Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

и несколько детей, игравших снаружи, с визгом убежали от меня; я вышел прогуляться, чтобы как-то себя занять – я бы умер, если бы весь день сидел без дела и смотрел на горы Блю-Рок; но стоило мне повстречать кого-нибудь, я замечал все тот же взгляд, полный ненависти и отвращения, и как-то раз, идя сквозь густые заросли, услышал выстрел – пуля с шипением ядовитой змеи пронеслась мимо моего уха.

В другой день я невольно подслушал разговор, который сразил меня наповал; я присел отдохнуть за скалой, и двое мужчин, идущих по тропе, приостановились по другую сторону. Один никак не мог отцепить от штанины побег дикого плюща и сыпал ругательствами, а его товарищ со смехом сказал, что иногда растение бывает полезным.

– Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– О, ничего особенного. Просто эти побеги на редкость прочные, а веревка – товар дефицитный и дорогой.

Сквернословец в ответ на это усмехнулся, и я услышал, как они присели, чтобы выкурить по трубке.

– Вы давно его видели? – поинтересовался шутник.

– Прицелился в него на днях, но пуля, будь она неладна, прошла слишком высоко. Удачлив, как и его хозяин – но, сэр, не думаю, что с этим стоит так тянуть. Вы слыхали, он побывал у заведения Джинкс? Вел себя нагло, однако молодой британец, должен признать, очень красиво его осадил.

– Да что он о себе возомнил, черт побери?

– Понятия не имею, но пора с этим покончить, как в старые добрые времена. Вы же в курсе, как разбираются с ниггерами?

– Да, сэр, кое-что видел. За пару галлонов керосина в магазине Брауна возьмут доллар – но я считаю, это недорого.

Потом они ушли, а я все лежал за скалой, оцепенев, и пот струился по моему лицу. Мне было так плохо, что я едва держался на ногах, и шел домой по-стариковски медленно, опираясь на палку. Я понял, что эти двое говорили обо мне и замыслили для меня какую-то жуткую смерть. Той ночью я не мог уснуть; ворочался на неудобной кровати и страдал, пытаясь понять, что происходит. Час был уже очень поздний, когда я встал, оделся и вышел наружу. Побрел, куда глаза глядят, просто хотел утомиться до полного изнеможения. В ночном небе светила яркая луна, и через пару часов я обнаружил, что приближаюсь к месту с дурной репутацией – глубокой расщелине, или, как ее еще называли, каньону Черная Бездна. Много лет назад здесь разбила лагерь группа англичан, и этих горемык обоего пола окружили индейцы. Пленники подверглись насилию и расстались с жизнью в результате пыток, которые с трудом можно себе вообразить; с той поры самые матерые трапперы и лесорубы обходили каньон стороной даже днем. Продираясь через густые заросли наверху, я услышал голоса и, спросив себя, кто же мог оказаться в подобном месте в столь поздний час, продолжил путь осторожнее, стараясь как можно меньше шуметь. На самом краю обрыва росло огромное дерево, и я лег рядом с ним, чтобы заглянуть вниз, прячась за стволом. Подо мной простиралась Черная Бездна: яркий лунный свет, изливаясь из центра небес, достигал самого дна, и островерхая скала отбрасывала тени чернее самой смерти, а с противоположной стороны каньона нависал высокий утес, окутанный мраком. Время от времени, когда пробегала тучка, легкая вуаль заслоняла лик луны, и пронизывающий ветер завывал в расщелине. Как уже было сказано, я посмотрел вниз и увидел двадцать мужчин, окруживших валун; я их пересчитал одного за другим и почти всех узнал. Мерзейшие из мерзких, каких не сыщешь в лондонских притонах, и у многих на совести были даже не убийства, а кое-что похуже. Лицом к ним – и ко мне – стоял мистер Смит, перед которым на камне были весы; большие, вроде тех, какими пользуются лавочники. Лежа у дерева, я услышал, как разносится по каньону его звонкий голос, и от прозвучавших слов мои внутренности обратились в лед.

– Жизнь за золото! – кричал он. – Жизнь за золото! Кровь и жизнь врага – за каждый фунт золота!

Один из собравшихся мужчин шагнул вперед и поднял руку, а другой рукой швырнул какой-то яркий комок на чашу весов, которая со звоном опустилась. Смит что-то пробормотал ему на ухо, а потом снова начал кричать:

– Кровь за золото, за фунт золота, жизнь врага! За каждый фунт золота на весах – жизнь!

Один за другим мужчины выходили вперед, каждый поднимал правую руку; золото взвешивалось на весах, и каждый раз Смит наклонялся вперед, что-то говоря на ухо претенденту. Потом он снова закричал:

– Вожделение и похоть за золото на весах. За каждый фунт золота – удовлетворенная страсть.

Зрелище вновь повторилось; поднятые руки, металл на весах, невнятный шепот и темные желания на каждом лице.

Затем собравшиеся один за другим приблизились к Смиту вплотную. Они, похоже, о чем-то тихо договаривались. Я видел, как Смит объясняет и демонстрирует; он жестикулировал, будто указывая направление, и пару раз всплеснул руками, словно желая подчеркнуть, что путь ясный и его ни с чем не перепутаешь. Я так пристально следил за ним, что почти ничего другого не замечал, и в конце концов с содроганием понял, что каньон пуст. Вроде бы я только что видел там группу злодеев и двоих, стоящих поодаль, у валуна; однако в мгновение ока Черная Бездна обезлюдела. Я в немом ужасе добрался домой и сразу же заснул от изнеможения. Несомненно, я должен был проспать еще много часов, но проснулся, едва рассвело и лучи восходящего солнца падали на мою постель. Пробудился резко, как будто меня грубо встряхнули; в замешательстве огляделся по сторонам и с изумлением увидел в комнате троих мужчин. Один из них держал меня за плечо.

– Ну же, мистер, подъем, – сказал он. – Полагаю, ваше время вышло, и ребята снаружи ждут – они очень торопятся. Пойдемте; можете одеться; утро нынче прохладное.

Я увидел, как двое других мужчин кисло улыбнулись друг другу, но ничего не понял. Просто натянул одежду и сказал, что готов.

– Ладно, тогда пошли. Ты первый, Николс, а мы с Джимом подсобим джентльмену.

Они вывели меня на солнечный свет, и тогда я осознал источник приглушенного бормотания, смутно озадачившего меня, пока я одевался. Снаружи дожидались человек двести, мужчины и даже несколько женщин, и когда они увидели меня, звук перешел в низкий, гулкий рокот. Я не мог постичь, в чем моя вина, но от услышанного сердце забилось учащенно, а на лице выступил пот. Я смутно, как сквозь пелену,