Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотрите! – крикнул кто-то.
– Луна!
В глубоком распадке – приоткрылся темно-зеленый бархатный занавес – образовалась яркая щель. Как огромный фонарь, горела луна. Казалось, что она подавала знак всем лесным жителям – идут чужаки!
Луна даже позеленела с одного бока, задев край лесистой гряды. Моргали створки небесного фонаря, будто кто-то поправлял гаснувший фителек — в тот момент луна проскальзывала меж пихт на вершине.
Это почти театральное действие не могло остаться без продолжения, без эффектного финала.
Чудеса продолжались: луне ответило солнце! Высокая береза на перевале озарилась ползущим по стволу ярким лучом, будто по флагштоку поднималось знамя!
Два светила протянули лучи друг другу: луна загорелась ярче, как наконечник древка, а солнце – с медлительной торжественностью – приняло команду спустить обмякший флаг!
7
Почти строевым шагом мы спускаемся в лог.
И чем глубже, тем сильней на усталые плечи наваливались сумерки. Мы шли им навстречу, хоть и надеялись как можно дольше избегать объятий полной темноты.
Все знали, что идти можно по верхней дороге, она и легче, и короче. Но седой проводник повел по низам, где больше зарослей и буреломов. От тоски и досады глаза мутила странная пелена, будто куриная слепота! При быстром спуске приходилось почти наугад упираться ладонями в шершавые стволы талин, с трудом улавливая размытые очертания тонких коварных сучков.
Рядом с тропинкой выбрался из-под снега жидкий ручеек. Звук от его течения временами терялся. А ручей распадался на неглубокие стоячие лужи.
Сделали остановку: на полминуты – рюкзак не снимаешь, но, согнув спину, двигаешь лямки по плечам. Опершись на палку, я разглядывал дно большой лужи, будто надел очки на усталые глаза. И странно, но зрение опять прояснилось: в прозрачной воде было отчетливо видно, как колыхались сопревшие травянистые бороды.
Захотелось пить…
Оказывается, сумерки иссушают душу!
Со всех сторон слышался шум воды, но этот звук не утолял жажду, а только увеличивал ее. Возникло новое беспокойство, что все эти потоки – уходящие куда-то в темноту – сбивают нас с дороги и еще, того хуже, уносят наши мысли и желания!
Чем глубже в лог, тем полноводнее становился ручей. Его бурный поток срезал края сугробов, выхватывал куски снега с веток ивы, с фыркающим звуком подныривал под скользкие коряги и каменистые выбоины.
Но когда свернули прочь от ручья, так вкусно полоскавшего в лужах лимонный свет, стало еще тревожнее. Исчез наш хлипкий «поручень». И даже луна – кинулась было за нами, – повернула в сторону, чтобы бродить над руслом таежного ручья.
Темнота спускалась на наших плечах, утяжеляя рюкзаки. Временами я сдвигал тугие лямки, чтобы подсунуть под них ладони.
Вновь послышался шум воды. Теперь другой! Он стал гулким. А тайга, наоборот, как бы притихла. Не скрипел снег, не шуршал по хвое ледяной иней. В низине, среди опаленных чернью березок, юлила безродная протока. Болотная вода то терялась меж травянистых кочек и под сырым валежником, то опасно проглядывала на открытых местах сквозь желтый картонный лед.
Эта протока вывела нас к реке.
Проводник шагал по заснеженным кочкам и тыкал палкой в гнущийся наст – из пробоин брызгала на лед темно-зеленая жижа.
А мы услышали загадочное слово:
– Цунгай!
8
Какое звонкое название – Цунгай! И в таком глухом месте! Медвежий край – пойма реки завалена буреломом каких-то ужасающих размеров.
Река шумела, заглушая гул крови в висках.
В лохмотьях сумерек ее звук вызывал чувство приближающейся бури. Казалось, что гул воды скатывался на наши головы со всех склонов.
Цунгай ворочался в придавивших его берегах. Комья снега, перемолотые на стремнинах, мутно таяли, превращаясь в рой белых пузырьков с лунным блеском. Серая снежная вата прибивались к берегу, налипая желтой наледью на мокрые слоистые камни и затонувшие бревна.
Не знаю: кто кого застал врасплох – мы реку или она нас? Но я почти сразу потерял к ней интерес. Не хотелось ни думать об этой водной преграде, ни выискивать место для переправы. Тоскливое настроение одолело меня. Хотелось просто перелететь через реку, как во сне, а заодно и все оставшиеся хребты и вершины на пути до нашей избы!
Я брел, полз и карабкался, уже не задумываясь, где легче выбрать дорогу.
И как бывает в чутком сне – сознание иногда прояснялось, не удивляясь ничему: я видел, что мы петляем по топким берегам, оставаясь все в том же месте. Это успокаивало, на реке – в крайнем случае – не потеряемся!
Уже совсем стемнело.
Шли вроде бы быстро, а шаг получался все короче.
Выручало таежное чутье: когда прикрыть глаза от внезапной ветки, а где не ставить ногу на тонком льду. Даже глубину воды под настом угадывал!
На лбах туристов зажглись неоновые глазки. Голубые зайчики свивались то у стволов берез, то меж кустов талины, под сухими ветками пихт, будто затягивали огромную петлю.
У меня вздрагивала нога, когда хваткий луч внезапно обвивал ее! А заячьи следы при свете фонарей оказались белыми на сером снегу.
На полянке подняли рябчика. Он взлетел из совсем неглубокой ямки. Я разглядывал ее с каким-то навязчивым любопытством: рыхлый снег в лежанке перемешан с темными сережками и мелкими листочками. И было стыдно…
Несколько раз подступались к переправе. Но каждый раз безуспешно. Поваленных деревьев через речку лежало много. Только подобраться к ним мешала береговая топь. Или цепкий снег на бревне, наросший из инея в морозы, опасно скользил под ногами. И пока наш инструктор корчился на бревне – тянул к низу трусливый рюкзак, – туристы ловили минуты отдыха. У каждого своя поклажа, а главное сейчас – не замочить спальный мешок и теплые носки!
9
В любом походе важно правильно распределить силы. Но еще важнее распределить свое терпение. Даже если ты стонал всю дорогу, отставал от группы, сбивая с шага, но, завидев избу, громко запоешь штурмовую песню – ты придешь победителем!
А после переправы можно сменить носки… Пока наши проводники решают: идти вдоль берега или ломиться в гору, через перевал? Второй путь как будто бы короче. Но шум реки уже стал привычнее.
Мы пытаем инструктора:
– Сколько прошли? Половина есть?
– Нет.
– Нет? – Я разламываю обледеневшие шнурки. – Ну, хотя бы треть прошли?..
– Может, и половину, – хитрит инструктор, – но которая меньше!
Замерзшими пальцами снимаю ботинки. Пока сдирал мокрые носки – ступню свело от холода. За пазухой держу свежие, чтобы согреть. Поверх сухого носка, как портянкой, обмотал ногу шуршащим пакетиком. С трудом впихнул ее в сырой холодный ботинок, ставший вдруг неподъемным.
После недолгих споров проводники
