Том 2. Марш тридцатого года - Антон Макаренко

Романченко (пробегая). Это не коммунары крадут.

Жученко. Вот мудрец тоже, Федя, а кто же крадет?

Романченко. Это черти завелись в коммуне.

Донченко. Вот я тебе уши надеру. Какие черти?

Романченко. Завелись в коммуне. Черти. С рогами и хвостом. Штатив пять сантиметров, а пружина четыре с половиной. Все крадут. Много чертей. Мы вчера с Ванькой одного поймали.

Шведов. И что ты мелешь? Кого вы поймали?

Романченко. Я же сказал тебе: черта, такой, знаешь… (Прикладывает рожки.)

Жученко. А ну, покажи.

Романченко. Э, нет! Это мы в подарок готовим с Ванькой.

Жученко. Кому?

Романченко. Совету командиров, кому же? Вот завтра поднесем. (Показывает, как он будет подносить. Удирает наверх.)

Шведов. Болтает пацан.

Жученко. Нет, здесь что-то есть. Федька — серьезный человек.

Черный (входит). О, целое совещание. Григорьева не видели?

Собченко. Вот еще этот Григорьев, понимаешь ты… А зачем он тебе?

Черный. В коллекторе была прокладка из слюды. Обтачивали коллектор на шлифовальных. Теперь ставим прокладку бокелитовую.

Жученко. А бокелит на шлифовальных плавится.

Черный. Во, прокладку переменили, а того не заметили, что бокелит жару не выдерживает. Ты знаешь, какое вращение на шлифовальных?

Собченко. Ну?

Черный. Вот тебе и «ну». Бокелит расплавится, а снаружи этого не видно. Ставим коллектор на место, все собираем, пробуем мотор — ничего не выходит. А черт его знает, в чем причина? Попробуй догадаться.

Собченко. А кричали все: «Девчата виноваты — обмотка неверная».

Черный. Валили на обмотку. Девчата уже и плакали, бедные.

Жученко. Да, это, брат, действительно. Кто же это наделал?

Черный. Да Григорьев же…

Шведов. Ну будет завтра день, постойте.

Жученко. Действительно, черти в коммуне.

Воргунов медленно спускается с лестницы, задумался.

Зырянский. Вот, может быть, товарищ Воргунов разьяснит?

Воргунов. Чего разьяснять?

Жученко. Говорят, черти в коммуне завелись.

Воргунов. Этого только не хватало.

Жученко. Товарищ Воргунов, вы слышали сказки о штативе и пружине, о бокелитовой прокладке, об автомате, о ласточкином хвосте?

Воргунов. Слышал.

Гедзь. Так отчего это?

Коммунаров прибавляется.

Воргунов. Отчего? Ясно — отчего. Не умеем работать.

Шведов. А вот мы за это возьмемся по-комсомольскому.

Воргунов. Как же это — по-комсомольскому?

Шведов. А вы не знаете?

Воргунов. Да видите ли, я уже сорок лет как в комсомольцах не был.

Блюм. Энтузиазм — вот что нужно!

Жученко. А вы в энтузиазм верите?

Воргунов. Я ни во что не верю. Я могу только знать или не знать.

Собченко. Ну хорошо, так вы энтузиазм знаете?

Воргунов. Это штука для меня трудная. Начнем с маленького. Вот вы рабфаковцы. Значит, геометрию, скажем, знаете?

Голоса. Знаем.

Воргунов. Какая формула площади круга?

Голоса. Пи эр квадрат.

Воргунов. Как можно эту формулу изменить при помощи энтузиазма?

Молчание.

Зырянский. Ну, так это само собой… Энтузиазм не для того, чтобы формулы портить.

Воргунов. Вот человек хорошо сказал. А вот работа нашего завода состоит из одних формул. Куда ни повернись — математика.

Шведов. И для того, чтобы применять математику, нужен энтузиазм.

Воргунов. Посмотрим. Возьмем того портача, который, скажем, проектировал бокелитовую прокладку. Сейчас он обтачивает на шлифовальных. Это без энтузиазма. А не дай господи, он станет энтузиастом, так он коллектор в горне обжигать будет.

Голоса. Ну…

Воргунов. Да. Ведь тут все дело в знании и честности. Если ты не знаешь свойств бокелита, не смей браться за конструирование бокелитовых деталей. Или посмотри в справочник. Вы понимаете, молодые люди? Это ведь халтура, это мошенничество, портачество. Люди не уважают ни себя, ни математики, ни работы, ничего. Какой энтузиазм может им помочь?

