Поздняя осень (романы) - Василе Преда

— Все нормально, — заверил его Потря, взглянув наконец в глаза. — Товарищ старший лейтенант очень хороший человек.

— А он тобой доволен?

— Все хорошо…

— Может, из товарищей своих с кем не поладил?

— Нет, дело не в этом, — ответил почти шепотом Траян Потря.

— А в чем же? — допытывался Думитру.

— Знаете, товарищ полковник, у меня родители умерли. Перед самым призывом. Недели за две. Ночью отравились газом. А я работал в ночную смену. Когда вернулся домой, они уже были мертвые… Оба…

Он замолчал, не в силах сдержать слез. Думитру позволил ему выплакаться. Увидев, что он успокаивается, ободряюще ему улыбнулся.

— Первое время мне было страшно заснуть, — признался Потря. — Боялся, что и со мной случится что-то вроде этого, что утром не встану. Когда сюда попал, все равно было страшно. Потом стало проходить…

— А что же ты ко мне не обратился? Или к командиру взвода? — Думитру стал строже. — Или к врачу в медпункт? Как же так можно?

— Я боялся, что смеяться будут, — оправдывался Потря, растерянно пожимая плечами. — Скажут, что симулянт, что от службы увиливаю.

— Кто бы мог такую глупость сказать?! — удивился Думитру.

Потря помолчал, а потом доверительно произнес:

— Знаете, мне нравится в армии. Здесь лучше, чем дома, там ведь у меня никого не осталось…

— А что ты сейчас-то приуныл? Заболел, может?

— Нет, я не заболел, — Потря опять понурил голову. — Хотя лучше бы заболел, лучше бы вовсе умереть и со всем покончить!.. Сосед вот пишет, — начал он объяснять, — ураганом снесло полкрыши с дома, а братья, их у меня двое, пришли — меня-то нет — и унесли все из дому…

Думитру молчал. Он посмотрел на этого паренька, почти еще ребенка, съежившегося на слишком большом для него стуле, подавленного тем, что дом его был разорен.

— Это все?

Солдат вздрогнул от удивления. «А этого мало?! — хотелось ему крикнуть. — Что может быть хуже?» Но голос Думитру был тверд, строг, и Потря промолчал.

— Все рассказал? — Думитру повторил вопрос спокойно и уверенно, и солдат понял, что командир знает, что надо делать. У него отлегло на душе, взгляд посветлел.

Думитру видел, что парень пытается преодолеть сомнения, колебания. Он ждал, не повторяя вопроса. Потря заговорил сам.

— Еще вот что… — Он поднял на командира свои голубые глаза, полные слез. — На праздники ко всем ребятам кто-нибудь да приехал, только ко мне никто, — закончил он шепотом с горькой улыбкой.

Опять наступило тяжелое молчание.

— Я тебя понимаю, — сказал наконец Думитру задумчиво. — Так было и со мной, когда я поступил в военное училище. Отец у меня умер, когда мне и десяти лет еще не было. А мать, женщина боязливая, из дому далеко уезжать боялась. Она так и говорила: «Боюсь по чужим дорогам ездить». Никогда не выезжала из своего родного города Кымпулунг-Молдовенеск. Она и сейчас там живет. Она, правда, малограмотная, проучилась года два в начальной школе, а простым людям неизвестность внушает страх… Ко мне тоже некому было приезжать. Что же делать! Надо принимать жизнь такой, какова она есть. Мы же мужчины!

— Да, так надо, — согласился Потря.

— Ас домом твоим мы что-нибудь придумаем! — обнадежил его Думитру.

Он снял трубку и заказал срочный разговор с примэрией деревни, откуда приехал Потря.

— Я попрошу примаря помочь тебе. Пусть выделит шифер для крыши. Пойдешь в отпуск на пять суток, — предложил он свое решение этой «тактической задачи». (Для Думитру вся жизнь была огромным полигоном, на котором приходилось непрерывно решать тактические задачи разной степени сложности. Успехи в решении этих задач зависели от того, насколько человек силен, умен и подготовлен.) — Я куплю тебе ящик гвоздей, выдам сухой паек на пять суток. Нужно показать твоим братьям, что ты и один не пропадешь! — сказал он, глядя в глаза солдату.

Только что эти голубые глаза были усталыми и печальными, и вдруг в них загорелся огонек. Солдат вскочил со стула и бросился целовать руку командира.

— Что ты, парень, — остановил его Думитру и погладил по голове словно ребенка. — Давай собирайся в дорогу! — закончил он, давая понять, что между двумя мужчинами подобное проявление сентиментальности неуместно.

Траян Потря не находил слов от нахлынувшего чувства благодарности. Ему казалось, что все это сон. С сердца будто камень свалился. Он вышел из кабинета радостно взволнованный.

Думитру позвонил домой. Трубку сняла, как обычно, Кристиана.

