведя по носу, вынул из нагрудного кармана сложенный лист, — так подпиши вот здесь. — Он прикрыл содержание вербовочного бланка своей огромной ладонью. Толстяк проворно выхватил свою авторучку.

У Вацлава от радости закружилась голова. Такой неожиданный оборот дела после стольких неудач! В этот момент его взгляд остановился на глубоком вырезе платья официантки, на ее ярко накрашенных лиловых губах — ужасная парижская мода — и подведенных глазах.

До него доносился нетерпеливый голос толстяка, обращавшегося к девушке.

— Вот тут, — показывал Сирано кривым пальцем на самую нижнюю черту отпечатанного текста.

— ére… — увидел Вацлав буквы договора из-под широкой лапы Луи.

— Я должен все же прочесть, что, собственно, подпис…

И вмиг, как молния, его ослепили два слова: «Legion etrangére»[140], которые он увидел, оттолкнув ладонь Сирано.

У Вацлава похолодели виски, кровь зашумела в ушах, кругом все померкло, мучительная судорога свела суставы, как у человека, заглянувшего в пропасть.

— Что это такое? — еле выговорил он.

— Да кооператив, нечто вроде артели шоферов. Подписывай, черт возьми, или я в самом деле отдам Жюль…

Стол резко скрипнул ножками по полу, рюмки зашатались, комната будто накренилась, мелькнул вырез платья официантки. Десять крутых ступенек вверх, пение и гармонь затихли за закрытой дверью.

Вацлав бежал как ошпаренный, но очень скоро вынужден был остановиться: сильно кололо в боку. По вискам катились крупные капли пота. Стекая по лицу, они застряли на небритом подбородке. Юноша прерывисто дышал: сердце разрывалось в груди. Едва переведя дух, он зашагал дальше. На перекрестке Вацлав увидел полицейского и направился было к нему, но в последнюю минуту передумал и прошел мимо, чувствуя его взгляд на своей спине.

Вацлав вышел на широкий бульвар. Мимо мчались автомобили, изредка сигналя. На каком-то углу маячил ночной продавец роз, мимо прошла шумная компания студентов с девушками. Над магазинами холодно светился голубой, розовый и ярко-зеленый неон. Тощий коняга зеленщика, впряженный в двуколку, спокойно и ритмично постукивал по асфальту подковами — один из последних могикан отмирающей традиции Парижа. Отцветающие ряды лип своим пьянящим ароматом состязались с душной атмосферой города. Высоко в красноватом ночном небе угасала и снова зажигалась гигантская надпись: «Дю… Дюбо… Дюбонне».

25

Поезд подземной железной дороги остановился на станции Хэмпстедского предместья. Профессор Маркус, страдая одышкой, поднялся по серой лестнице на улицу. Старик остановился, чтобы передохнуть и отдышаться. Он задумчиво глядел на море лондонских крыш, блестевших от дождя. Их монотонную равнину нарушали лишь две квадратные башни моста Тауэр, вонзившиеся в низко плывущие клубы тумана.