Патроны чародея - Гай Юлий Орловский

На цыпочках отступив, я отбежал на другую сторону пещеры, там неприятная с виду щель, но если Фицрой и Николетта пройти сумели…

Торопясь и обдирая до крови локти, я торопливо пробирался по щели, что виляет в стороны, иногда расширяется настолько, что понятно, строители подземного хода воспользовались готовыми наработками природы, лишь кое–где что–то приспособили, подогнали под свой рост и размеры.

Сперва я услышал шорох шагов, потом в красноватом свете увидел Николетту с факелом в одной руке, грязную, в порванном платье и примученную.

Она почти хватается за стены, Фицроя не видно, я спросил почему–то шепотом:

   — А где он?

Она оглянулась, полная божественного испуга, подняла факел над головой, увидела меня.

Ее лицо просияло.

   — Ой, это вы, глерд… Ваш друг ушел вперед. Говорит, здесь боковые ходы, ведут в тупики.

   — А вы с ним точно не заблудились? — спросил я.

Она ответила с опаской:

   — Не знаю… Но сейчас вы с нами, теперь я ничего не боюсь.

   — Тогда с собой, — сказал я, — попробую и я не бояться. Позвольте, я пойду впереди, так будет чуть быстрее.

Я забрал из ее руки факел. Она послушно пошла следом, я торопился, полный опасений, что если вдруг ход там дальше завален, то мы в ловушке.

Мои обострившиеся чувства подсказали, что Фицрой уже близко, то ли молекулы запаха с его кожи достигли моего обоняния, то ли уши уловили топот его сапог, но я сказал уверенно:

   — Николетта, не отставайте! Фицроя вот–вот догоним. И отлупим, что тебя оставил.

   — Он не оставил, — возразила она. — Он еще и в стороны успевает!.. А мне легче.

   — Когда мужчина успевает и на стороне, — согласился я, — всем легче. Николетта, я восторгаюсь вами.

Она прощебетала с наивной непосредственностью:

   — Глерд, вы же понимаете, что меня ждет, если нас захватит Барклем…

Я не успел ответить, вдали появилось пламя догорающего факела, вынырнул Фицрой, усталый, но счастливый.

   — Догнал? — спросил он одобрительно. — Хорошо… Правда, здесь здорово?.. Теперь быстрее вперед. Я проверил дорогу, только в одном месте придется нагнуться, а вообще–то хоть на коне можно.

   — Да, — пробормотал я, — это бы да.

Он некоторое время шел молча, без устали поводя факелом вправо и влево, словно рассматривая прожилки в каменных стенах, вдруг оживился и прошептал как–то странно сладострастно:

   — Ух ты… Вон там слева видишь щель?

   — И что? — спросил я замученно. — Тупиковый ход?

   — Ну и что? — спросил он в изумлении. — Заглянем?

   — Чего вдруг?

Он прошептал горячо, едва не обжигая мне ухо:

   — Да ты знаешь, что там?

   — Не знаю, — огрызнулся я. — А ты знаешь?

   — Нет, — ответил он в изумлении, — откуда? Но в таких же точно Даркенских горах когда–то нашли самоцветы!.. Ты знаешь, сколько?

   — Сколько? — спросил я.

   — Обалдеть! — назвал он точную цифру. — Вот именно в таких же пещерах… Хотя там вроде бы лес… Да кому это важно? Заглянем, раз уж все равно по дороге?

   — Щас, — ответил я сипло, — вот прям щас побегу. За нами погоня, впереди неизвестно что, а я для Барклема буду самоцветы искать?

Он подумал, сказал со вздохом:

   — Сколько замечательных мест в мире, куда не успеваю заглянуть! Как жить? Но мир прекрасен и удивителен, правда?

   — Иди вперед, — напомнил я. — Пусть твоя интуиция окажется верной.

Он посмотрел с укором.

   — Я же сказал только, что это подземный ход! Но, конечно, могли засыпать, свод мог обвалиться… да мало ли чего!

   — Утешил, — ответил я с сарказмом. — Ну ты и свинья, Фицрой.

Он умчался, как горный козел, далеко вперед, но вскоре я услышал его хохот и радостный вопль:

   — Я же говорил, я же говорил!.. Впереди завал!

Николетта посмотрела на меня с вопросом в больших печальных глазах.

   — Это что… хорошо?

   — Ну да, — ответил я без уверенности.

   — Почему?

   — Он понимает, — сказал я медленно, перебирая, какое вранье ее утешит больше, — что это как бы конец… гм… пути.

   — Ой, — сказала она радостно, — сейчас все разгребет, и мы выйдем на солнышко?

   — Да, — подтвердил я. — Разгребет быстро и мощно, как курица лапами. Только нужно отойти в сторону. Курицы, насколько помню, гребут под себя, камни могут лететь в нашу сторону.

   — Поняла, — пискнула она и торопливо отошла к стене. — Он хороший, правда?

   — Просто чудо, — сказал я.

Фицрой далеко впереди в самом деле швыряет в нашу сторону камни, словно исполинская курица, хотя вообще–то больше и кидать некуда.

Я уклонился от летящего прямо в лоб булыжника, подошел и взялся за камень побольше.

   — Шансы есть?

   — Они всегда есть, — ответил он бодро.

   — А если их нет?

Он жизнерадостно заржал.

   — Об этом уже не узнаешь! Здорово, правда?.. От победы к победе!

   — Ну ты и гусь, — сказал я. — Аристотель! Спиноза, Декарт…

   — Они тоже камни таскали? — спросил он. — Как мы в каменоломне? Видишь, не зря там позабавились. Кое- чему научились!

Я не стал уточнять, чему же научились в каменоломне, дыхание надо беречь, воздух здесь спертый, быстро взмок, уже молча выдирал камни из слежавшейся кучи и отбрасывал за спину.

Николетта от дурного воздуха побледнела еще больше, без сил опустилась на камень, но не заплакала, а с такой надеждой смотрела на обоих, что сердце рвется от горячего сочувствия, хотя вообще–то завалило не только для нее, но и для меня тоже, а это важнее всего на свете.

Я так устал, что не услышал, что крикнул Фицрой, но за спиной счастливо завизжала Николетта. Яркая, как кончик лезвия ножа, точка сверкнула между камнями, исчезла, но Фицрой быстро вытащил из груды камней массивную глыбу, остальные сдвинулись, луч света исчез, но тут же выше появились сразу две щели с ослепляющим светом.

Вдвоем разбросали камни, Фицрой первым вылез в нестерпимо яркий, просто ослепляющий свет. Я подал ему Николетту, кое–как выбрался сам.

Фицрой не стал унижать меня помощью, хотя я как демократ от помощи в любой форме никогда не откажусь.

   — Где это мы? — спросил я.

Николетта осматривалась тоже, хотя что может узнать женщина, запертая в высокой башне, где должна беречь женскую честь, заодно и честь рода.

   — Ушли мы не так уж и далеко, — сказал Фицрой обеспокоенно, — давай быстренько забросаем камнями выход, пусть о нем будем знать только мы.