Том 2. Марш тридцатого года - Антон Макаренко

Шведов. Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло, товарищ Вальченко. Аж зазвенело.

Вальченко. У меня тоже впечатление было довольно сильное…

Блюм. Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.

Торская. Зина, принеси бинт из больнички.

Платова. Есть. (Убежала наверх.)

Шведов. А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай, как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с энтузиазмом…

Блюм. Голубчик, Шведов… потушим?

Шведов. Потушим, а как же…

По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.

Шведов. О, пожарные приехали. (Выбежал.)

Платова (сверху). Вот бинты…

Торская. Дайте, я вам перевяжу…

Вальченко. Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня каждый день… по кумполу.

Торская. Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не останется.

Зырянский (входит). Ф-фу… насилу одолели.

Блюм. Потушили?

Зырянский. Не потушили, а растащили по бревнышку. Двор, как огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.

Вальченко. Это самый счастливый день…

Блюм. Ну, зачем вы так говорите… Вы знаете, чем это может кончиться?

Вальченко. А что?

Блюм. Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я уезжаю…

Вальченко. Кто?

Блюм. Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами не сошлись… Жены эти самые…

Вальченко. Нет… не может быть…

Торская. Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он занимается пустяковыми разговорами…

Пожарный (входит). Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек… (Вышел.)

Воргунов и Забегай входят обнявшись.

Забегай. Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами сделали? Товарищ Воргунов?

Воргунов. Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя поливали.

Зырянский. Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были бы.

Вальченко. Жму вашу руку, Петр Петрович.

Воргунов. А вы как?

Вальченко. О, я наверху блаженства.

Воргунов. Кому что, а курице просо…

Торская. Да вы весь мокрый, надо сейчас же переодеться.

Забегай. Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому партизану, мое галифе.

Смех. Зырянский и Синенький входят.

Зырянский. Хорошо, товарищ Воргунов?

Воргунов. Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов, шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки картина…

Торская. Да ведь и вы с ними.

Воргунов. Да ведь и я такой же…

Зырянский. Синенький, давай отбой.

Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные, измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаются возле Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.

Обрывки фраз:

— Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?

— Что же теперь?

— Там стульев штук триста.

— Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.

— Значит, и костюм за ваш счет.

— А может, он был старый.

— Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?

— Лаптенко, Гриша?

— Он молодец.

— Ему хорошо, у него спецовка подходящая.

— Как раз для пожаров.

— Его надо сейчас принять.

— Идем купаться, корешок…

— Соломон Маркович, а я говорил вам.

— Это горел старый мир.

— Ишь ты какие: старый мир…

— Выходит так, что и тушить не надо было.

— А за что я вам пошью новые костюмы?

— Заработаем.

Троян (входит). Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки уцелели.

Торская. На кого вы похожи, Николай Павлович!

Троян. Горел.

Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.

Воргунов. Где это вас так?

Троян. Это мы разбирали маленькую кладовочку.

Жученко (вводит толпу с огнетушителями. Уже и раньше многие приносили их). Что же вы побросали? Ставьте здесь.

Захаров. Ну, Соломон Борисович, ожили?

Блюм. Потушили. Ах, как я люблю этих коммунаров! Это же замечательно!.. Вы знаете? Постойте, сколько же огнетушителей истратили? (Поднялся с дивана. Начинает считать.) Один, два, три…

Жученко. Да зачем считать, сколько их было?

Блюм. Сорок штук.

Жученко. Все истратили, сорок, значит…

Блюм (в ужасе). Сорок штук?! Не может быть… Алексей Степанович, как же так?

Захаров. Что, много?

Блюм. Алексей Степанович, разве же так можно? Где же набрать столько денег? Сорок огнетушителей на такой маленький пожар… Это же безобразие.

Общий хохот. По окнам пробежали огни авто.

Синенький (встает). Крейцер приехал.

Все подтягиваются, как могут, поправляют одежду. Встает и перевязанный Вальченко. Зырянский вытягивается на верхней ступеньке, за ним Синенький с сигналкой. Зажегся свет.

Крейцер (входит). Ну, как? (Принимая рапорт, прикладывает руку к козырьку фуражки.)

Зырянский. Председателю Правления трудовой коммуны имени Фрунзе дежурный по коммуне командир второго отряда Зырянский отдает рапорт: в коммуне имени Фрунзе все благополучно. Коммунаров двести один, раненых (посмотрел на Вальченко) один.

Крейцер. Вот, дьяволы…

Смех, приветствия, рукопожатия.

Занавес

Акт четвертый

Большая комната совета командиров. В левой стене два окна. В правой стене, ближе к заднему плану — двери. Под стеной бесконечный диван, обитый зеленым бархатом с низенькой простой спинкой. Этот диван проходит даже сзади двух письменных небольших столов: один у задней стены — Жученко, второй у левой стены — Захарова.

Перед столами по два кресла, а перед столом Захарова небольшой столик. У правой стены на авансцене широкий турецкий диван, тоже обитый зеленым бархатом. На полу большой ковер. На стенах портреты, диаграммы соцсоревнования, портреты ударников. Комната совета командиров уютна, и нигде дешевых украшений, наклеенных кое-как бумажек. Все сделано солидно.

Вечер. Горят электрические настольные лампы и потолочный свет. Жученко сидит за своим столом.

Шведов (входит). Мы сейчас кончаем, Жучок.

Жученко. Совет после ужина сделаем.

Шведов. Добре.

Собченко (в повязке дежурного). Как с ужином? После комсомольского или после совета?

Жученко. Как только комсомольское кончится, давай ужин.

Собченко. Только вот беда: инженеры и конструкторы будут ожидать, пока мы поужинаем?

Жученко. Да чудак какой! Пригласи их поужинать…

Собченко. Правильно… А здорово сегодня!

Жученко. Ты, Шведов, молодец. Сегодня комсомол взял завод в руки…

Шведов. Да… Сколько сегодня машинок?

Жученко. Тридцать шесть.

Шведов. Хорошо. До пятидесяти близко. Вот тебе и ласточкин хвост.

Жученко. С воровством плохо. Ничего в руках нет.

Собченко. Забегай подозревает в краже масла Федьку и Ваньку Синенького.

Жученко. Не может быть…

Собченко. А вот я уверен, что на совете и воровство откроется. У пацанов есть какие-то намеки.

Шведов. Ну, идем на собрание, а то там Клюкин уже парится.

Шведов вышел. В дверях Воробьев и Наташа.

Воробьев. Жучок, задержись на минуту.

Жученко. Ну добре.

Собченко. А эти влюбленные все ходят.

Воробьев. Вот подожди, Санька, и ты влюбишься когда-нибудь.

Собченко. Чтобы я такую глупость мог на своем лице размазать? Да никогда в жизни. На тебя вот смотреть жалко. Что твоя физиономия показывает, так и хочется плюнуть.