Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

- Я напишу вам, - быстро произнесла она, выдёргивая ладошку из его руки.

- Я буду ждать, - отвечал он, глядя ей вслед.

Она ни разу не обернулась, но тем не менее, ощущение пристального взгляда за спиной не покидало её до того самого момента, пока она не свернула к Дворцовой площади. Забравшись в коляску, Олеся вытащила руки из муфты и схватилась за пылающие щеки. Никогда ещё её так не целовали. Ох, и сладкий это был поцелуй! В груди, будто пустота образовалась, и сердце вдруг замерло, а потом ухнуло в эту пропасть, голова закружилась, и даже колени затряслись. А потом сделалось так жарко, так горячо, и хотелось, чтобы он целовал её и дальше, да только страх быть застигнутой, заставил её отстраниться. «Ах, какие руки сильные и нежные, - вздыхала девушка. – Если бы Бахметьев хоть раз так поцеловал!». И как же хотелось самой коснуться его, запустить пальцы в золотистые кудри, обхватить рукой сильную шею, прижаться всем телом к такому высокому, статному, к такому сильному и… желанному, покраснела она от греховных мыслей.

Глава 31

Константин Григорьевич смотрел вслед Олесе до тех пор, пока она не скрылась из виду. С Невского проспекта Вершинин отправился домой пешком. Когда же приятное возбуждение, вызванное близостью mademoiselle Епифановой, растворилось в холодном мартовском воздухе, к нему вернулась способность рассуждать здраво и молодой человек заметно приуныл.

Олеся Андревна промолчала в ответ на его признание, отказала ему, когда он просил её руки, но при том предположила, что они могли бы видеться иногда. Стало быть, ему отводилась роль любовника будущей графини Бахметьевой.

Первой мыслью было всё же встретиться с Георгием Алексеевичем, поговорить с ним начистоту. Признаться в собственных чувствах к его невесте, и пусть тогда его сиятельство решают, как поступить. Но тотчас вспомнился страх, что мелькнул в глазах девушки, едва только он заикнулся о том, что сам все устроит и переговорит с её женихом. Верно, Олеся очень желала стать графиней, а Вершинин, увы, не был обладателем столь громкого титула. Никогда она ему не простит подобного самоуправства, не настолько он дорог ей, дабы она пожертвовала возможностью занять столь видное положение в обществе.

Сама мысль о тайных встречах, супружеской неверности, необходимости таиться ото всех, была Вершинину весьма неприятна. К тому же наставить рога Бахметьеву было чревато не только грандиозным скандалом в обществе, но и отнюдь совершенно не призрачной возможностью встретиться с графом на рассвете, где-нибудь в весьма уединённом месте. Да и поступить так с человеком, который сделал для него немало хорошего, Вершинин не мог. Только представив себе, что придётся едва ли не ежедневно видеться с Бахметьевым на службе, здороваться, вести беседы, как ни в чем не бывало, Константин Григорьевич замедлил шаг и остановился посреди улицы. Мимо прогромыхала пролётка, едва не задев его, но он даже не обратил на то внимания.

Нет. Поступить так, значит, навсегда потерять уважение к самому себе. Подобное противоречит всему тому, во что он привык верить, и совершенно не совместимо с понятиями офицерской чести. Ему следует выкинуть из головы все мысли об Олесе. Не будь она помолвлена с Бахметьевым, можно было бы попытаться побороться за её внимание, хотя при выборе между ним и графом, его попытка загодя была обречена на провал. Но, по крайней мере, он не испытывал бы при этом угрызений совести. А так… остаётся только отступиться и попытаться забыть обо всём. Он сумеет справиться с чувствами, что испытывал к mademoiselle Епифановой и продолжит жить, как жил.

Оставалось только написать о принятом им решении Олесе, поскольку вряд ли у него хватит духу противостоять соблазну при личной встрече с ней. По возвращению домой, Константин Григорьевич решил, не откладывая объясниться с mademoiselle Епифановой, пока не угас этот порыв, и метущаяся душа не передумала явить миру благородство его натуры. То, что казалось ему столь простым и понятным, пока он размышлял над своими чувствами к Олесе по дороге домой, никак не желало облечься в слова и перенестись на бумагу. Какими словами можно было объяснить Олесе принятое им решение? Благородством? Нежеланием запятнать собственную честь, столь бесчестным поступком? Полно! Поймёт ли она его? Ведь для женщины нет ничего важнее тонкой и эфемерной материи, называемой чувствами. Разве не ради того она встречалась с ним за спиной своего жениха?

Вершинин отложил перо и стиснул ладонями виски. Как же это мучительно подбирать слова, дабы не обидеть, не ранить ненароком неосторожно! А может, стоило написать о том, что он не желал делить её ни с кем? Ухватившись за эту мысль, он вновь взялся за перо.

«Олеся Андревна, я прошу извинить меня за то, что решил доверить бумаге все те слова, что должен был Вам сказать при личной встрече. Видит Бог, я не способен принять Вашего отказа стать моей супругой и довольствоваться той малой унизительной ролью, что Вы отвели мне. Нет ничего более ужасного, чем знать, что Вы принадлежите другому и видеться с Вами лишь украдкой. Иными словами, я не желаю делить Вас ни с кем, даже с будущим супругом. Потому мне остаётся только пожелать Вам счастья и отойти в сторону, дабы никогда мои чувства к Вам не бросили даже тени на Ваше доброе имя и репутацию. Прощайте. К.В.»

Перечитав ещё раз эти несколько строк, Константин Григорьевич запечатал письмо в конверт, указав лишь имя адресата, и велел денщику незамедлительно отнести послание в дом на Пироговской набережной.

После свидания с Вершининым Олеся пребывала в весьма благостном расположении духа. Вспоминая каждое касание его губ, девушка заливалась смущённым румянцем. Оттого, какие незабываемые ощущения пробудил в ней поцелуй, бросало в жар, но стоило подумать о том, что кто-нибудь мог увидеть их, как тотчас озноб пробирал до самых костей, а от страха приподнимались короткие волоски у основания шеи.

Но как же восхитительно было то томление, что теснило грудь, бушевало в крови, не давая покоя. Она не могла подобрать описание тому ощущению неизведанной ранее лёгкости, что поселилось внутри неё, той истоме, что разливалась по всему телу, стоило только вспомнить ощущение тяжести его сильных рук на собственной талии, нежность крепких объятий. Все это затмевало даже опасность разоблачения.

Письмо от Вершинина в тот же день после их краткого свидания, стало для Олеси полной неожиданностью. Едва дворецкий вручил ей конверт, девушка заперлась в своих покоях, дабы без помех прочитать письмо, но его содержание радости ей не доставило. Улыбка, поначалу осветившая её лицо, как только она поняла, кто именно к ней писал, исчезла, после прочтения.