Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Хан, все ещё немного сожалея, что победа досталась не его сыну, а чужаку, улыбнулся ему. Он смотрел на юного рязанца ласково — ему всегда нравились сметливые ловкие джигиты, некоторые из них становились способными военачальниками. Тохтамыш не сомневался в том, что Родославу суждено быть дельным полководцем. Ибо, кроме той ловкости и проворности, что изъявлял этот юноша на воинских состязаниях, он обладал несомненной сметливостью ума. Неожиданно хану пришла в голову мысль отдать за рязанского коназича одну из своих дочерей. Тем самым он прочнее привязал бы к себе коназа Олега, а в лице Родослава обрел бы верного эмира. Конечно же, он отдаст за этого юношу свою дочь лишь при условии, что зять останется в Орде и будет служить хану.

Правда, для заключения брака его дочери и сына рязанского князя было одно существенное препятствие — вероисповедание. Рязанец был православным, дочь Тохтамыша — мусульманка. Кому-то из них пришлось бы отказаться от своей веры в пользу чужой. Тохтамыш не мог себе представить, чтобы его дочь стала христианкой. Но, может быть, этот русский юноша согласится принять мусульманскую веру?

— Ты, коназич, ещё не думал о том, что настало время твоей женитьбы? — улыбнувшись, спросил Тохтамыш.

Родослав смутился. Он, конечно, задумывался порой и об этом. Ибо с некоторых пор не мог равнодушно видеть девушек. В их присутствии он испытывал странное чувство волнения и томления. Но он не ожидал, что о женитьбе заговорит с ним сам хан. Тут мог быть какой-то подвох.

— Что ж ты молчишь? — допытывался Тохтамыш все с той же легкой приятной улыбкой.

— Я иногда задумываюсь о том, что когда-нибудь женюсь. А настала ли пора — об этом в нужный час скажут мне мои батюшка и матушка.

— Но твои родители далеко. Твой отец — мой улусник, а ты — мой заложник, и потому я отвечаю за тебя. Я вижу, как ты взрослеешь и мужаешь. Ты вполне созрел для женитьбы. Я подыщу тебе невесту, достойную тебя, твоего высокого рода.

Если Родослав был только смущен таким разговором, то дядька Манасея и Таптыка встревожены. Им-то было ясно как божий день — коль за дело сватовства берется сам хан, то, вне всякого сомнения, невеста Родославу будет подобрана из круга его вельмож. Татарка. Мусульманка. Как к этому отнесется князь Олег Иванович? Князь будет поставлен в исключительно трудное положение. С одной стороны, ему придется сделать вид, что он признателен хану, который сам хочет устроить личную судьбу Родослава; с другой — князя Олега не порадует инициатива царя. Ибо Тохтамыш берет на себя хлопоты не за здорово живешь. Он, судя по всему, вознамерился удержать рязанского княжича в Золотой Орде, при своем дворе, навсегда. А навсегда привязать к своему двору русского князя можно лишь при одном условии сделав его мусульманином. Это ни в каком случае невозможно, особенно в роду рязанских князей, в котором благоговейно чтится потомками подвиг святого Романа, не изменившего своей веры ценой своей жизни.

Манасея осторожно сказал:

— О, достопочтимый царь! Твоя доброта безмерна. Твое внимание к рязанскому княжичу и твое участие в его дальнейшей судьбе не заменить никакими благами. Но позволь мне, опекуну княжича, высказаться со всей, может быть, неуместной здесь искренностью: Родослав уже помолвлен…

Насчет помолвки Манасея солгал, не моргнув глазом. Он смотрел на хана прямо, убежденный в том, что солгать в данном случае было не грех.

В свое время, когда Тохтамыш несколько лет пребывал в Самарканде при дворе Тимура, прозванного Железным Хромцом, этого могущественного правителя государства Мавераннахр в Средней Азии, он стал свидетелем таких дворцовых интриг, что в сравнении с ними маленькая хитрость рязанского боярина была сущим пустяком. Конечно же, этот боярин слукавил, потому что не хочет бракосочетания своего воспитанника с девушкой-татаркой, которое повлечет за собой слишком уж крутые перемены в жизни княжича. Но он, этот опекун, ещё не знает, что за невесту прочит юноше хан. А как только, придет время, узнает, — все хитрости выскочат из его головы напрочь.

— С кем же помолвлен коназич? — добродушно спросил Тохтамыш.

— С муромской княжной, — вновь соврал Манасея.

Тохтамыш усмехнулся:

— Разве бракосочетание коназича с дочерью любого из моих эмиров не почетнее и не достойнее, чем с княжной из Мурома, моего улуса?

