Совдетство 2. Пионерская ночь - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, есть только третий том «Де Бражелона», но ты все равно ничего поймешь… Потерпи два-три года…
– Почему?
– Это не для детей. Да и начала ты не знаешь. Возьми лучше «Робинзона Крузо».
– Пойму! – твердо и громко, чтобы слышали все остальные, пообещал я.
– Ну, попробуй… – вздохнула Софья Борисовна.
Она привычным движением вынула из бумажного кармашка на внутренней стороне обложки картонку, на которой разными почерками были написаны фамилии тех, кто уже читал эту книгу. Обмакнув перо в чернильницу, библиотекарша аккуратно вписала в пустую графу «Юра Полуяков», потом занесла название в мой абонемент, промокнула влажные буквы тяжелым пресс-папье с округлой подошвой и, почти не глядя, втиснула складную картонку в длинный ящик – между буквами «П» и «Р».
– Зря ты не взял «Робинзона Крузо»…
Домой я нес «Виконта де Бражелона» не в портфеле, а под мышкой, названием наружу, нарочно, чтобы прохожим был хорошо виден и ясен круг моего чтения.
Приготовив наспех уроки, я сделала себе большой бутерброд с маслом, посыпанным сахарным песком, лег на диван, открыл первую страницу, откусил и, гордясь собой, прочитал:
«…Арамис угадал: выйдя из отеля на площади Будуайе, герцогиня де Шеврез приказала ехать домой. Она несомненно боялась, что за ней следят, и хотела таким образом отвести от себя подозрения… Однако, возвратившись к себе и удостоверившись, что никто за ней не следит, она велела открыть калитку в саду, выходившую в переулок, и отправилась на улицу Керца-де-Пти-Шан, где жил Кольбер…»
Чем дальше я читал, тем больше запутывался в именах, названиях, намеках и интригах, которыми в основном и занимались французские придворные, даже не подозревавшие, что такое производительность труда. Страниц через десять я окончательно завяз и бросил это скучное занятие, заглянув на всякий случай в самый конец и узнав с огорчением, что дʼАртаньяна убило на войне ядром. Жалко! Надо ему было вовремя уйти на пенсию. Выждав для приличия неделю, я вернул книгу в библиотеку.
– Ну, как? – с интересом спросила Софья Борисовна.
– Занятно, – ответил я.
– Ты все понял?
– Нет, не все.
– Что именно не ясно?
– Не ясно, что значат предсмертные слова дʼАртаньяна: «Атос, Портос, до новой встречи! Арамис, прощай навсегда!»
– Ну, это как раз очень просто! Арамис остался жив, а на том свете дʼАртаньяна ждут Портос и Атос.
– Но ведь и Арамис умрет когда-нибудь, как мы все?
– Да, конечно…
– Значит, все-таки не навсегда!
– Но Арамис, как священнослужитель, попадет в рай.
– А Портос, Атос и дʼАртаньян в ад? – изумился я.
– В ад? Нет, скорее, в чистилище, – нашлась библиотекарша.
– В чистилище? В первый раз слышу. А что там делают?
– Там? Очищаются от грехов, – неуверенно сообщила Софья Борисовна.
– А потом?
– Потом? Потом, очевидно, отправляются в рай…
– Значит, все-таки не навсегда?
– Пожалуй, – покраснела она. – Никогда раньше об этом не задумывалась…
А «Трех мушкетеров» я прочитал через год, когда Лида принесла мне из библиотеки Шелепихинского филиала толстый растрепанный том без последних страниц, поэтому я потом долго не подозревал, что дʼАртаньян и Рошфор после трех дуэлей все-таки помирились и даже поцеловались в знак дружбы. В результате я проспорил Шарману пугач, выменянный за тюк тряпья и десять флаконов из-под тройного одеколона, валявшихся на пустыре за аптекой.
Но все-таки, почему я сделал героем длинной истории с продолжениями, которую рассказывал ребятам в палате перед сном, виконта де Бражелона? Я же о нем почти ничего не знал, кроме того, что он внебрачный сын Атоса? Не могу ответить на этот вопрос. И в мыслях такого не было. Я примеривался к Электронику – мальчику из чемоданчика, рассматривал кандидатуру Ихтиандра, которому доктор Сальваторе пришил вдобавок к жабрам еще и орлиные крылья. Представляете, что может вытворять летающее и ныряющее существо?! Подумывал я и о продолжении приключений капитана Врунгеля, в силу своей фамилии дававшего просторы для самой необузданной фантазии. Виконт выскочил из моей памяти с обнаженной шпагой, как из-за угла, внезапно, и надолго овладел вниманием всего отряда, превратившись в нашего русского Виконтия Дображелонова.
Ребята поначалу стали звать его Викентием, такое имя носил тогдашний руководитель лагерного изокружка, он даже в жару ходил в грубом свитере и курил трубку, дымившую, как Мосэнерго на Балчуге. Ставя нам натюрморт из восковых фруктов, художник потом отходил на несколько шагов, складывал из пальцев прямоугольник и долго рассматривал нагромождение мертвых плодов, вздыхал, бормотал что-то о вечных формах, наконец, возвращался, чтобы поправить складку драпировки и на сантиметр сдвинуть яблоко.
– Ну, вот теперь даже Сезанн не подкопается. За работу, пиёнеры!
Но я ребятам объяснял: зовут моего нового героя Виконтием, так как во французском языке некоторые имена являются одновременно и титулами. (Это я, конечно, придумал.) Виконтий действительно всем помогал, желал добра и спасал в трудные минуты, поэтому его и прозвали Дображелоновым. Чего только Виконтий не делал, в какие переделки не попадал, с кем только не вступал в бой! Сражался с дуболомами Урфина Джюса, катался с Иванушкой-дурачком на самоходной печке с реактивным двигателем, приручал вместе с Синдбадом-мореходом птицу Рух, помогал четырем танкистам искать похищенную фашистами собаку, путешествовал с Незнайкой на Марс, где жили умные, но плотоядные осьминоги, освобождал с близняшками Олей и Яло зеркальщика Гурда из Башни Смерти, охотился на динозавров в Затерянном мире, подавал патроны Анке-пулеметчице, пока Чапай заходил в тыл к белякам… Девочки, которым пересказывали мои истории с запозданием на день, передали мне через Нинку Краснову, чтобы у Дображелонова, совсем забывшего в борьбе со злыми силами о личном счастье, появилась невеста. Вопросов нет! Я без колебаний отдал ему царевну Будур.
26. Сказочник Волков
Насколько далеко в своих фантазиях я улетел от настоящего виконта де Бражелона, стало ясно только в этом году: зимой я выпросил у одноклассника Андрюхи Калгашникова с условием не читать за едой и не загибать страницы весь трехтомник «Десять лет спустя». Его мамаша работает в издательстве, и дома у них потрясающая библиотека – два здоровенных набитых книгами шкафа. К тому времени я уже проглотил «Двадцать лет спустя», за которыми стоял в юношеском абонементе в очереди три месяца. Толстая-претолстая книга, настоящий кирпич, и к концу мне показалось, что Александр Дюма сам уже утомился от Мордаунта, злобного и вероломного сына Миледи, а убить свое детище все-таки жалко. Мне эта мука великих писателей стала понятней, когда я сам до тошноты изнемог от бесконечных подвигов Виконтия, ведь он не успокоился даже после женитьбы на принцессе Будур и
