Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смешно сознавать, что сейчас я по собственной воле собираюсь повторить мамин опыт. Не знаю, какие ответы искала она и нашла ли, но мне терять в любом случае нечего. Если мамбо знает хоть пару деталей о моем прошлом, значит, есть шанс на возвращение. Если опростоволосится… Ну что ж, так тому и быть.
– А чего тут бояться?
Новый оскал. Зловеще-довольный. Неужели любой женщине достаточно для счастья того, чтобы мужчина хоть раз поддался на какую-нибудь нелепую провокацию?
– Пойдем в дом. Там будет удобнее.
Сказала бы честно: бесплатных зрителей там не окажется. Явно же берет деньги за свои представления, так зачем манерничать?
На улице была ночь, как ей и положено. Но свет фонарей успешно делал свое дело, давая представление об окружающей среде. В доме мамбо тоже царила темнота, но совсем другая. Беспросветная, несмотря на сотни язычков пламени.
Свечи были повсюду. На столиках, на стенах, кажется, даже на потолке, и конечно, на полу. Так много, что ступить некуда. Только этот свет не освещал ровным счетом ничего: разглядеть лицо мамбо можно было, лишь уткнувшись в него. Ну, почти уткнувшись. А потом зазвучал барабан.
Сначала ритм походил на биение пульса, глухой, мерный и слабый. Но с каждым ударом или шлепком – я так и не смог понять – мелодия менялась. Первый марш был тягучим, как патока. И предельно нудным. Казалось, этой монотонности, сводящей зубы, не будет конца, и вдруг ровное течение разорвалось буйством карнавала, увлекая сердце за собой, все быстрее и быстрее. Круг танца замыкался и размыкался, сбивая дыхание. Тянуло приноровиться, ухватиться за музыку, пуститься в пляс, пока невидимое веселье обнимает тебя… Не успел. Едва подумал, а ритм уже сорвался с прежнего настроения совсем в другое.
Звук стал намного глуше. Как шепот. Его еле удавалось разобрать, скорее получалось лишь ощутить движение воздуха от ладони, поднимающейся и падающей на натянутую кожу барабана, но почти не слышный, он доставал до костей. И был в несколько раз быстрее предыдущего, хотя это казалось невозможным. Ускорял бег, пока не взорвался канонадой, после которой захотелось прочистить уши. Особенно когда, наконец, наступила благословенная тишина.
– Кого будем убивать сегодня?
Говорила мамбо, совершенно точно. Своим собственным голосом. Вот только таких интонаций у чернокожей ведьмы не могло появиться ни за что и никогда. Вообще вряд ли хоть один живой человек не смог бы вложить в несколько простых слов столько бесстрастной ненависти и вожделения одновременно.
– Цель определена?
Может, в африканских традициях это считалось нормальным, но я подсознательно ожидал чего-то более туманного. Невнятно-романтического и абсолютно бездейственного. Пустой говорильни, то есть. А чтобы вот так, сразу, с места в карьер…
Её ладонь легла мне на плечо. Странно тяжелая. Но мысли о том, чтобы сбросить её прочь, почему-то даже не возникло.
– Ты звал меня.
– Вообще-то, не я. Женщина.
– Ты звал. Я уже слышал твой голос. Вчера. Или тысячу лет назад?
Вот уж чем-чем, а вызовом духов никогда не занимался. Ни в шутку, ни всерьез.
– Ты что-то путаешь. Я не мог тебя звать. Я понятия не имею, кто ты.
– Тогда мы квиты. Я тоже забыл свое имя. Давным-давно. Или минуту назад. Но главное неизменно: когда ты зовешь, я прихожу убивать.
Теперь в моё плечо упирался уже подбородок, а губы шептали совсем рядом с ухом.
– Здесь скучно, не находишь? Немного крови и криков пришлось бы кстати.
– Никакой крови!
– Можно взять шнур. Самый лучший – из человеческого волоса, конечно, но это ведь такая редкость… Только если самому сделать. Вложить немножко души. И немножко меня.
Наверное, мне должно было стать страшно. Но не получалось. Никак.
– Что тебе нужно?
– А что нужно тебе? Не я бросил клич. Ты.
– Ведьма обещала рассказать о моем прошлом. А вместо рассказа явился…
– Убийств не будет? Не будет криков? Не будет тел, корчащихся в лужах крови? Не будет пальцев, неспособных разжаться?
Я повернулся, но не смог даже дотронуться до мамбо, одержимой духом: чертовка отпрянула назад мгновением раньше. Как будто наизусть знала, что собираюсь сделать.
– О чем ты говоришь?
– Не знаю. Это было. И это прошло. Чтобы однажды вернуться или никогда не возвращаться. Решаешь ты. И зовешь тоже ты. А я слушаю, слышу и прихожу.
– Ты можешь назвать моё имя?
– Разве оно имеет значение? Желание, воля, действие – вот что важно.
– Ты говоришь о смерти. А кто умер? Знаешь?
– Человек. Они всегда умирают, рано или поздно. Одинокие, несчастные, отверженные и больные. А я веду счет их смертям. Когда становится скучно.
– Как он был связан со мной? Тот умерший?
Мамбо зевнула.
– Слова, слова, слова… А где же веселье?
– Отвечай!
– И ты разрешишь мне повеселиться?
Что сказать? Да или нет? Чем я рискую? А впрочем, чем бы ни рисковал… это шанс.
– Да.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Одержимая духом вплотную приблизилась к морю огненных язычков, становясь похожей на черную тень.
– Он никогда не хотел говорить о тебе. Ни сразу, ни потом.
Похоже на отца. Очень похоже.
– А ты спрашивал?
– Не помню. Должен был. Не мог же я упустить хоть капельку веселья? Но все это было так давно… Прошлой ночью. В другой жизни.
– И он совсем ничего не сказал?
– О, он говорил. Твердил без умолка, одно и тоже тысячу лет.
– И что именно?
– Моя кровь. Моя кровь. Моя кровь. Моя… кровь!
Голос сорвался на визг, а в следующее мгновение мамбо обернулась, кокетливо склонив голову на одну сторону.
– Ты обещал, помни!
И раздался крик.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, кто и почему кричит. А потом ещё примерно столько же, чтобы вырвать ладони Мари ла Кру из пламени свечей. Или все-таки чуть больше?
– Со мной все будет хорошо.
Так она сказала минуту спустя. Даже не взглянув на руки.
– Вы уверены?
– Я умею лечить ожоги, если ты об этом.
Ну да, наверное, умеет. А на крайний случай всегда можно вызвать врача. Вон, того же Вегу: судя по препаратам, которые рекомендует больным, да по вечной ароматной папироске в зубах, он сам не чужд народных практик, и собрату… то есть, сестре в помощи не откажет. Но спрашивал-то я о состоянии душевного здоровья.
