Феникс - Элизабет Ричардс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.
— Не очень, — признается она.
Дверь в подвал открывается и входит Ацелот, неся поднос с едой. На подносе какой-то суп для Натали и стакан с кровью для меня.
— Что это? Наш последний ужин? — спрашиваю я у него.
Он бросает на меня извиняющийся взгляд.
— Я подумал, может, вы голодны.
— Да я лучше подохну с голоду, — сплевываю я.
Он ставит поднос на ближайший деревянный ящик и чешет затылок. Похоже, он нервничает. Ацелот гораздо выше Элайджи, но не так широк в плечах. Поэтому я бы сказал, что ему около девятнадцати лет. Рукава его рубашки закатаны по локоть. Ногти обкусаны до мяса.
— Мне очень жаль, — говорит он, взмахивая рукой в сторону наших оков. — Но я, между прочим, не согласен с тем, что они делают.
— Тогда почему ты вместе с ними? — устало спрашивает Натали.
— Потому что у нас нет особого выбора. Когда мы узнали про «Десятый» из письма Люсинды, то поняли, что это лишь вопрос времени, когда Стражи заявятся к нам. — Ацелот усаживается с краю ящика, а его хвост подметает грязный пол. — Элайджа рассказал нам все, что обнаружил об «Ора». Сенат усмотрел в этом возможность заполучить в свои руки мощное оружие, чтобы защититься, но нам нужен был запасной план.
— Дай-ка угадаю, вы собираетесь отдать нас в руки Стражей в обмен на ваши жизни? — язвлю я.
— Вроде того, — признается Ацелот.
Я, не веря своим ушам, качаю головой.
— Да вы совсем чокнулись, если думаете, что Стражи согласятся на ваши условия.
— Скорее всего, так и будет, но у нас не так уж много вариантов, — возражает Ацелот.
— Ты мог бы присоединиться к восстанию, — говорю я.
— Именно этого я и хотел. — Ацелот вздыхает. — Просто я не смог убедить остальных сотрудничать с Дарклингами. — Он оставляет поднос и поднимается, ненадолго задерживаясь на ступеньках. — Мне, правда, очень жаль.
Дверь за ним закрывается. Как только он уходит, я обессилено прислоняю голову к колонне. Виски стучат. Я закрываю глаза, пытаясь хотя бы немного унять головную боль.
* * *
Я просыпаюсь от криков Сирен. Я моргаю несколько раз, пытаясь приспособиться к темноте, а потом смотрю на Натали. Совсем не помню, как отключился. Сколько я проспал? Она поворачивает голову в мою сторону.
У нас над головой раздается звук шагов, которые следуют через атриум в комнату, где заседает сенат.
Они здесь.
Мне страшно.
— Эш! — зовет меня Натали, тоже услышав шаги.
— Я не позволю им обидеть тебя, — говорю я.
В комнате Сената какой-то шум. Стулья царапают пол. Быстрые шаги. Я узнаю поступь Гаррика.
— Где они? — слышен его приглушенный голос.
— Внизу, — отвечает Безье.
— Тогда сходи за ними и приведи, — приказывает Себастьян.
Еще шаги. Вскоре после этого дверь в подвал открывается и в помещение попадает солнечный свет. Я ожидаю, что на пороге появятся гвардейцы Бастетов, но это Элайджа. На его запястье висит связка ключей. Он немного опускает голову, вставая перед нами.
— Как ты мог предать нас? — спрашивает Натали.
Он поднимает глаза.
— А что бы ты сделала на моем месте? Я исполнял приказ.
— Ты говоришь это так, будто у тебя не было выбора, — замечает она.
— У меня его не было!
Но она смотрит на него жестко и неумолимо.
— Не было, — шипит он, неосознанно перебирая золотые браслеты на запястьях. Браслеты, как у тех охранников наверху.
— Ты раб, — говорю я, понимая, в чем дело.
Элайджа едва заметно кивает.
— Так значит Безье не твой отец? — спрашивает Натали.
— Отец, — говорит Элайджа. — Но когда Рованна узнала о его романе с моей матерью, и что у них родился ребенок, она потребовала, чтобы я стал слугой. Дабы наказать мою мать.
— Видимо, здесь мы должны начать тебе сочувствовать? — интересуюсь я.
— Нет, — возражает Элайджа. — Но возможно вы сможете понять, что выбора у меня не было. Он — Консул, я должен повиноваться его приказам.
Натали закатывает глаза.
— Ерунда. Ты просто пытался произвести на него впечатление.
Элайджа краснеет.
— А ведь мы могли бы помочь тебе, — говорю я. — С «Ора», и восстание свершилось бы. А теперь все пропало. Ты всех нас приговорил.
Элайджа усаживается на влажную землю и горбится.
— Мне очень жаль.
— Ты уж прости нас, что мы тебе не верим, — говорит Натали.
— Я серьезно, — говорит он. — Ты мне не безразлична. Я никогда не хотел причинить тебе боль.
— Можно я передохну, а то я устала от всего этого притворства, — говорит она.
— Я не притворялся! Все так и есть! — горячится он. — Я тысячу раз хотел тебе во всем сознаться.
— А чего ж не сознался? — спрашивает она.
— Мне казалось, я поступаю правильно, что делаю это ради своего народа, — говорит он.
Натали пристально смотрит на него.
— И я хотел произвести впечатление на своего отца, — признается он.
— Рад, что у тебя вышло, — вмешиваюсь я, глядя на его золотые оковы.
Он потирает запястья, хмурится.
— Я надеялся...
— На что? Что твой папаша неожиданно примет тебя в свою семью, если ты доставишь меня с Натали к нему? Ты, видать, идиот, — отвечаю я. — Ты для него ничто. Просто его марионетка, которой он поиграется и выбросит, когда ты станешь бесполезен.
Элайджа проводит руками по волосам.
— Я не хочу, чтобы все вот так закончилось.
— Не закончится, если ты нас освободишь, — говорит Натали.
— Я не могу...
— Ты мой должник, — говорит Натали. — Я освободила тебя из Штаб-квартиры Стражей, не забыл?
— Да Себастьян убьет отца и братьев, если я не отдам ему вас, — говорит он. — Вы это прекрасно знаете.
Я смотрю на Натали. Я должен её вытащить отсюда, это единственный её шанс на выживание.
— Оставь меня. Себастьяну все равно нужен только я, — предлагаю я Элайдже.
— Эш, нет! — вскрикивает Натали.
— Прошу тебя, Элайджа, — уговариваю я его. — Если тебе и, правда, не безразлична Натали, тогда освободи её.
На его лице появляется неуверенность.
— Прошу тебя, — говорю я.
Я слышу, как наверху, теряя терпение, по комнате расхаживают Себастьян и Гаррик. Элайджа поднимает взгляд к потолку, затем переводит его на Натали. Он ненадолго закрывает глаза, он явно разрывается между тем, что должен сделать и тем, что правильно. Наконец он поднимается и освобождает её. Я испытываю такое облегчение, которое невозможно передать словами; у неё появляется шанс сбежать, шанс выжить. А мне нужно только это, чтобы держаться.
— Спасибо, — говорю я Элайдже.