Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

Мистер Дайсон выразил свое согласие с этими предложениями и, хотя тон мистера Уилкинса показался ему излишне напыщенным, приготовился услышать интересную историю. Его собеседник, который полчаса назад был сам не свой от эмоций, теперь преисполнился ледяного спокойствия и, докурив сигарету, ровным голосом начал

Повесть о Темной долине

Я родился на западе Англии, в семье бедного, но образованного священника… Простите, запамятовал: эти детали не представляют особого интереса. Упомяну лишь тот факт, что мой отец был, как я уже сказал, ученым человеком, но так и не изучил искусство лицемерия, с помощью коего льстят сильным мира сего, и ни за что не снизошел бы до презренного самохвальства. Хотя его любовь к древним церемониям и старомодным обычаям в сочетании с несравненной добротой сердца и несовременным, пылким благочестием вызывали теплые чувства прихожан из вересковых пустошей, духовенство в те времена не таким образом поднималось по ступеням церковной иерархии, и в шестьдесят лет мой отец все еще руководил приносящим скудный доход приходом, который принял на тридцатом году жизни. Средств едва хватало на то, чтобы поддерживать уровень приличий, коего ожидают от англиканского пастора, и когда отец несколько лет назад скончался, я, единственный ребенок, был брошен на произвол судьбы с нищенским капиталом менее ста фунтов, и передо мною маячили всевозможные жизненные невзгоды. Я осознал, что в деревне мне делать нечего, и как обычно происходит в таких случаях, Лондон притягивал меня, словно магнит. Однажды ранним августовским утром, когда роса еще блестела на траве и высоких зеленых берегах заглубленных дорог[89], сосед отвез меня на железнодорожную станцию, где я попрощался с краем обширных вересковых пустошей и суровых торов[90], напоминающих развалины таинственных крепостей. Мы подъехали к Лондону около шести часов; в открытое окно врывался воздух с примесью тошнотворного дыма кирпичных заводов в окрестностях Актона, и над землей вставал туман. Вскоре быстро сменяющие друг друга улицы, чопорные и однообразные, поразили меня своей монотонностью; становилось все жарче; и когда поезд проехал мимо унылых и убогих домов, чьи грязные и запущенные задние дворы граничат с железнодорожными путями возле Паддингтона, я почувствовал, что вот-вот задохнусь в болезнетворной лондонской атмосфере. Я нанял двуколку и поехал прочь от вокзала, и с каждой новой улицей мое уныние усиливалось; серые дома с зашторенными окнами, почти безлюдные проспекты и пешеходы, которые не шли, а устало ковыляли, – от такого зрелища стало тяжело на душе. Заночевал в отеле на улице, примыкающей к Стрэнду, где мой отец останавливался во время своих редких и недолгих визитов; и когда я вышел погулять после обеда, неподдельное веселье и суета Стрэнда и Флит-стрит едва ли меня подбодрили, ибо во всем огромном городе я не знал ни одного человека. Не буду утомлять вас историей о том, как прошел следующий год, поскольку приключения утопающего чересчур банальны, чтобы о них вспоминать. Денег хватило ненадолго; я обнаружил, что должен быть прилично одет, иначе никто из тех, к кому я обращусь, даже не пожелает меня выслушать; и мне следовало поселиться на улице с приличной репутацией, если я хотел, чтобы со мной обращались вежливо. Я подавал заявки на различные должности, для которых, как теперь понимаю, был совершенно лишен квалификации; пытался стать клерком, не имея ни малейшего представления об обычаях делового оборота; и на собственной шкуре узнал, что элементарные литературные познания и отвратительный почерк едва ли удостаиваются благосклонности в коммерческих кругах. Я прочел одно из самых увлекательных произведений знаменитого современного романиста и зачастил в таверны на Флит-стрит в надежде завести друзей-литераторов[91] и таким образом получить рекомендации, которые, как я понимал, необходимы для успешной карьеры в этой области. Меня ждало разочарование; я пару раз дерзнул обратиться к джентльменам, сидевшим в соседних ресторанных кабинетах, – мне отвечали, стоит признать, вежливо, и все же в манере, недвусмысленно говорящей о том, что мои поползновения неуместны. Фунт за фунтом мои скромные ресурсы таяли; я больше не мог думать, какое впечатление произвожу; переселился в скромный квартал, и трапезы превратились в простые ритуалы. Я выходил из комнаты в час, возвращался в два, и за это время мне перепадал всего лишь маленький молочный кекс. Короче говоря, я свел знакомство с бедой; жуя кусок хлеба на скамейке в Гайд-парке, посреди слякоти и льда, осознал всю горечь нищеты и понял, что чувствует джентльмен, низведенный до статуса худшего, чем у бродяги. Несмотря на все разочарования, я не оставлял попыток заработать на жизнь. Просматривал колонки с объявлениями, держал ухо востро, заглядывал в витрины магазинов канцелярских товаров, но все напрасно. Как-то вечером, сидя в бесплатной публичной библиотеке,[92] я увидел объявление в одной из газет. Там было что-то вроде: «Джентльмену требуется человек с литературным вкусом и способностями на должность секретаря и переписчика. Согласие на путешествия обязательно». Конечно, я понимал, что на такое объявление откликнется сотня претендентов, и думал, что мои собственные шансы получить должность чрезвычайно малы; тем не менее, я обратился по указанному адресу и написал мистеру Смиту, который остановился в большом отеле в Вест-Энде. Должен признаться, у меня душа ушла в пятки, когда через пару дней я получил записку с просьбой зайти в «Космополь» при первой же возможности. Не знаю, сэр, каков ваш жизненный опыт, и поэтому мне неведомо, бывали ли у вас такие моменты. Меня подташнивало, сердце билось намного быстрее обычного, в горле застрял комок, и язык как будто воспротивился мне; вот что я чувствовал, направляясь в «Космополь»; пришлось дважды представиться, прежде чем портье разобрал хоть слово, и пока я поднимался в номер, у меня вспотели ладони. Внешность мистера Смита меня весьма поразила; он оказался моложе вашего покорного слуги, и что-то в выражении его лица говорило о мягкости и нерешительности. Когда я вошел и назвал себя, он оторвал взгляд от чтения.

– Многоуважаемый сэр, – сказал мистер Смит. – Необычайно рад вас видеть. Внимательно прочитал письмо, которое вы были так любезны отправить. Следует понимать, документ написан вами собственноручно?

Он показал мою записку, и я признался, что на личного секретаря мне не хватает средств.

– Что ж, сэр, – продолжил он, – должность, о которой говорилось в моем объявлении, ваша. Полагаю, не возражаете против путешествий?

Сами понимаете, я весьма охотно согласился на предложение и поступил на службу к мистеру Смиту. Первые несколько недель у меня не было никаких особых обязанностей; я получил жалованье за квартал