Том 1. Ленька Пантелеев. Первые рассказы - Л. Пантелеев

Лениво поплевывая подсолнечную шелуху и стараясь ни о чем не думать, я рассеянно следил за шумным и бурливым потоком рыночного люда… И вдруг я увидел Карлушку. Он махал мне рукой и кричал что-то, но слов его я не мог расслышать, они тонули в ровном, словно машинном, гуле толпы. Но сердце мое задрожало.

Я вскочил, выбросил семечки на голову девчонке. Бросился вниз. Еще бы!.. Карлушка, известный вор и хулиган, гроза питерских рынков, предмет уважения и не таких мелкопробных жуликов, как я, – этот Карлушка обращается ко мне!.. Какая честь! Какая честь для сопливого шкета!

Взметая пыль широченным клешем, Карлушка подлетел ко мне и ударил меня по плечу. Признаться, я здорово испугался. Я подумал, что он пьян и будет бить меня. Но он спрятал руку в карман, огляделся и, слегка задыхаясь, сказал:

– Выручай, браток.

Невыразимая гордость сменила испуг. Я захлебнулся гордостью и не мог вымолвить слова. Я молча смотрел на Карлушку, который – подумать только! – явился ко мне за выручкой. Ко мне, который при одном виде милиционера дрожал, как заяц, и пускался наутек…

В эту минуту я готов был защищать Карлушку от всех милиционеров на свете. Я готов был пойти за него на расстрел. Я готов был голыми руками задушить собаку-ищейку, если бы эта собака вздумала преследовать Карлушку.

Я чувствовал себя героем и, преисполненный важности, молча кивнул головой. Карлушка еще раз оглянулся, сунул руку в бездонную глубину своего кармана, пошарил там и вытащил на ладони – пару куриных яиц.

– Вот, – сказал он. – Понимаешь?

Я ничего не понял и изумленно захлопал глазами. Таинственно озираясь, Карлушка нагнул чубатую свою голову и торопливо зашептал мне в самое ухо…

А я закивал головою и вдруг громко расхохотался.

Как мог я, скажите, поверить, что Карлушка украл эти яйца? Карлушка, который подвизался на миллионных налетах, который органически презирал мелкую кражу, – он тиснул эти два яйца у торговки Песи, у крикливой жены колченогого брючника Менделя! Мендель будто бы гонится по пятам за Карлушкой с намерением отобрать эти яйца. Кто мог поверить такой нелепости? А я поверил. Я, как дурак, закивал головой и готов был исполнить любое приказание Карлушки.

Он попросил меня спрятать яйца.

– Куда? – спросил я.

– Все равно, – сказал Карлушка. – Живей только. Вали в шапку.

Я быстро сорвал с себя засаленную мичманку и осторожно положил на дно ее эти злосчастные яйца. Они улеглись там удобно, как в гнезде наседки.

Не успел я напялить мичманку на глупую свою голову, как увидел брючника Менделя. Поддерживая на плече необъятную гору брюк и забавно раскачиваясь на кривых своих ножках, он протискивался сквозь рыночную толпу, вытягивая шею и испуганно тараща глаза.

Карлушка показал мне кулак и отошел в сторону. А я снова уселся на ступеньке мостика и сделал скучающий вид, хотя мне уже не было скучно, – с жадным любопытством я наблюдал за каждым движением Менделя.

Вот он заметил Карлушку и заковылял к нему. Он машет руками и орет что-то в самое лицо Карлушки. Карлушка удивленно поднимает брови и качает головой. Мендель наседает. На помощь ему прибегает жена его, Песя; огромная корзина с яйцами висит у нее на руке. Она тоже визжит и тоже машет свободной рукой. Подходит еще несколько человек. Собирается толпа любопытных. Поднимается гвалт.

Я не выдержал и, сорвавшись с места, ринулся в самую гущу скандала.

Презрительно сощурив глаза, Карлушка подергивал свой кучерявый чуб и говорил наседавшим на него Менделю и Песе:

– Ну что вы ко мне привязались?! Уйдите, пожалуйста… Не брал я ваших яиц.

– Брал! – кричал Мендель.

– Брал! – визжала Песя. – Провалиться, брал!

Оба они вертелись, как вербные тещи, и, захлебываясь, перебивая друг друга, рассказывали толпе рыночников о том, как Карлушка украл у них два яйца.

– Боже мой! – захлебывался Мендель. – Так я же сам, собственными глазами видел, как он воровал эти яйца. И все видели. И Песя видела.

– Видела! – визжала Песя. – Провалиться, видела.

– И не думал даже, – спокойно говорил Карлушка. – Нужны мне ваши яйца, как собаке зонтик. И не думал брать…

– Так ты же врешь, – задыхался Мендель. – Я же замечательно видел, как ты схватил из корзинки яйца… Или же я слеп, да? Или, может быть, моя Песя без глаз?!

– А ну вас! – сказал Карлушка. – Надоели вы мне со своими яйцами. Катитесь колбаской.

– Что-о?! – заорал Мендель. – Колбаской?! Это мне за свой товар колбаской? Да? Ах ты гадюка, чтоб тебе сдохнуть. Отдай яйца!

– Нет у меня ваших яиц, – сердито сказал Карлушка. – Отвяжитесь.

Он сделал попытку выйти из круга толпы. Мендель завыл. Одноглазый Гужбан преградил Карлушке дорогу.

– Брось, Карлушка! – сказал он. – Не дело это своих парней обижать. Отдай яйца…

– Как? – закричал Карлушка. – И ты? И ты веришь этой подлюге?.. Да пусть он докажет сначала. Докажи на факте, что я взял эти яйца.

– Доказать? – опешил Мендель. – А что ты думаешь – не доказать? Да? Так я тебе докажу. Вот…

Толпа притихла.

Восхищенный Карлушкиным нахальством, я затаил дыхание и, украдкой шевельнув ушами, почувствовал, как что-то твердое прижалось к моей голове.

Карлушка вызывающе смотрел на Менделя. Мендель усмехнулся и подмигнул толпе.

– Вот, – повторил он, – дай мне тебя обыскать.

– Что? – захохотал Карлушка. – Обыскать? Меня? Да ты что, опупел? Вот еще! Не дам я себя обыскивать…

– Боится! – завизжала Песя. – Ей-богу, боится!

– Хвостом виляет! – закричал Мендель. – Хвостом виляет, гадюка! Хвостиком!..

Возмущенная поведением Карлушки, толпа угрожающе шумела. Потрясая костылями, хрипло орали безногие инвалиды-марафетчики. Дружно петушились маклаки. Стрекотали старьевщицы. Старые жулики смеялись над Карлушкой. Гужбан ругал его последними словами, называл копеечником, вшивым воришкой и с горечью вспоминал то время, когда Карлушка был настоящим бандитом, атаманом Горсткиной улицы.

Карлушка невозмутимо выслушивал эти нападки и презрительно улыбался. Когда шум достиг возможных пределов, когда вся барахолка собралась у пешеходного мостика и в отдалении уже заверещал тревожный свисток милиционера, Карлушка поднял правую руку и громко сказал:

– Ша!

И, подойдя вплотную к Менделю, он так же громко сказал:

– Спорим?

Длинноносое лицо Менделя вытянулось, как старая резина. Толпа насторожилась, множество глаз уставилось на Карлушку, который, нарочно помолчав минуту, снова поднял руку и заговорил торжественно, как оратор на митинге.

– Товарищи и граждане! – сказал он. – Довольно вам надсмехаться и оскорблять невинного человека. Обидные ваши насмешки, будто я яйца украл и хвостом виляю. Нет, не таков я вор, чтобы суда бояться. Были у меня дела и повыше маркой, а дрейфить не приходилось. Конечно, я не дам себя обыскивать задарма всякой шпане… Но если Мендель врет, не краснея, что видел, как я сунул его поганые яйца в карман, – ладно, согласен. Спорим на сто «лимонов», что у меня нет твоих яиц. Обыскивай. Не найдешь – плати денежки. Идет?

Мендель заежился, покраснел, лицо его еще больше вытянулось и стало похожим на редьку. Он нерешительно переглянулся с Песей! Толпа одобряюще загудела:

– Вали, Мендель!.. Спорь! Не бойся!

– Чего там! Даешь! Не робей!..

– Крой, Мендель!

– Спорь!..

– Спорим!! – заорал Мендель. – Идет! Спорим!

И в безудержном порыве он бросил на пыльную мостовую свой монблан клешей и галифе и протянул Карлушке руку.

Но Карлушка, чтобы затянуть комедию, представился смущенным.

– Как? – спросил он. – Ты и вправду хочешь спорить? Серьезно? На сто «лимонов»? Ты подумай сначала. Гляди, просчитаешься.

– Нет! – заерепенился Мендель. – Нет! Ты таки хвостом не виляй. На сто «лимонов» спорили. Под свидетелей. Давай руку.

– Ну ладно, – вздохнул Карлушка. И, крепко сжав тщедушную руку Менделя, он внезапно повернулся ко мне и сказал:

– А ну-ка, плашкет… Разними.

Мне показалось, что он подмигнул мне. Затрепетав всем телом, я выскочил в середину круга и ребром ладони разорвал роковое рукопожатие.

– Обыскивай, – сказал Карлушка, ухмыльнулся и поднял руки.

Так, наверное, поднимали руки его многочисленные жертвы, когда он выхватывал из кармана наган и командовал:

– Руки вверх!

Наступила тишина. Многоликая толпа затаила дыхание; ругань, споры, выкрики торговцев прекратились, и только старик музыкант, который один из всей барахолки не заинтересовался скандалом, продолжал наигрывать свою грустную музыку.

Мендель приступил к обыску. Он сунул руку в карман Карлушкиного клеша и сказал:

– Здесь!

Но вытащил пустую руку.

– Значит, здесь, – сказал он и сунул руку в другой карман. Но и там яиц не оказалось.