Патроны чародея - Гай Юлий Орловский

Дороги в лесу не оказалось в самом деле, а если и есть, то погребена под толстым слоем листьев.

К счастью, полоса леса оказалась узкой, дорога это явно знала, и когда мы наконец продрались через него, почти сразу же конские копыта вступили в воду.

Река широкая, но Фицрой умело вывел к броду, в самом глубоком месте коням оказалось по брюхо. До середины прошли достаточно уверенно, дальше вообще мелководье, из воды торчат спины огромных валунов, похожих на черепашьи панцири, вода возле них пенится, изображая усилия, словно это в горах, а вот она трудится изо всех сил, стараясь разрушить или хотя бы сдвинуть эту оскорбляющую реку преграду.

Николетта то и дело бросает в мою сторону умоляющие взгляды, но я делаю вид, что жутко занят вопросами обороны: то скачу вперед и смотрю, нет ли засады, то отстаю и проверяю, далеко ли отстала погоня.

И снова мирный пейзаж, отсутствие людей, непуганое зверье, однако Фицрой, несмотря на похохатывание и бесконечные рассказы о приключениях и удачных сделках, тоже насторожен, как дикий зверь, все видит и замечает впереди и по сторонам.

Мой конь от таких рывков начал уставать больше, чем у Фицроя, хоть тот везет двух седоков, я поглядывал на желто–зеленое небо, что медленно подкрашивается алым, а Фицрой радостно вскрикнул, вытянув вперед руку:

   — Вот там, впереди и слева!

Я всмотрелся.

   — Что там?

   — Место для ночевки, — сообщил он.

Почти у самого горизонта вздымается пологий холм, очень пологий, такими обычно становятся лысые горы, на которых ведьмы устраивают свои омерзительные и непристойные шабаши.

В начале пубертатного периода мне всегда страстно жаждалось посмотреть, что же это такое за непристойное, но когда еще повзрослел, вскоре понял, что современные женщины дадут всем этим ведьмам сто очков вперед и при этом вовсе не будут считать, что вытворяют что–то непристойное.

   — Нас будет видно издали, — ответил я. — Если ночь лунная. Может быть, лучше там, где и ночевали по дороге сюда?

   — Ночь будет лунная, — согласился он. — Даже двулунная.

   — И как тогда?

   — Там развалины древней крепости, — ответил он жизнерадостно. — Или могильника!.. Костей, скелетов, черепов… жуть!

Николетта содрогнулась, он заботливо поправил на ее плечах плед и прижал крепче.

   — Откуда знаешь?

   — А у меня эти места на карте, — напомнил он. — Народ такие места избегает, потому там что–то нашарить иногда удается. Нас не увидят. Даже костер спрячем за камнями.

Я посмотрел на небо, что уже начало полегоньку багроветь, предвещая скорый выход громадной красной луны.

   — Скажи честно, — поинтересовался я, — там удобно для обороны, если чего… или у тебя другие интересы?

   — Какие интересы, — сказал он фальшивым голосом, — какие интересы?.. Только о деле и думаю!

   — О каком? — спросил я с подозрением. — И вообще туда далековато. А кони устали.

   — До ночи успеем, — заверил он.

   — Чего лыбишься? — спросил я с подозрением.

   — Да так…

   — В могилу не полезем, — сказал я твердо. — Хватит, налазились.

   — Но в прошлый раз кое–что нашли, — напомнил он.

   — Дважды удача не приходит.

   — Верно, — согласился он. — Но при чем здесь удача?

Николетта пропищала пугливо:

   — О чем вы говорите такое страшное?

   — Это он шутит, — сказал я сердито. — Конечно же, нет там никаких скелетов. И вообще, немного передохнем в тех развалинах, а то кони устали, а на рассвете сразу же помчимся и поскачем.

Она спросила трепетно:

   — А еще долго?

   — Завтра к обеду будем за крепкими стенами замка, — пообещал я.

Она с облегчением вздохнула, не представляет еще, что эта ночь может стать для нас всех последней.

Оранжевое солнце медленно сползает к горизонту, а когда оставалось чуть–чуть, выдвинулось белое, залив весь мир призрачным светом электросварки.

Глава 8

Я поспешно опустил голову, все еще не привык. Хорошо, что оранжевое висит в небе весь день, а белое и зеленое проскакивают, как шустрые зайцы, за которыми гонится стая волков.

Луна подниматься не торопится, даже когда за горизонт опустилось и оранжевое светило, а мы за это время только–только добрались до подножия холма, и дальше поднимались почти на ощупь.

К счастью, холм действительно лысый, только низкорослая трава, а когда добрались до середины, из–за далекого темного страшного леса неспешно всплыла огромная красная луна, похожая на раскаленный шар, местами покрытый остывающей окалиной.

Фицрой понукал коня, потом соскочил на землю и торопливо побежал наверх, волоча коня с Николеттой в поводу.

Я держался позади шагах в пяти, это чтоб Николетта не попросилась ко мне, а Фицрой тащил коня, как бурлак корабль на Волге, а на вершине завизжал ликующе:

   — Я ж говорил!.. Я ж говорил!

Он собрался было снять Николетту с седла, когда я приблизился, но как–то забыл о женщине, настоящий мужчина, а жадно рассматривал руины.

Я быстро окинул их взглядом. Не знаток, но никакие не развалины крепости, а напротив, древнее захоронение, с которого дожди и ветра за сотни лет смывали слой за слоем, так что тайный склеп, упрятанный глубоко под землю, как бы поднялся к поверхности.

   — Сейчас выберу место для костра! — крикнул Фицрой в лихорадочном возбуждении. — Присмотри за лошадьми и женщиной. Я быстро!

Я бережно снял трепещущую, как нежная бабочка под холодным ветром, Николетту, опустил ее дрожащими задними лапками на землю.

Мне показалось, она чуточку дернулась, чтобы снова залезть на меня, как мартышка на дерево, но сдержалась, произнесла вздрагивающим голосом хорошо воспитанной леди:

   — Благодарю вас, глерд Юджин. Вы так много для меня делаете…

   — Всего лишь ночь, — заверил я. — А завтра уже в безопасности. В замке. В тепле и уюте.

Она проговорила дрожащим голосом:

   — Я верю вам, глерд Юджин. С вами не страшно.

Фицрой издали крикнул уязвленно:

   — Со мной еще не страшнее!

Она попыталась улыбнуться ему, получилось очень бледно, но видно, что девочка храбрится изо всех сил.

   — Да, глерд Фицрой, вы очень… отважный человек. Я отлучусь на минутку, вы же все равно пока разжигаете костер, да?

   — Далеко не уходите, — посоветовал Фицрой дружески. — Лучше вон в ту сторону.

Она послушно отступила в темноту, я услышал только шелест травы, спросил тихонько: