Русская поэзия XVIII века - Александр Радищев

1792

Мотылек

Кверху жаворонок вьется;Над горой летит соко́л;Выше облаков несетсяК солнцу дерзостный орел.Но летает над землею,С мягкой травки на цветок,Нежной пылью золотоюОтягченный мотылек.

Так и мне судьбою вечноНизкий положен предел.В урне роковой, конечно,Жребий мой отяжелел.Случай как ни потрясаетУрну, все успеха нет;Как жезлом в ней ни мешает,Жребий мой на низ падет.

Так и быть; пусть на вершинеГордые дубы стоят:Ветры бурные в долинеНизким лозам не вредят.Если ж рок и тут озлится:Что осталося? — терпеть!Боле счастливый боится,Чем несчастный, умереть.

1796

Ода

на пиитическую лесть

Велик, в позднейши прейдет родыЛюбимый музами пиит,Что чувства, мысль, красу природыВ стихах своих животворит;Но больший тот, чья звонка лира,Изобличая злобу мира,Гремит лишь правдой в слух царей:Гордыня гласу внять страшится,И ей прислужна лесть стыдитсяЛичины гнусныя своей.

Внемлите, свыше вдохновенныйКак царь-пиит[677] к царям зовет:«Почто ко истине заткненныОтверзли уши для клевет?Не соблюдя закона свято,Мздоимное почто вы златоКладете на весы судов?Почто, средь мира сея браниИ отягчая бремя дани,Пиете пот и кровь рабов?

Я видел, — в славе нечестивыйВзносился, как ливанский кедр,Что к небу высит верх кичливый,До адских вкореняся недр;Прошел я — и его не стало,Взыскал — и место то пропало,Где буйства возвышался рог.Цари надменны! трепещите;Что смертны вы, воспомяните:Противится гордыне бог».

Так царь-пророк земным владыкамСвященнейший их долг твердилИ раболепной лести кликам,И лжехвалам внимать претил.Занятий сельских назидатель,Омира скромный состязатель,Бессмертный Гезиод[678], царямТак пел отважны поученья;И яростью небесна мщеньяГрозил взносящимся главам.

Не столь мечом, как громом лиры,Алкей тиранов устрашал;Всевластия потряс кумирыИ жертвою свободы пал.Скрыжали древнего законаРезцом священным АполлонаНачертаны для ахеан.На лире, музой оструненной,Солоны песнью вдохновеннойВдыхали доблести в граждан.

И Флакк[679], изоблича пороки,Расслабившие сильный Рим,Пел смело резкие урокиСоотечественникам своим.Но, о преврат! — Любимец ФебаУнизил дар бесценный неба,Хваля распутные сердца;И в знаменитом сем пиите,Ползущего в большом синклите,Мы зрим Октавова льстеца[680]!

О стыд! — и злобу что исправит,Священный коль язык боговКоварство, месть, убийцу славитИ человечества врагов?Кем доблесть воспоется строга,Могущество и благость бога,Богоподобные цари,Коль глас поэзии священнойТоржественно велит вселеннойВоздвигнуть буйству алтари?

Безмездным рвением водимый,Кто цепь расторг родимых стран;Отвергши прелесть диядимы[681],На степень стал простых граждан;И под убогий кров наследныйВенцы, трофеи скрыл победны,Хвалой не посрамится ль лир,Которыми разбой, крамолаИль хищник царского престолаПреобращается в кумир?

Достойны ль петь они владыку,[682]Что, сам из мрака лишь исшел,Вдруг область просветивши дику,На сферу славных царств возвел;Как из земли вновь войски ставил;Как из-под вод, — вдруг флоты плавилВ Белт, в Касп и в льдистые моря;В ком, новым чудом изумленна,В герое видела вселеннаСлугу державы и царя?

Бессмертие дарует славаИ к подвигам благим стремит:Но лесть в устах ее отрава,Что доблесть в семенах мертвит:Возмогут ли на труд великийХвалебные подвигнуть клики,Лавровый нас польстить венок,Когда весь мир тому свидетель,Что им, равно как добродетель,Приосеняется порок?

Да гнев небес запечатлеетТе ядом дышащи уста,Которые отверзть посмеетКоварна лесть иль подла мзда!Да громом раздробится лира,Что в честь кичащегось кумираХвалебны гимны возгремит!И да познают все владыки,Что те лишь их дела велики,Хвале которых правда щит!

1815

На кончину

Гавриила Романовича

Державина

Державин умер!.. слух идет, —И все молве сей доверяют,Но здесь и тени правды нет:Бессмертные не умирают!

1816

Батюшкову

Скажи мне, Батюшков любезный!Дай дружбе искренний ответ:Зачем нельстивый и полезныйТы пренебрег ее совет[683]?

Зачем великолепно ТассаРешился вновь похоронить,Когда, средь русского Парнаса,Его ты мог бы воскресить?

На то ль он краски бесподобныИ кисть свою тебе вручил,Чтоб в память ты его надгробныйЛишь кипарис изобразил[684]?

Нет, нет, — признательнейшей даниОн ждал за дар свой: он хотел,Чтоб прелести, любовь и браниНа лире ты его воспел.

Ты пел уж их; и, восхищенный,С вершин Парнаса Тасс внимал,Когда, самим им вдохновенный,Его ты песни повторял;

Когда на славном невском брегеГремел его струнами тыИ в хладном севере на снегеРастил сорентские цветы.

