Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

Примерно за час до прибытия Родослава Олег Иванович велел одеть себя в праздничное платье. Звонили колокола. Улицы посадов и градов были запружены людом. В сенях, переходах дворца толпились слуги, переодетые в лучшие платья. Вестовой колокол забил чаще, и слуги, ломая друг другу бока, кинулись во двор с криками: "Едет, княжич едет!" Князь и княгиня в сопровождении пышно разодетых бояр вышли на красное крыльцо в собольих шубах.

В ворота дворца верхами на конях въехали княжич Федор, бояре и среди них Родослав, переодетый в нарядный кафтан незадолго до въезда в город. На боку его висела татарская сабля в дорогих ножнах — подарок Тохтамыша. Белый конь под ним арабских кровей, стройный и тонконогий, ступив высоким копытом на расстеленные от ворот до дворца ковры, по-лебединому изогнул красивую шею.

Князь медленно спускался по ступеням крыльца, неотрывно глядя на сына. Возрос, раздался в плечах. Уехал мальчиком, вернулся витязем. Правда, бороды, усов ещё не было, но губы сжаты по-отцовски твердо. Подбородок выдвинут. "Господи, — подумал князь, — возмужал-то как!"

Родослав упал перед отцом на колени с земным поклоном. Князь приподнял его за плечи, расцеловал трижды.

— Сынок, радость моя! Уже воин! Ай да молодец! Уж как встанем плечом к плечу я, Федор, ты — держитесь, вороги!

Ефросинья обняла сына и, зайдясь в плаче, обвисла на нем — долгое ожидание, напряжение последних дней обессилили её. Но скоро, очень скоро она обрела себя: в глазах — брызги радости, в движениях — бодрость и легкость.

Еще до застолья, после молебствия в церкви, в повалуше были обговорены между князем, княжичами и боярами текущие дела. Из рассказа отца Родослав понял: взор рязанцев теперь обращен не на Москву, с которой заключен мир, не на Орду, которой было не до Руси теперь, а на Смоленск там обстановка складывалась тревожной.

На смоленском столе сидел теперь Юрий Святославич, зять Олега Ивановича. Но сидел непрочно.

Полгода назад Святослав Иванович с сыновьями Глебом и Юрием пошли воевать Мстиславль — град искони смоленский, но некогда отнятый у смоленского князя литовинами. Войско смолян сошлось на реке Вохре с литовскими ратями. Одолели литовины. Сам Святослав пал на поле боя, а двое его сыновей взяты в полон. Один из них, Глеб, был уведен в литовскую землю, а на освобожденный смоленский стол победители Ольгердовичи посадили Юрия из-за уважения к своей сестре, рязанской княгине Ефросинье, которой Юрий приходился зятем.

Казалось, Олегу Ивановичу надо только бы радоваться, но вот загвоздка: смоленские бояре раскололись на две партии. Одна добивалась независимости от Литвы, другая, давно подкупленная, была расположена к Литве. Юрий Святославич стремился утвердиться на престоле именно как независимый князь, но он мог надеяться обрести самостоятельность лишь при помоге тестя. Олег Иванович всей душой был за Юрия Святославича, обещал ему всяческую помощь, но это означало лишь одно — разрыв с Ольгердовичами.

И когда он поведал младшему сыну о непростых смоленских делах, вводя его, помимо прочих, в широкий круг своих забот, Родослав, выслушав отца, попросил:

— Батюшка, пошли меня с полком в Смоленск!

— Да пошто, сын?

— В помощь Юрию Святославичу!

Рассмеялись и князь, и бояре, невольно ставшие свидетелями благородного, по-юношески пылкого порыва. Родослав в недоумении осведомился:

— Я сказал не то?

— То, сынок, то, — отец положил руку на плечо сына. — Люб нам твой горячий норов. Что ж, придет час — встанем и за Юрия нашего Святославича. А покамест… покамест он не просит у нас помоги. Попросит — другое дело. Так?

— Так.

— Ну, а коль так — перетакивать не будем, — заключил князь на шутливой волне.

Глава четырнадцатая. Каприз души

Князю Олегу хорошо было чувствовать локоть свата Дмитрия Донского. Чувство это давало ему уверенность в том, что теперь на него не нападут ни со стороны Дикой степи, ни с какой иной стороны. И оно, это чувство, подвигло его на некоторый риск, когда он позволил сыну Родославу бежать из Золотой Орды. Знал: в крайнем случае он получит поддержку Дмитрия Московского.

