Холод южных морей - Юрий Шестера

Густой мягкий мех, бурый сверху и сероватый снизу, морда вытянута в клюв, покрытый мягкой кожей, хвост уплощенный, как у бобра, но покрытый шерстью, на всех лапах плавательные перепонки, а на передних, кроме того, сильные когти.

— Чтобы рыть норы, — пояснил ученый. — Они у утконосов длиной до пяти саженей.

Матвей ощупывал мех животного.

— А шкурку-то подпортили, ваше благородие, — отметил он, обращаясь к лейтенанту, — вон сколько дырочек осталось.

— Ты что, ошалел?! — взорвался тот. — Тебе что, мастеровой, подавай целехонького на блюдечке с голубой каемочкой?!

— Дмитрий Николаевич произвел прекрасный выстрел, Андрей Петрович, — засвидетельствовал гардемарин, — зацепив зверя только краем пучка дроби. И это при том, что тот неожиданно бухнулся с берега в реку при нашем приближении, пытаясь, видимо, под водой скрыться в своей норе. Иначе от этого замечательного зверя остались бы только ножки да рожки.

— Не возмущайтесь так, Дмитрий Николаевич, — примирительно сказал ученый, — просто мой ассистент очень переживает за порученное ему дело.

— А мы с гардемарином, стало быть, просто так, от нечего делать бродим по лесам, постреливая живность?!

— Конечно, нет. Разрешите мне от имени руководства экспедиции поздравить вас обоих с успешно выполненной работой в составе группы. А вам, Дмитрий Николаевич, особое спасибо от меня лично за прекрасный экземпляр добытого вами утконоса.

— Покорнейше прошу вас, ваше благородие, простить меня за сорвавшееся с моего поганого языка слово, — умоляюще смотрел Матвей на лейтенанта. — Лучше бы мне провалиться сквозь землю на этом самом месте…

— Запомни на будущее, Матвей, — назидательным тоном произнес тот, — каждый сверчок должен знать свой шесток! И никак иначе. Другого не дано.

Андрей Петрович вздохнул с облегчением — инцидент, слава Богу, был исчерпан. «А ведь прав был Фаддей, что нельзя давать поблажку нижним чинам, даже если они и выделяются своими талантами из общей массы».

— А мы, Андрей Петрович, пойдем, пожалуй, с Романом да поищем кенгуру к обеду.

— Добро, Дмитрий Николаевич, только возьмите с собой Федора и Степана. Рядом кенгуру что-то не видать, а тащить его издалека как раз и будет сподручнее матросам.

Этим Андрей Петрович как бы подчеркнул неизмеримую дистанцию между нижними чинами и их благородиями.

Угрюмый, подавленный произошедшим Матвей молча снимал шкуру с утконоса. «И надо же было такому случиться, — переживал он. — Был уважаемым человеком на шлюпе, ведь сам капитан не раз хвалил, да мало того, отвалил такую уйму деньжищ, которая и не снилась. И понесло дурака. Возгордился… Дошел до того, что стал упрекать при всем честном народе господина лейтенанта, которому и в подметки-то не гожусь. А теперь… Даже Андрей Петрович, мой учитель и покровитель, на которого я, как на Бога, молюсь, после этого происшествия как бы между прочим обронил: “Я думал, ты поумнее, Матвей”», — и слезы раскаяния застлали глаза, мешая работе.

«Переживает вестовой, — отметил Андрей Петрович, сидевший на пне, занимаясь своими делами и изредка поглядывая на Матвея. — Ничего, это полезно. Это урок на всю его оставшуюся жизнь».

— Андрей Петрович! Андрей Петрович!! — неожиданно позвал озадаченный Матвей, сразу позабывший про все свои невзгоды. — Гляньте-ка на это чудо!

Сняв шкуру, он, как всегда, начал вскрывать тушку и вдруг обнаружил в ее брюшной полости два яйца. Это-то и поразило его.

— Сейчас сентябрь, то есть время размножения утконосов, — разъяснил ученый. — Это самка. Вскоре она отложила бы эти яйца в норе, из которых бы и вылупились детеныши. Ведь утконосы являются яйцекладущими животными, как, например, и ехидны, которых у нас пока нет, так как они ведут ночной образ жизни.

— Ну и ну, — удивился Матвей, преданно глядя на Андрея Петровича.

Через некоторое время вернулись охотники, притащив добытого кенгуру. Матросы споро налаживали костер с таганком, в то время как Матвей свежевал тушу.

А тут явился и Макар, неся на рогульке полдюжины убитых змей. Оставив в сторонке свои трофеи, он положил перед Андреем Петровичем довольно увесистую холщовую сумку.

— Я тут здорового ежика прихватил с собой на всякий случай, — небрежно сказал он, опуская руку в сумку.

— Стой! — неожиданно крикнул Андрей Петрович.

Макар удивленно вздрогнул, но руку из сумки все-таки выдернул.

— Это, Макар, не ежик, а ядовитая ехидна! — пояснил ученый, вытирая пот со лба. — Вываливай свою находку на землю.

Это действительно было животное, очень похожее на ежа. Подошли остальные члены группы, привлеченные громким восклицанием Андрея Петровича.

— Отличия от ежа, — стал объяснять ученый, — более длинные острые иглы и, как правильно отметил Макар, гораздо большие размеры. Но главное не в этом, — Андрей Петрович прижал ехидну коротким сапогом, которые носили все члены группы как средство против ядовитых змей, к земле. — Видите, на задних лапах шпоры, как у петуха? Так вот ими-то она и жалится подобно гадюке. Ты, Макар, как ее засунул в сумку?

— Да очень просто. Увидал в кустах местечко, где любят прятаться ползучие гады, пошарил его рогатинкой, а там на тебе — ежик! Колючий, зараза! Подставил к его морде раскрытую сумку и запихнул сапогом.

— Слава Богу, что не схватил его руками.

— Да мы завсегда так ловили ежиков в деревне.

— Ну что же, друзья, — подвел итог Андрей Петрович. — У нас с вами благодаря сегодняшним трофеям почти полный комплект новоголландских животных. Поэтому задержимся на стоянке несколько дней, пока Матвей окончательно подготовит все шкуры, и будем возвращаться на шлюп.

Уже подходили к прибрежной бесплодной зоне, когда после последней удачной охоты на кенгуру задорный гардемарин с озорным блеском в глазах предложил:

— Андрей Петрович, а не прихватить ли нам с собой на шлюп молодого кенгуренка?

— Это еще зачем?! — опешил ученый.

— Он забавный, вот пусть матросы и потешаются с ним.

Андрей Петрович озадаченно посмотрел на лейтенанта.

— А почему бы и нет. Роман, конечно, известный выдумщик, но эта идея лично мне тоже по душе, — поддержал тот гардемарина, загораясь охотничьим азартом.

К всеобщему удовольствию команды довольно большой кенгуренок быстро прижился на шлюпе, был как ручной и, к великой радости боцмана, чистоплотным. Ел все, что ему давали, не требовал особого присмотра и часто играл с матросами на верхней палубе. Унтер-офицер, служивший некоторое время на английском флоте, пытался боксировать с ним, и тот к восторгу публики, стоя на задних лапах и опираясь на мощный и длинный хвост, лихо отбивался передними.