— Достойнее и почетнее, — мигом согласился Манасея. — Но речь о том, что Родослав уже помолвлен.

— Помолвка — ещё не свадьба, — сухо сказал Тохтамыш. Он оглянулся на придворных чиновников, стоявших позади него, — преподнесите коназичу мою награду.

Один из чиновников, ведавший казенным имуществом, тотчас выступил вперед, держа на руках саблю, словно драгоценную чашу. Он слегка выдвинул её из ножен, и когда все увидели зеленоватую хуралужную сталь, из которой была выкована сабля, — самую твердую, самую прочную сталь изо всех других видов, — вновь вложил оружие в ножны и вручил победителю скачек.

Родослав, а вместе с ним дядька Манасея и Федор Таптыка, поблагодарили царя, низко поклонились ему и удалились, взволнованные и озадаченные столь неожиданным обещанием хана.

То произошло во время летних кочевий, а теперь ханская ставка в самом Сарае. К счастью, хан более не заговаривал о женитьбе Родослава. С наступлением зимы в городе пошла молва о том, что скоро будет объявлен очередной воинский поход — уже разосланы по улусам огромного государства тавачии, эти военные чиновники, ведающие сбором ополчений. Родослав томился от неопределенности — ему ещё не сказано, собираться ли в поход. Но ещё больше его томило предупреждение отца не убегать из Орды без его разрешения. Но сколько можно ждать? Вот княжич Василий Московский утек — и никаких потрясений. Хан повозмущался, погневался, даже пригрозил Москве на том и кончилось. Предстоящие серьезные дела отвлекли его внимание.

В один из первозимних дней, по снежку, по морозцу, прискакали на рязанское подворье три ордынских пристава. Не слезая с коней, объявили вышедшему на крыльцо Родославу — великий хан зовет его.

— В какой день и час? — осведомился Родослав.

— Сейчас же, — сказал старший пристав.

Княжич и вышедшие следом за ним Манасея и Таптыка озадаченно переглянулись.

Тронный зал Алтын-Таша ханского дворца, входная дверь которого отделана бронзовой ажурной обкладкой, украшен и обставлен дорогими и красивыми предметами — бронзовыми светильниками, мраморными подсвечниками с арабской надписью, китайскими бронзовыми зеркалами, глиняными сосудами с подглазурной росписью… Тохтамыш — на раззолоченном троне, представлявшем собой комбинацию различных частей его в виде драконов. Хан доброжелателен. В узких глазах ласково мерцают желтые огни.

К рязанцу он благосклонен, как и прежде. Родослав не столь хитр, как московский коназич Василий — тот носил маску верноподданника, но улучил момент и дал стрекоча, и притом ловко замел следы — бежал окольно, через Молдавию. И не столь льстив, как нижегородский Василий Кирдяпа — этот рассыпается перед ханом, целуя ковер у его ног, называет повелителем мира и тоже бежал, да неудачно — пошел зимником вверх по Волге и был пойман встречным, возвращавшимся из Руси, ордынским послом. Рязанский коназич прямодушен, без заднего ума, толков, служит хану честно и благородно, с блеском побеждает ордынских молодых джигитов на конских скачках и, кажется, не помышляет о бегстве.

— Коназич, я все больше убеждаюсь — ты мне предан, — говорит Тохтамыш. — Ты ни разу ни в чем меня не подвел. И хорошо мне служишь. Я это ценю и ни на один волос не уклонюсь от оказания уважения тебе…

Родослав ехал во дворец встревоженный — кто знает, зачем позван поспешно? Война? Тогда бы понятно. А если он потребовался хану по другой причине? Может быть, хан пронюхал, что рязанец замышляет бегство? (Когда из Рязани пришла весть, что княжич Федор женится на московской княжне Софье, Родослав, Манасея, Таптыка стали обдумывать детали побега, ожидая благословения на то князя Олега Ивановича).

А сейчас, с первых слов Тохтамыша, Родослав чувствует — нет, он позван во дворец не по подозрению. Недавнее напряжение и волнение, которое он испытал, войдя в роскошь величественного дворца, охраняемого на каждом шагу каменнолицыми стражниками, сметено радостью. Правда, он и не очень обольщен ласковостью обхождения с ним хана. Знает — в пропитанном насквозь подозрительными слухами, нашептываниями и наветами царском дворце благодушие хозяина непрочно, оно в любой миг может улетучиться и обернуться вспышкой гнева.

— В ближайшие дни, коназич, я сделаю смотр моему войску и поведу его в Закавказье. Мне довели, что сейчас в Карабахе находится войско правителя государства Мавераннахр Железного Хромца. Вот мы ему там и наломаем хвоста…