Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

видел у дороги большие валуны. Поездка почти не запомнилась. Сохранилось лишь смутное воспоминание о том, как мы проезжали через густой сосновый лес, где лошадям пришлось пробираться среди камней, и еще помню, какие причудливые ощущения вызывал воздух, становившийся по мере подъема все более разреженным. Наверное, вторую половину пути я провел в полусне, потому что в какой-то момент с изумлением услышал Смита:

– Вот мы и приехали, Уилкинс. Это высокогорная долина Блю-Рок. Завтра насладитесь видом. Сегодня вечером что-нибудь съедим, а после ляжем спать.

Из бревенчатой хижины вышел мужчина и забрал лошадей; внутри нас ждали жареные стейки и крепкий виски. Я угодил в странное место. Там имелось три комнаты – та, в которой мы ужинали, комната Смита и моя собственная. Глухой старик, работавший по дому, спал в сарае. Когда я следующим утром проснулся и вышел наружу, оказалось, что наше жилище расположено в лощине посреди гор; купы сосен и возвышающиеся тут и там между деревьями огромные голубовато-серые скалы и стали причиной того, что местность получила название Блю-Рок – «Синяя скала». Со всех сторон открывался вид на заснеженные вершины, воздух пьянил, как вино, и когда я вскарабкался по склону и посмотрел вниз, мне открылось, что в плане какого бы то ни было человеческого общения я с таким же успехом мог потерпеть крушение на необитаемом острове посреди Тихого океана. Единственным признаком человеческой деятельности, который я сумел узреть, был грубый бревенчатый дом, в котором мы с мистером Смитом ночевали; в тот момент я пребывал в невежестве относительно того, что сравнительно недалеко имелись похожие дома, – конечно, «недалеко» по меркам Скалистых гор. Безграничное, жуткое одиночество захлестнуло меня, и при мысли о том, что между мною и изведанным миром лежат великая равнина и великое море, в горле встал комок; я задался вопросом, не умру ли там, в горной лощине. Это был ужасный момент, и я до сих пор его не забыл. Конечно, мне удалось побороть страх; я внушил себе, что благодаря новому опыту стану сильнее, и решил извлечь лучшее из всего, что со мной приключится. Я вел довольно примитивную жизнь, питался грубой пищей и обитал в грубой хижине. Я был полностью предоставлен самому себе. Смита почти не видел и не знал, когда он в доме. Часто думал, что хозяин далеко, а потом с изумлением обнаруживал, что он выходит из своей комнаты, запирает дверь и кладет ключ в карман; несколько раз мне мнилось, что Смит работает у себя, а потом я оказывался свидетелем того, как он заходит в дом в сапогах, покрытых пылью и грязью. Что касается работы, то моя должность оказалась полнейшей синекурой; у меня не было иных занятий, кроме как прогуливаться по долине, есть и спать. Понемногу я привык к такой жизни, устроился весьма комфортно и начал все больше удаляться от бревенчатого дома, исследуя местность. Однажды исхитрился проникнуть в соседнюю долину и неожиданно наткнулся на группу мужчин, которые пилили поваленное дерево. Я направился к ним, надеясь повстречать англичанина; во всяком случае, они были человеческими существами, и мне хотелось услышать членораздельную речь; ибо упомянутый старик оказался не только наполовину слеп и глух как пень, но еще и совершенно нем, – по меньшей мере, в моем присутствии. Я догадывался, что меня встретят неприветливо, без особой любезности, но на деле удостоился поразительно мрачных взглядов и сухих, грубых фраз. Мужчины странно переглядывались; один прекратил работу и украдкой взялся за пистолет, так что в итоге пришлось мне вернуться на прежнюю тропу, проклиная судьбу, которая привела меня в край, где люди хуже зверья. Одиночество начало угнетать, как ночной кошмар, и несколько дней спустя я решил дойти пешком до расположенной в нескольких милях от дома фактории, где имелось нечто вроде гостиницы для охотников и туристов. Английские джентльмены иногда останавливались там на ночь, и я подумал, – возможно, смогу познакомиться с кем-то более воспитанным, чем местные жители. Как и ожидалось, я обнаружил группу мужчин, бездельничающих у дверей бревенчатого дома, служившего гостиницей; приближаясь, увидел, как они сгрудились, начали шушукаться и переглядываться, а когда я подошел, шесть-семь трапперов уставились на меня; их лица превратились в свирепые маски, во взглядах сквозило отвращение, с каким смотрят на мерзкую ядовитую гадину. Чувствуя, что больше не в силах это выносить, я воскликнул:

– Тут есть англичане или люди, у которых имеются хоть зачатки цивилизованности?

Один из мужчин потянулся к поясу, но сосед остановил его и ответил мне:

– Очень скоро, мистер, вы обнаружите, что у нас имеются кое-какие признаки цивилизованности, и они вам вряд ли понравятся. Так или иначе, здесь проживает англичанин – не сомневаюсь, он вам будет рад. Ага, вот и мистер Д’Обернон.

Молодой человек, одетый как английский деревенский сквайр, появился в дверях гостиницы и посмотрел на нас. Один из мужчин указал на меня и проговорил:

– Тот самый, о ком мы говорили накануне вечером. Стоило мне подумать, сквайр, что вам будет интересно на него взглянуть – и вот он здесь, собственной персоной.

Добродушное лицо молодого англичанина омрачилось, он грозно посмотрел на меня и отвернулся, демонстрируя презрение и гадливость.

– Сэр! – воскликнул я. – Чем я заслужил подобное обращение? Вы мой соотечественник, и я рассчитывал на некоторую учтивость.

Сквайр бросил взгляд через плечо, не скрывая неприязни, а потом как будто передумал уходить и повернулся ко мне лицом.

– Сдается мне, вы довольно неосмотрительны, раз ведете себя таким образом. Вероятно, рассчитываете на терпимость, только вот ее запасы не так уж велики, – на самом деле, они почти иссякли. И позвольте сказать вам кое-что, сэр: можете называть себя англичанином и извалять в грязи славное имя Англии, но не смейте думать, что английское влияние вам как-то поможет. Я бы на вашем месте не стал тут задерживаться.

Он вошел в гостиницу, а мужчины спокойно наблюдали за моим лицом, пока я стоял там, гадая, не схожу ли с ума. Хозяйка гостиницы вышла и вытаращилась на меня, как на дикого зверя или дикаря, и я тихонько обратился к ней:

– Я очень голоден и хочу пить. Я прошел долгий путь. У меня много денег. Вы дадите мне еды и питья?

– Нет, не дам, – сказала она. – Лучше убирайся отсюда.

Я, словно раненый зверь, приполз домой и лег на свою кровать. Все это было для меня безнадежной загадкой; я не ведал ничего, кроме ярости, стыда и ужаса, и мне пришлось еще немного помучиться, когда я проходил мимо дома в соседней долине,