— Собери-ка мне, пожалуйста, еды в пакет, что там у нас получше. Сухой паек на пять дней, — уточнил он. — Не пугайся, никуда я не уезжаю! Ага. И консервы. Не забудь, на пять суток! Когда приготовишь, пошли ко мне Илинку с пакетом.

Затем он вызвал солдата, достал кошелек и дал ему денег на покупку ящика гвоздей в сельском кооперативе. Оставшись один, он задумался. Правильно ли он сделал? Все-таки риск. Увидит парень родной дом, разрушенный ураганом, ограбленный братьями, может и руки на себя наложить. Он, судя по всему, впечатлительный, легко впадает в отчаяние.

Конечно, он превысил свою власть командира части. Отпуск положено давать только за отличные показатели, которых у Потри не было. Но он не сомневался, что, вернувшись, Потря будет стараться изо всех сил, чтобы показать, что достоин доверия. Разумеется, могло случиться и иначе! Это был риск, на который Думитру шел вполне сознательно. С Потрей, думал он, стоит рискнуть, чтобы выиграть борьбу за человека.

«Все в работе командира зависит от знания людей, — подумал он, — и радости, и неприятности! Если командир не знает людей, то вся его работа — замки на песке, карточный домик. Что воздвигнешь днем, рушится ночью. А если ты знаешь, как бьется сердце каждого, то ты свою битву выиграл».

Наступила новогодняя ночь, которую все ждали с нетерпением и волнением. В маленькой деревне это было событие. Развлечений в Синешти было не так уж много. Праздновали, конечно, в клубе.

Сборы в клуб на новогодний бал были шумными и радостными. Ванда надела длинное платье из тяжелого зеленоватого шелка с открытой спиной и плечами и с украшением из страусовых перьев того же цвета вокруг декольте. Выглядела она экстравагантно.

Думитру первый сделал ей комплимент по этому поводу. Польщенная Ванда лицемерно опустила глаза:

— Ничего не поделаешь, терпеть не могу, когда меня не замечают!

Они были еще дома, носились из столовой в прихожую, сборы затянулись.

— Как ты красива! — Илинка искренне восхищалась Вандой.

— Женщина должна быть не красивой, а соблазнительной, — наставительным тоном ответила Ванда, словно провозглашала истину в высшей инстанции. — Тебе пора разбираться в этих тонкостях, пригодится! — Она щелкнула Илинку по носу. — А ты, — она шаловливо обернулась к Думитру, — подумай над тем, что это прекрасный способ проверить своих подчиненных!

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — искренне удивился Думитру.

— А то, что ты мог бы воспользоваться моим присутствием для «проверки» своих людей на моральную устойчивость, — пояснила Ванда. Идея показалась ей забавной.

— И ты стала бы играть эту роль? — вмешалась удивленная Кристиана.

— А почему бы не развлечься? — рассмеялась Ванда.

— Не думаю, что это было бы такое уж веселое развлечение…

— У меня, знаете ли, есть своя теория насчет женщин, — заявила Ванда, — но я убеждена, что ее можно применить и к мужчинам. Моя теория гласит, что женщины делятся на две категории: на недоступных по своему существу и недоступных случайно, в силу обстоятельств. Первые встречаются так редко, что их можно не принимать во внимание, это исключение, которое подтверждает общее правило. Вторые — а к ним относится подавляющее большинство — недоступны лишь потому, что случайно — слышите? — случайно не встретили на своем пути мужчину, который бы взялся доказать им обратное. Следовательно, они недоступны лишь до тех пор, пока им не встретился умеющий настоять на своем мужчина! Тот, который бы захотел доказать и имел на это время! Правда, — закончила она язвительно, — надо быть реалистами: некоторые могут никогда его не встретить. Таких, конечно, тоже большинство!

— Так ты считаешь, что мораль сама по себе не существует, что это лишь вопрос мужского тщеславия и времени? — спросила Кристиана, снисходительно улыбнувшись.

Думитру молчал, слушая эти разглагольствования с непритворным интересом.

Ванда же наслаждалась звуками собственного голоса.

— Сегодня основной вопрос жизни — время, вернее, кризис времени, — продолжала она охотно. — Я предвижу, что классический вариант любви будет скоро задавлен «вопросами», как их называет Думитру, делами, обязанностями, работой, тем, чему люди отдаются без остатка… Это — вторая моя теория, — заявила она, широко улыбаясь. — Влюбленные, как известно, редко бывают людьми действия, это чаще поэты, философы. Поэтому я предвижу, что будущее, с его засильем технократов и деятельных личностей, преподнесет нам среди прочих кризисов и кризис любви. Одержимые суетой, делами, «вопросами», люди перестанут интересоваться искусством любви… Однако я далеко ушла от своей первой теории, — спохватилась она. — Итак, я утверждаю, что не существует ни одной женщины, которая бы устояла перед настойчивым мужчиной! К сожалению, мужчины об этом не знают или не верят в это, невольно поддерживая миф о недоступной женщине.