Поздняя осень (романы) - Василе Преда

Ванда ушла на кухню, включив по пути магнитофон.

— Чтобы не оставлять тебя в полном одиночестве! — сказала она.

Вскоре Ванда вернулась с подносом. На нем были бутерброды, домашнее печенье, две хрустальные рюмки и бутылка дорогого коньяка. Она пододвинула стул к тахте и поставила на него поднос. Разлив коньяк по рюмкам, она нырнула в теплую постель.

— Я часто думаю о нас с тобой. — Она пригубила свой любимый коньяк. — Какую огромную роль играет в жизни людей случай. Если бы у твоего Валентина не поднялась температура, если бы твоя жена не перепугалась и не ушла с ним домой, мы даже не могли бы познакомиться. У нас просто не было бы возможности. Ты не мог бы пригласить меня танцевать, а если бы даже пригласил, то нам бы пришлось вальсировать под всевидящим оком твоей благоверной. А уж пригласить меня покататься на санях по селу ты бы, конечно, не отважился! И ничего бы не было… Ты помнишь? Ночь, звездное небо, скрип полозьев, а мы одни…

— О, эти могущественные «если»! — рассмеялся Раду. — Если бы у деда Мирона не было саней с лошадьми, если бы он не захотел мне их дать, если бы он рассердился, что его разбудили… Хорошо еще, что он меня узнал, — я у него на хорошем счету, не раз его выручал.

— Это было чудесно! — перебила его Ванда, увлекшись воспоминаниями. — Сумасшедшая ночь! Тогда я почувствовала, что теряю из-за тебя голову. Я ненавижу однообразие, а это все было так необычно! Я должна быть тебе благодарна за одну эту ночь — боже, какое это счастье!

— И для меня, — сказал Раду, обнимая ее за плечи и привлекая к себе.

— А что бы сказала твоя жена, если бы узнала, что ты здесь? — спросила вдруг Ванда, высвобождаясь из его объятий.

— Когда-то, в шутку, конечно, — вспомнил Раду смеясь, — она мне посоветовала: уж если я буду изменять ей, то по крайней мере с женщиной более умной, чем она.

— Обычное женское лицемерие! — заявила Ванда, еще раз пригубила коньяк и поставила рюмку на поднос.

— Или хитрость! — возразил Раду. — Дорина на самом деле умна, этого не отнимешь! Просто она была уверена, что мне на найти женщины умнее нее!

— Тогда, конечно, здесь дело в женском самолюбии, — заключила Ванда с явным удовольствием. — А ты мне не говорил, что твоя жена самолюбива! Знаешь, мне бы хотелось познакомиться с ней поближе. Пригласи меня к себе! — предложила она вдруг.

Раду взглянул на нее удивленно и растерянно. Неожиданность этого предложения поразила его. Он никак не думал, что у Ванды возникнет такое странное желание, и растерялся.

— Ну как? Приглашаешь? — настаивала она капризно, втайне желая ему досадить. Она, конечно, заметила его растерянность и наслаждалась произведенным впечатлением.

— Это нелегко… — решился он наконец. И тут же умолк, удивленный собственной смелостью. Ванда не спускала с него выжидательного взгляда.

— Мне было бы нелегко, — извинился он снова, на этот раз глядя ей в глаза. — Дорина сразу бы поняла, что между нами…

— И ты боишься? — бросила Ванда.

— «Боишься» — это не то слово, — ответил Раду. — Меня удерживает то, что я еще… не решился, не знаю, что делать, — признался он откровенно. — Пытаюсь заглянуть в будущее и ничего там не вижу.

— А там ничего и не увидишь, — заверила его Ванда. — Я никогда не пытаюсь угадать будущее. Слишком много случайностей в этой жизни…

— Ты должна понять меня правильно. — Раду мучительно размышлял над необычной ситуацией. — Я не смог бы от нее скрыть… Она бы сразу поняла, что я тебя люблю, прочла бы это на моем лице. Она очень хорошо меня знает…

— Успокойся, я пошутила, — заверила она его, целуя. — Я счастлива, что ты здесь, рядом со мной. Мне этого достаточно. Полюбив тебя, я стала другой. Это даже на работе заметили!

— А меня сегодня вызывал командир, — вдруг проговорил Раду.

— Думитру? — удивилась она. — Что ему было нужно?

— Трудно сказать, — замялся Раду, снова наполняя рюмку Ванды. — Ты же его знаешь: начинает издалека, не сразу поймешь, куда клонит. Спросил, как я провожу свое свободное время, не скучаю ли в селе, решил ли остаться в части, какие у меня планы на будущее, не собираюсь ли поступать в военную академию.

— С чего бы это? — Она насторожилась.