Но ты замолк; и тщетно гласаЗнакомого бессмертный ждет;И тщетно ждем мы: лира ТассаИ звука уж не издает.

Почто ж замолк ты? Дружбы пениПрими без ропота, мой друг!Почто, предавшись томной лени,Паривший усыпил ты дух?

Проснись: ударь по сладкогласнымСтрунам, — и, славных дел певец,С Торкватовым венцом прекраснымПрекрасный свой сплетешь венец.

1817

Обуховка[685]

Non ebur, neque aureum

Mea renidet in domo lacunar.[686]

В миру с соседами, с родными,В согласьи с совестью моей,В любви с любезною семьейЯ здесь отрадами однимиТеченье мерю тихих дней.

Приютный дом мой под соломой,По мне, — ни низок, ни высок;Для дружбы есть в нем уголок;А к двери, знатным незнакомой,Забыла лень прибить замок.

Горой от севера закрытый,На злачном холме он стоитИ в рощи, в дальный луг глядит;А Псел[687], пред ним змеей извитый,Стремясь на мельницы, шумит.

Вблизи, любимый сын природы,Обширный многосенный лесРазличных купами древес,Приятной не тесня свободы,Со всех сторон его обнес.

Пред ним, в прогалине укромной,Искусство, чтоб польстить очам,Пологость дав крутым буграм,Воздвигнуло на горке скромнойУмеренности скромный храм.[688]

Умеренность, о друг небесный,Будь вечно спутницей моей!Ты к счастию ведешь людей;Но твой алтарь, не всем известный,Сокрыт от черни богачей.

Ты с юных дней меня училаЧестей и злата не искать;Без крыльев — кверху не летать,И в светлом червячке — светилаНа диво миру не казать.

С тобой, милейшим мне на свете,Моим уделом дорожу;С тобой, куда ни погляжу,Везде и в каждом здесь предметеЯ нову прелесть нахожу.

Сойду ль с горы — древес густоюПокрытый тенью теремокСквозь наклоненный в свод лесокУсталого зовет к покоюИ смотрится в кристальный ток.

Тут вечно царствует прохладаИ освежает чувства, ум;А тихий, безумолкный шумСтремительного водопадаНаводит сон средь сладких дум.

Там двадцать вдруг колес вертятся;За кругом поспешает круг;Алмазы от блестящих дуг,Опалы, яхонты дождятся;Под ними клубом бьет жемчуг.

Так призрак счастья движет страсти;Кружится ими целый свет;Догадлив, кто от них уйдет:Они все давят, рвут на части,Что им под жернов попадет.

Пойдем, пока не вечереет,На ближний остров отдохнуть;К нему ведет покрытый путь,Куда и солнца луч не смеетСквозь темны листья проскользнуть.

Там сяду я под берест мшистый,Опершись на дебелый пень.Увы! не долго в жаркий день,Здесь будет верх его ветвистыйМне стлать гостеприимну тень.

Уж он склонил чело на воду,Подмывши брега крутизну;Уж смотрит в мрачну глубинуИ скоро, в бурну непогоду,Вверх корнем ринется ко дну.

Так в мире времени струямиВсе рушится средь вечной при;Так пали древни алтари;Так, с их престольными столпами,И царства пали и цари.

Но скорбну чтоб рассеять думу,Отлогою стезей пойдемНа окруженный лесом холм,Где отражает тень угрюмуС зенита ярким Феб лучом.

Я вижу скромную равнинуС оградой пурпурных кустов:Там Флора, нежна мать лугов,Рассыпала свою корзину,Душистых полную цветов.

Там дале, в области Помоны,Плоды деревья тяготят;За ними Вакхов вертоград,Где, сока нектарного полны,Янтарны гроздия блестят.

Но можно ль все красы картинны,Всю прелесть их изобразить?Там дальность с небокругом слить,Стадами тут устлав долины,Златою жатвой опушить?

Нет, нет; оставим труд напрасный.Уж солнце скрылось за горой;Уж над эфирной синевойМеж туч сверкают звезды ясныИ зыблются в реке волной.

Пора к семейству возвратиться,Под мой беседочный намет[689],Где, зря оно померкший свет,Уж скукой начало томитьсяИ моего возврата ждет.

Всхожу на холм; луна златаяНа легком облаке всплылаИ, верх текущего стекла,По голубым зыбям мелькая,Блестящий столп свой провела.

О как сие мне место мило,Когда, во всей красе своей,Приходит спутница ночейСливать с мечтой души унылойВоспоминанье светлых дней!

Вдали зрю смесь полянок чистыхИ рощ, покрывших гор хребты;Пред мною нежных роз кусты,А под навесом древ ветвистых,Как мрамор, белые кресты.

Благоговенье! — молчалива,Витийственна предметов речьГласит: «Ты зришь твоих предтеч;Священна се господня нива:Ты должен сам на ней возлечь».

Так; здесь и прах отца почтенный,И прах семи моих детейСырою я покрыл землей;Близ них дерновый круг зеленый —Знак вечной храмины моей.

Мир вам, друзья! — Ваш друг унылыйСвиданья с вами скоро ждет;Уж скоро!.. Кто сюда придет,Над свежей, скромною могилойВ чертах сих жизнь мою прочтет:

«Капнист сей глыбою покрылся;Друг муз, друг родины он был;Отраду в том лишь находил,Что ей, как мог, служа, трудился,И только здесь он опочил».

1818