Молчание.

Вот и все. Можно продолжать мой путь?

Собченко. Нет, минуточку. Вот бакинцы выполнили пятилетний план в два с половиной года. Разве это не энтузиазм?

Воргунов. Да нет! Подобрались хорошие, честные, уважающие себя работники. Они всегда одинаковы — и с энтузиазмом и без энтузиазма. А сволочь всегда есть сволочь, и нечего призывать ее к подвигам. Дать стрихнина — и все.

Жученко. А вот вы не правы, так не правы! Нас тогда всех стрихнином потравить нужно было…

Воргунов. Почему… вас?

Жученко (смутился). Да… так. Мы, тоже, знаете… всяко бывало.

Гедзь. Да это же известно, чего там скрывать. Мы, товарищ Воргунов, были, как бы это выразить… не так, чтобы очень честные…

Воргунов. На работе?

Гедзь. Нет, не на работе…

Воргунов. Меня интересует только работа, а если вы там от любви или от голода… ну так это… это другое дело, совсем другое дело… Ну, я плыву дальше… (Он уходит несколько расстроенный и сгорбленный.)

Гедзь. Здорово завернул.

Шведов. Он правильно сказал. Конечно, нужны прежде всего точность и освоение техники.

Клюкин. И энтузиазм!

Шведов. Вот для него как-то места не находится.

Клюкин. Жалко, что я на посту стою. А то я треснул бы тебя прикладом по голове за такие разговоры, хоть ты и секретарь.

Собченко. Давай я за тебя постою, а ты тресни…

Шведов. Постойте, чем неправильно?

Клюкин. А ты понимаешь? Точность ему показали. А раньше он о точности не слышал? И у буржуев есть точность.

Гедзь. Ты точности дай волю… Они с тебя и шкуру стянут по всем правилам математики. Точность у них называется расчетом…

Собченко. А этот дед тоже, видно, такой… буржуазный…

Клюкин. Ты этого деда не знаешь, так и молчи…

Собченко. А что? Почему не знаю?.. Вот он говорит…

Гедзь. Он чудак.

Клюкин. Он чудак только снаружи… и бывает… такое закручивает. А на самом деле он у нас тут первый энтузиаст.

Собченко. О!

Зырянский. Ты тоже, Клюкин, закручиваешь…

Клюкин. А ты смотри. Мы вот с тобой смеемся, а он, смотри, какой черный ходит. Думаешь, отчего это? Он душой болеет…

Собченко. Это еще ничего не значит.

Блюм входит.

Жученко. Соломон Маркович, энтузиазм нужен или не нужен?

Блюм. Ну, это как сказать… Если что-нибудь получить, так почему, пожалуйста, энтузиазм нужен, это хорошее дело… А то другой получит, а ты будешь стоять как из кулька в рогожку. Ну, а если платить, например, так зачем тебе энтузиазм? Если тебе есть чем платить, так с тебя возьмут, не беспокойся, ну, а если тебе нечем платить, так нужно тихонько сидеть и не кричать, для чего тебе этот самый энтузиазм…

Смех.

Шведов. Вот это я понимаю. Ну, а если в работе?

Блюм. И в работе так: когда ты умеешь что-нибудь делать, так пожалуйста… А когда не умеешь, так кому ты нужен с твоим энтузиазмом. Не мешай другому — и все.

Шведов. То же самое.

Блюм. Что, то же самое?

Жученко. И Воргунов так говорит.

Блюм. Ну, так он же образованный человек, потому так и говорит.

Собченко. Соломон Маркович, где вы были целый день?

Блюм. У Соломона Марковича нет письменного стола, так он целый день бегает. А тут еще эту старую столярную на меня набросили.

Гедзь. Соломон Маркович, вы эту столярную скорее разбирайте.

Блюм. Кого разбирать, что вы говорите? Я на ней еще заработаю полмиллиона.

Собченко. Не заработаете, она сгорит раньше.

Блюм. Ну, что вы!

Жученко. Все коммунары говорят, что сгорит. Дня такого нет, чтобы там что-нибудь не загорелось.

Блюм. Вы знаете, я и сам так думаю. Даже ночью спать не могу… Ой! (Ушел наверх.)

Зырянский. Ну, ребята, переодеваться, скоро будут ужин давать. (К Лаптенко.) А ты как, привык ужинать? (Ребята расходятся.)