Век Просвещения - Петр Олегович Ильинский

просыпалось в нем некоторое волнение, когда дети поутру, вслед за Ефросиньей, выстроившись по старшинству, целовали ему руку, не раз задавал он себе вопрос, а не считают ли они его, своего отца, чужим?

Однако в последнее время к беспокойствам на домашнем фронте прибавились и деловые заботы. Летом из Европы стали поступать известия о заразной болезни, напавшей на польские земли. Удивляло, что пограничные российские губернии в этих сообщениях не упоминались. Правда, почти одновременно пришли новости о громких успехах графа Румянцева. Даже учитывая склонность русских к напыщенному языку и преувеличению собственных побед, было очевидно, что султанским войскам нанесен страшный урон и что Порта теперь перестанет искать счастье на поле боя, а предпочтет затягивать войну, надеясь переманить изменчивую удачу. Кстати, подумал мистер Уилсон, эпидемия может туркам помочь. Хотя такие напасти не разбирают, кто свой, кто чужой. Впрочем, он хорошо знал, что русская армия, как и любая другая, теряет от болезней много больше солдат, чем от пуль противника. Прибавьте к этому, милостивые господа, непривычный климат, плохое снабжение и малые понятия офицерства о мерах гигиены, и тогда не исключено, что у султана еще есть шанс зацепиться за ничью.

Так что в размышлениях почтенного коммерсанта присутствовали и резон, и полновесный анализ, и деловая проницательность. Все было. Нет преград перед неумолимой логикой – вот так, господа! Но иногда, засыпая, спрашивал себя мистер Уилсон: «А о чем думает Ефросинья? О чем она на самом деле думает?»

9. Сложности политической обстановки военного времени

Все бы хорошо, все бы замечательно, если бы не известия о язве моровой, хворобе смертной. И вроде нечего бояться, далеко буйствует лихоманка, да вот чересчур уж заливисто расписывают газетки ужасные ужасы, метущие враждебную империю вдоль и поперек. Ни слова о том, что Речь Посполитая той же напастью поражена, а цесарь с королем по всем границам карантины повыставили, да и наши, небось, тоже, озорники, штыками ощетинились. А ежели не подсуетились, на «авось» поставили? Тогда плохо: наши-то известия вернее газетных. И в сумме получается, что зараза уже подобралась к малороссийским пределам, а в областях, баталиям подверженным, и вовсе свирепствует. Однако главные силы господина графа болезнью отнюдь не затронуты и, наоборот, успели за это время российское оружие двоекратно новыми лаврами увить. Это сейчас самое главное дело и наивеличайшая новость. Дали турку прикурить от большого фитиля, впредь он над дедовскими нашими неудачами куражиться не будет. Шутка ли, сам великий визирь со целою армией без оглядки и во всей мочи улететывал, говорят, чуть шальвары не потерял.

Тяжело вести рассуждение, когда сердце болит: ведь почти в самом пекле сынок Афоня, поручик новоиспеченный. Идут от него, слава Богу, ровным строем письма одновременно и правдивые, и радостные. Радостно, что крепости неприятельские берем одну за другой, и что в сражениях ворогу ни разу устоять не удалось, а ведь как кудахтали! Как боялись! Дескать, далеко склады от театров военных, и солнце жаркое, российскому мужику непривычное, и сил у султана немерено. И что ж – бегут басурмане от наших соколиков, и никакое им солнце да неведомые степи не помеха. А правда же добавочная, как водится, не столь сладкая, в том, что по всем этим крепостям, государыней с великою славою приобретенным, гуляет зараза, никаким карантинам не подвластная. В гарнизонах тамошних, как и от других верных людей известно, положение почти аховое. То ли пятнистая лихорадка, то ли еще какая немочь, извода даже более зловредного, валит целыми ротами. Хоть из наших, пишут, по меньшей мере, целая треть выздоравливает, а у местных почти все умирают, потому что родные их тут же бросают без ухода и христианского погребения.

Места же там бедные, ох, бедные места, и ежели кто богу душу отдаст – мародеры тут как тут, никаких караулов не напасешься. Отчаянный народ: чуть не могилы раскапывают, ничего не боятся, пока сами помирать не начнут. И все ближе к нам язва эта, все больше на север забирает. От себя добавлю, что с недавних пор приказано по южным трактам установить шлагбаумы и купцов да обозы торговые подвергать осмотру вплоть до конфискации. Да только против любого строгого приказа есть у нас извечное народное средство, называется взятка. Так что пока не объявят распоряжение от высочайшего имени и под самым страшным страхом, ничего не будет. А как объявить-то? Сразу же паника, беженцы во все стороны, хуже бы не стало. Сказывают, в Польше, да и в самой Малороссии, как ударит мор, то сразу отравителей ищут или, наприклад, колдунов. И едва на кого покажут, особо если из пришлых, – пиши пропало, палят заживо или забивают до смерти. Эх, милые, если б таковое лекарство хоть малую силу имело, разве ж мы бы его не знали?

Но все-таки каковы орлы наши, молодцы румянцевские! Славной метлой дали турку по гузке. Одно печалит: судьба корабликов наших, что снарядили да отправили в неведомые моря прошлой осенью. Вот это расход самый что ни есть бессмысленный, выброс на ветер денег великих и людишек не самых последних. А ведь учинили сию растрату только от одного тщеславия, еще же ей имя – гордыня. И какой фазан речистый государыне такое разорение посоветовать мог и, главное, убедить ее крепким резоном? Впрочем, очень даже известно кто, хорошо известно, притворяться не будем. Так на что ж тогда иные советники, хотя б господин воспитатель принца наследного, иностранной коллегии голова, человек, умом не обделенный и к высочайшему уху доступ имеющий? Видать, не осилил. Или не захотел? В высокой политике так заведено – кое-что проиграть надобно, дабы потом главное выиграть. Самое важное здесь – своевременность. Ведь ее величество и сама не всегда в своих экивоках уверена, а с тех пор какой однова был афронт неудобственный!

Второпях фельдмаршала с командования турнула, и оскорбительно причем, а он тем временем, оказывается, неприятеля хорошенько отколошматил. А в Петербурге решили, что он не к бою готовится, а медлит, и решили сразу отрезать. Ну, и интриги, конечно, – один шепчет, другой подзуживает. В результате депеши разминулись и вышло ахово. Получилось, что победителю в награду тут же объявили полный ремиз. Обидно, а главное, какой опрометчивый пример остальным офицерам. Потом, правда, подсластили ему, здорово подсластили, но все одно, коряво вышло.

Теперь вот это предприятие – уговорил матушку понятно кто, и в каких кабинетах альковных – тоже понятно, да начальника к тому ж присоветовал непременного и многоспособного, благо тот оченно удачно сейчас в Италии лечиться соизволит. Пусть и принимает командование,