Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ведь нельзя сказать, что эта формула настоящей любви к стране, истинного патриотизма у нас окончательно забыта. Еще было стихотворение, которое читал Данила Багров, герой балабановского фильма «Брат»: «Я узнал, что у меня / Есть огромная семья: / И тропинка, и лесок, / В поле каждый колосок – / Это родина моя! / Всех люблю на свете я…» Эта огромная семья также за пределами обывательской логики, как и любовь к Родине, несмотря на грозящую смерть. Оно прозвучало с экрана именно тогда, когда нас всех уверили, что человек человеку волк и следует брать от жизни всё.
Но так уж получилось, что Хомякова совершенно забыли. Финальные слова Рэмбо не применяли к себе, а на похождения Данилы смотрели просто как на прикольный и немного чернушный фильм. Будто спали и не парились, пребывали в какой-то контузии. При этом любой прогрессивный дядька нам компетентно разъяснял, что миллионы, якобы украденные вместе с сумочкой уборщицы «Газпрома», – повод не только возненавидеть «преступный режим», но и саму страну, в которой ничего хорошего быть не может. А ну как этому деятелю пробежаться по джунглям или встать перед дилеммой Ермака? Его попросту разорвет от этого несоответствия предлагаемого выбора и решения. Вот, к примеру, часы на руке патриарха это понятно – повод презреть все Православие. Но быть готовым умереть за страну, которая еще недавно практически предала нас всех, – невозможно. Разве начало девяностых не воспринимается за предательство, схожее с тем, что произошло с Рэмбо? Причем ровно той же логикой поражен и наш патриотический фланг. Для него постоянно необходимо материализованное подтверждение любви. Считалочка Данилы Багрова здесь не очень-то и катит. Все люди взрослые, и романтизмом с его колосками уже никого не купишь.
Считалочка не катит, но и никуда не уходит, будто ждет своего часа. Постепенно преданное поколение начинает выпрямляться. Возвращаются коренные русские мужчины, которые до этого прятались в лесах личных интересов, сидели в зловонных болотах удушливых офисов да попивали горькую. Их не надо бояться, их энергию следует направить на дело. На большие дела, чтобы они почувствовали в себе дух Ермака.
Проблема сейчас в обмельчании массового сознания, для которого те или иные серьезные задачи, цели представляются совершенно ненужными, мифическими. Через это и проникает разруха.
В советском фильме 1957 года «Высота» герой Алексея Рыбникова говорит, восстанавливаясь после тяжелой травмы: «Мы еще такое построим, что с Марса будут смотреть и удивляться!» Прошла всего-то дюжина лет после Великой войны, а людям было дело до Марса, они ему хотели что-то доказать.
А сейчас разве кому-то есть дело до Марса или до Луны? Чихать на всё это хотели, все занимаются малыми делами. В призме этой аутсайдерской логики страна всегда будет неконкурентоспособна. Будут говорить, что ее нужно изменить, модернизировать, подогнать под готовые лекала, вправить в общий строй.
Малые дела. Мелкий человек.
В этом мелком человеке, зацикленном на малых делах, конец гуманизма – человек ничто по сравнению с баблом. Человеком становишься только в том случае, если можешь заработать. Человек превращается в неодушевленное нечто, в идеального потребителя банковского продукта. Его направляют к тому, чтобы он перестал мечтать обо всем, что не затрагивает его благосостояния.
Модернизация – декаданс. Она скоропортящийся продукт, быстро выдыхается, вырождается, ведет к постмодерну.
А если есть цель – показать кузькину мать Марсу? В этом смысл и человек, звучащий гордо.
О размене Луны и Марса на мелочовку много пишет и Захар Прилепин. В эссе «Мой дом – моя глупость» он задается вопросом: «Отчего мы так быстро устали и разменялись на чепуху?» «Мальчишки больше не хотят на Марс, на Луну, к черту на кулички. Мальчишки хотят сто вторую версию очередной компьютерной игры», – пишет он. В этом размене, обмельчании он видит приметы деградации и распада Древнего Рима: «Тогда кому-то пришло в голову, что можно есть – а потом шевелить во рту специальной палочкой, чтобы вырвало, и опять есть, получать наслаждение от вина и мяса».
Так и мы ковыряем во рту палочкой, чтобы вырвало, чтобы появилась возможность испытать еще больше наслаждений, впихнуть в себя еще один кусок: «Нас приучили к тому, чтобы нас тошнило». Вовлекли в модный гон за актуальным, за новым, невиданным. Внушили, что именно для этого и дана нам жизнь.
В этом контексте и теория малых дел: «Достала любовь к малой Родине. Невыносимо надоела теория малых дел.
Я сделал все малые дела: вкрутил лампочку в подъезде, заплатил налоги, поднял демографическую ситуацию, дал работу нескольким людям вокруг меня. И что? И где результаты в моей большой Родине? Сдается, пока я делаю свои малые дела, кто-то делает в противовес мне свои большие, и вектор приложения сил у нас совершенно разный.
Хватит уже любить малую страну, ту, что помещается под боком, под животом, ту, что, как подушку, можно положить под голову. Хватит уже малых дел для маленькой страны.
Хочется большой страны, больших забот о ней, больших результатов, большой земли, большого неба. Большой свободы хочу. Большего выбора жду.
Их нет.
Дайте карту с реальным масштабом. Чтобы минимум полглобуса было видно» («Маленькая любовь к маленькой стране»).
Или вот запись в Фейсбуке, которая вошла в книгу «Не чужая смута»: «Последние двадцать пять лет нам очень часто повторяли: займись собой (пройди духовный путь, самосовершенствуйся для начала, позаботься о душе, даже книжек не читай, а то они отвлекают) – а потом уже занимайся всякими великими делами: рожай детей, плыви через океан, замахивайся на огромное, поддерживай экстремистов, присоединяй сибирские ханства, сноси тиранов, спасай тиранов, воюй, твори, владей народами.
Давно хочу сказать: это всё обман, по-моему.
Духовный путь и самосовершенствование – это как раз и есть: рожать детей, плыть, присоединять, устраивать революции и контрреволюции, воевать, творить, замахиваться, владеть народами.
Пока ты всё это делаешь – ты правишь себя, строишь себя.
(Как моя жена говорит: всё, что мешает нашему духовному совершенствованию – это и есть путь нашего духовного самосовершенствования).
А пока ты сидишь как пень – ты и есть пень. И мошки вокруг тебя летают.
И не думай, что ты Серафим Саровский. Ты не Серафим Саровский. Ты никто. Пень с мошками».
Вирусная фраза «начни с себя, и мир изменится» раскрывает философию индивидуализма,