— Недели две тому назад по дороге к тебе я встретил его жену. — Это было единственное пришедшее ему на ум объяснение. — Она удивилась, что я один. Сначала я смутился, но потом, кажется, убедил ее, сказав, что приехал за покупками, а Дорина осталась дома с ребенком. Пришлось, конечно, рассказать все жене… Они дружат и…

— И она устроила тебе концерт?

— С некоторых пор с ней невозможно разговаривать, — признался он.

— Может быть, она что-то подозревает? — предположила Ванда.

— Не должна, — подумав, сказал он. — Я всегда приезжал в город под каким-то благовидным предлогом.

— У женщин такое чутье, такая интуиция, что никакие предлоги не помогут. Ты думаешь, она не заметила, что ты стал с нею холоден, даже безразличен? Наверняка она об этом уже задумывалась.

— Она вынуждает меня быть таким, С каждым днем становится все суровее, задиристее, ищет ссоры. Ей не угодишь. Вчера вечером опять была сцена. — Ему нужно было оправдаться в собственных глазах. — Я шлепнул Валентина, уже не помню за что. Она подскочила как тигрица: мол, нечего срывать зло на ребенке, раз я стал гостем в своем доме!

— Семейная жизнь, к сожалению, убивает любовь, — проговорила Ванда, огорченная его рассказом.

— Все зависит от женщины, — возразил Раду. — Ты, например, создана для любви, ты была бы совсем другой…

Ванда не дала ему закончить фразу, прильнув к его губам.

Желание было слишком сильным, чтобы ему можно было сопротивляться. Лишь это мгновение любви способно было его успокоить, помогая забыться…

Ванда первой пришла в себя. Она приподнялась, опираясь на локоть, и смотрела на него с холодным отчуждением. Она погружалась в какой-то свой мир, далекий и непонятный для него.

— Если Думитру прижмет тебя как следует, — прервала она молчание, — ты тут же забудешь и о великой любви, и о поездках в город, обо всем вообще! Слышала я, как у вас в армии обстоят дела с вопросами морали! Ты забудешь даже, как меня зовут, не то что где я живу… Раду приходил в себя с трудом. Ему был непонятен этот внезапный переход.

— Что с тобой творится? — спросил он обескураженно.

— Скоро и ты исчезнешь, как все прочие призраки, — продолжала она размышлять с каким-то безразличием в голосе. — Спасибо, хоть предупредил…

— Не говори глупостей!

— Ты не случайно завел этот разговор, — продолжала она настойчиво. — Что ж, тебя можно понять…

— Перестань, — пробовал защититься он, — все это твои выдумки.

— Знаешь, я люблю соединять в логическую цепочку всякие жизненные происшествия. Разнородная информация, — уточнила Ванда, — это только кажущийся хаос. В мире все взаимосвязано и взаимообусловлено. Сегодня ты мне совершенно случайно, — подчеркнула она, — рассказал о разговоре с Думитру. И так же случайно возник разговор о твоих домашних неприятностях. Завтра ты подчеркнешь драматизм своего положения, а послезавтра не придешь совсем.

— Я думал, ты меня все-таки знаешь, — прервал он ее обиженно. — Как ты смеешь сравнивать меня с теми ничтожествами, которых ты, увы, встречала в жизни?! — взорвался он.

Испуганная Ванда остановила его. Он и сам уже сожалел о своей неуместной вспышке.

— Прости, я не хотел…

Ванда растерянно смотрела на него.

Глава девятая

В Синешти пришла весна. Она наступила позднее, чем в других областях, с более мягким климатом.

Окружающие село холмы покрылись ярко-зеленой травой. Деревья тоже зазеленели. Воздух был пропитан запахом сырой земли.

На залитых солнцем огородах люди уже высаживали рассаду овощей.

Поначалу никто не верил, что в суровом климате Синешти на его убогих песчаных почвах можно выращивать помидоры, сладкий перец, баклажаны.

Дед Мирон, главный авторитет в деревне, узнав, что Думитру собирается устроить теплицу, попробовал его отговорить: «Даже если вырастут, не созреют».

— За свои восемьдесят лет мне ни разу не пришлось поесть помидоров, выращенных в Синешти, — с усмешкой сказал дед. — И старики не рассказывали о таких чудесах. Теплица дает тепло, а с землей что делать? Тут растут одни деревья да картошка…

К Новому году в гарнизонной теплице был выращен первый урожай овощей, но не все поверили этому.

— Пока не увижу собственными глазами, — говорили сомневающиеся, — не поверю.

Думитру позволил этим людям войти в теплицу, чтобы увидеть все самим. Это их убедило, и слух дошел до уездного начальства. Вскоре появились представители исполкома спросить у Думитру, как ему удалось это сделать.