Совдетство 2. Пионерская ночь - Юрий Михайлович Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если в двух словах, история такая: чтобы стать богатырем на Руси, надо было, как в школе, сдать выпускные экзамены. Первое испытание – ориентирование по карте, как в «Зарнице»…
27. Сталин дал приказ
Кстати, «Зарницу» мы позорно продули. Стыдно вспомнить! В игре участвовали четыре старших отряда. Для равновесия сил поделили нас так: первый и четвертый – «синие», второй и третий – «желтые». Каждому участнику пришили на левое плечо картонный погон. Хитрость заключалась в том, что снаружи все знаки различия выглядели одинаково, как рубашки игральных карт, только цвет разный – синий или желтый, чтобы сразу понять, кто свой, а кто чужой. Звездочки и лычки были нарисованы на изнанке: пока не сорвешь погон, не поймешь, кого ты «обезвредил» – солдата или полковника. В том-то и хитрость!
Театром военных действий определили всю территорию лагеря, Поле и лес между Ближней и Дальней полянами. За железную дорогу и просеки убегать запрещалось, прятаться в рабочем поселке или у дачников – тем более. Трибунал! Каждой армии полагались командир и заместитель. «Синих» возглавили вожатые первого и четвертого отрядов Федор-амбал и Ассоль, они не расставались, даже ходили взявшись за руки, видимо, обсуждали план будущей кампании. «Желтыми» заправляли Юра-артист и наш Голуб, который сразу обиделся на подчиненное положение и буквально изнывал от приставки «зам». На нервной почве Коля постоянно теребил свой чуб, потом вынимал зеркальце и с ужасом осматривал утраты волосяного покрова. А Юрпалзай, наоборот, приосанился, стал говорить надсадным командным голосом, называя нас сынками, орлами и чудо-богатырями. У него накануне выскочил здоровенный ячмень, и Артист перетянул левый глаз черной повязкой, точно Кутузов. Чтобы объезжать войска, со склада командирам выдали велосипеды «Украина», но Федор и Ассоль почему-то отказались от этой щедрости дирекции.
За день до начала боевых действий Юра придирчиво обошел сводный строй, сверля личный состав одиноким взглядом и оценивая, кому какое звание можно доверить, ведь каждый «убитый» – это потерянные баллы. Сам он объявил себя маршалом, а Голуба – генералом, хотя на самом деле, по правилам, ранжир начинался с полковника (три большие звезды и два просвета), а затем постепенно снижался до рядовых, составлявших большинство. За сорванный полковничий погон полагалось десять очков, за солдатский – всего-навсего один, это напоминает карточную игру в «сорок одно», в нее режется моя родня после воскресных обедов у бабушки Мани.
Звания майоров и капитанов одноглазый маршал раздал самым здоровым парням своего второго отряда, из третьего офицерский чин получил только Аркашка – лейтенант. Нашу троицу оперетный полководец скопом произвел в младшие сержанты, а это по три очка на рыло. Пферд и Папик стали ефрейторами, а субчики вроде Жиртреста и Засухина – рядовыми, как и девчонки, на которых главнокомандующий вообще не надеялся. Но они возмутились, побежали жаловаться Виталдону, тот доложил Анаконде, она выслушала, нахмурилась и отчеканила, что не допустит у себя в лагере дискриминацию по половому признаку, не для того Роза Люксембург и Клара Цеткин боролись, не щадя сил. Пришлось отцам-командирам поделиться с ябедами сержантскими и ефрейторскими лычками, а главные бузотерки Радунская из второго отряда и наша Поступальская стали аж лейтенантами – целых пять очков! Конечно, все сведения о распределении званий были строго засекречены, а знаки различия рисовались, как я уже сказал, на обратной, невидимой, стороне погона – размером с горчичник.
С самого начала хитрому Голубу пришла в голову гениальная идея, просто обрекавшая нас на победу. Он по секрету договорился, и руководительница кружка мягкой игрушки втихаря за торт «Сюрприз» пристрочила по краям наши картонки желтыми незаметными нитками, не всем, конечно, а офицерам. Ясное дело, такой погон сорвать трудно, почти невозможно. Если бы не длинный язык Радунской, которую просто распирало от звания «лейтенант», никто бы ничего не заметил, но она похвасталась подружке из первого отряда, а та, конечно, доложила Федору. Анаконда, как председатель Главного Наблюдательного Трибунала, срочно вызвала к себе Юру-артиста, он вскоре вернулся красный как рак, разжаловал генерала Голуба в подполковники и велел всем отпороть желтые нитки, оставив только два стежка по краям погона – по уставу.
Перед тем как вступить в генеральное сражение, мы должны были показать свою подготовку к боевым действиями. За все, даже за внешний вид, ставились отметки, которые потом суммировались при подведении итогов. За неряшливый вид безжалостно снимались баллы. Даже чистота территории вокруг корпусов «синих» и «желтых» отслеживалась и оценивалась. Вокруг наших палат в те дни нельзя было найти ни одной шишки или сухой веточки. Осатаневший от своего офицерского звания, Аркашка за каждый найденный на земле фантик давал Засухину, Жиртресту или кому-то еще из рядовых по сокрушительному американскому щелбану.
«Зарница» началось, как обычно, с торжественной линейки. Анаконда стояла на трибуне в настоящей офицерской рубашке, едва сходившейся на груди, а из прически высовывалась черная пилотка с «крабом». Виталдон для солидности надел портупею и повесил через плечо полевую сумку. Физрук Игорь Анатольевич приколол к «олимпийке» голубую колодку с медалью «За спасение утопающих». Медсестра Зинаида Николаевна сжимала в руке чемоданчик с красным крестом. Лицо у нее было трагическое, так как по статистике военно-спортивные мероприятия самые опасные для здоровья и целостности детей.
Чтобы мы ощутили героическую преемственность поколений, Макаронная фабрика прислала ветерана трех войн – седого деда в выцветшей пилотке и застиранной фронтовой гимнастерке, увешанной звонкими наградами и значками. Он-то и затянул торжественную часть, решив, кажется, вкратце рассказать весь свой боевой путь: сначала от Каховки до Сиваша, потом от Читы до Халхин-Гола, наконец, от Калинина до Кенигсберга-Калининграда. Причем легендарный старик помнил самые мелкие подробности, например, как звали каптенармуса, который выдал ему перед наступлением новые сапоги и свежие портянки.
– Ни хрена себе память! – шепотом восхитился Козловский.
– Не голова, а Дом Советов, – согласился я: в нашей семье так говорили о людях с выдающимися умственными способностями.
Анаконда с уважением остановила деда где-то возле Великих Лук и посоветовала продолжить рассказ в клубе, куда соберут позже всех не занятых в «Зарнице» пионеров и октябрят, чтобы те не путались под ногами у противоборствующих армий. Ветеран, вздохнув, согласился…
И вот наше войско парадным шагом прошло с песней мимо членов Главного Наблюдательного Трибунала. Два дня мы до одури маршировали по асфальтовым дорожкам, надрываясь песней:
Артиллеристы, Сталин дал приказ!Артиллеристы, зовет Отчизна нас!Постоянно кто-то сбивался с ноги, путал слова или поворачивал не тем плечом вперед…
– Бараны! – возмущался маршал.
А разжалованный Голуб лишь обреченно ухмылялся, не веря в нашу победу. Он выстругал себе стек, как у саиба-англичанина в стихотворении