К счастью, со стороны Тохтамыша угроз не последовало. Войдя с огромным войском в Дагестан, Тохтамыш здесь, на реке Самур, встретился с войском Мираншаха, сына Железного Хромца. В бою Тохтамыш ощутил силу и стойкость неприятеля. И повернул назад. Когда сам Хромец углубился в Иран с целью его покорения, оставив свою собственную страну без должной защиты, Тохтамыш воспользовался этим обстоятельством и напал на Мавераннахр. Ограбил его. Вернулся в Сарай с богатой добычей и стал готовиться к новым битвам с Хромцом. Год спустя потерпел от него поражение, и теперь тем более ему было не до каких-то мелких претензий к рязанскому князю. Все внимание его поглощала подготовка к новым войнам. Противоборство с Хромцом пошло в затяжку: на руку русским князьям. Они были предоставлены самим себе и не подвергались опасностям нападений со стороны Дикой степи.

Да, князю Олегу было удобно ощущать себя союзником Москвы. Но время от времени в его душе поднималась волна недовольства собой: не ошибся ли он, отказавшись от борьбы за порубежные уделы, некогда рязанские, на границах с Московской землей? Имел ли он право предать забвению чаяния своих предков? Мысль о том, что, возможно, он упустил свой шанс возвыситься над Москвой, порой угнетала его. Умом понимал — возвыситься над Москвой он был не в силах. А душа была несогласна с умом. Душа, подгоняемая самомнением, капризничала. Своевольничала. Возносилась. Требовала должного уважения к её своеволию.

Весной 1389 года случилось событие, которое сильно взволновало Олега Ивановича. Ему доложили, что в Переяславле в дни Пасхи проездом из Москвы в Царьград остановится митрополит Пимен. И ещё сказали: глава русской церкви едет в Византию вопреки воле Дмитрия Донского. Олег был рад такому сообщению. Ему выпадала редкая удача — встретить на своей земле высокого гостя. Благословиться у него. Может быть, из этой встречи извлечь какую-то выгоду. Какую?

Известно, что Дмитрий Донской и Пимен не в ладах друг с другом. Князь Дмитрий, видно, так и не избавился от старого подозрения, что его выдвиженец на должность митрополита Митяй был отравлен по дороге в Царьград. Если отравлен, то кем? Спутниками Митяя. И так как после кончины его добиваться поставления в митрополиты стал именно Пимен, то как не заподозрить его в причастности к смерти Митяя? Как не заподозрить, что, возможно, Пимену было известно о готовящемся зле, и он не предотвратил его?

Пимен же, в свою очередь, не видя за собой вины в смерти Митяя, не мог забыть той обиды, которую он претерпел от князя, сославшего его на север, в Чухлому. Старое не забывалось. Быть может, растравлялось попытками князя Дмитрия сделать митрополита более послушливым ему. Пимен слишком сознавал величие и достоинство митрополичьего сана, чтобы стать в зависимость от князя.

Так вот, нельзя ли во время встречи с митрополитом попытаться внушить ему мысль о том, что на Руси, кроме великого князя Владимирского и Московского, есть и другие великие князья, которые могли бы стать серьезной опорой митрополиту в его делах? Не намекнуть ли, что таковым князем является он, Олег Рязанский, авторитет и значение которого на Руси обретают все больший вес?

Ведь если дать простор воображению, если только представить себе, что центром русской митрополии станет не Москва, а Рязань, и митрополит перенесет свой двор в Рязань, избрав её местом своего постоянного пребывания, Рязань возвысится необыкновенно быстро. Так же быстро, как в свое время ещё при московском князе Иване Калите быстро возвысилась Москва, стоило только тогдашнему митрополиту Петру перенести свой двор из Владимира в Москву.

Позволив себе немного помечтать, Олег Иванович, однако, давал себе отчет в том, как трудно исполнимы эти мечты. Слишком много тому препятствий. Воспримет ли митрополит дерзкую мысль Олега? И если воспримет — способен ли он на столь трудный шаг — разрыв с московским князем? И много-много других препятствий, видимых и непредвидимых.

Как бы там ни было, а первым делом князь Олег позаботился о встрече главы русской церкви по высшим меркам церемониала. Пимен был встречен почетно младшим сыном князя, Родославом, ещё в Перевицке — первой остановке Пимена и его свиты на Рязанской земле, куда он прибыл по воде, на речных судах. Здесь струги и насады, эти речные суда с поднятыми наделанными бортами, были погружены на колеса и отправлены в Переяславль сухим путем. Верст за двадцать от Переяславля гость был встречен старшим сыном князя, Федором. Сам же Олег Иванович с боярами и духовенством при большом стечении народа и при торжественном звоне колоколов встретил митрополита у ворот города. В распашной мантии луковичного цвета, каким окрашивают яйца к Пасхе, в круглой шапке с соболиной опушкой и золотым крестиком на макушке, князь Олег подошел к престарелому Пимену под его благословение и со смиренной почтительностью поцеловал его кощелую руку.