Я вам любви не обещаю (СИ) - Юлия Леонова

Все не давали ему покоя мысли о девицах Епифановых. Растревожила Олеся его сердце, а вот Натали напротив, не задела никаких струн в душе. Бахметьев прав был, когда говорил, что она умна, образована и довольна мила. От себя Константин Григорьевич бы ещё добавил, что она очень добра, но все эти достоинства меркли рядом с красотой её младшей сестры. А уж то, что Олеся столь недвусмысленно пыталась дать понять, что благосклонно приняла бы его ухаживания, и вовсе лишало покоя. Как бы то ни было, Вершинин решил для себя, что попытка увиваться за чужой невестой, чести ему не сделает.

Поутру поручик проснулся рано, едва забрезжил рассвет. Проспав чуть более трёх часов, он, тем не менее, чувствовал себя довольно бодрым и полным сил. Спать он лёг, не ужинавши, и потому утром от голода даже слегка кружилась голова. На Дворцовую площадь Константин Григорьевич отправился пешком, дабы не тратиться на извозчика, по пути зашёл в дешёвый трактир, заказал себе завтрак, что выходило дешевле, нежели содержать кухарку. Вершинин не жаловался, он привык. По крайней мере, он жил один и ему не приходилось ломать голову над тем, где взять средства, дабы содержать семью, как многим из знакомых ему офицеров. Скудное армейское жалованье давно стало предметом невесёлых шуток среди младших офицерских чинов. Чуть получше жили гвардейцы, а Константину Григорьевичу, как младшему адъютанту Главного штаба и вовсе было грех жаловаться.

Снегу за ночь намело немало, дворники чистили подъезды и дорожки к господским домам, мастеровые, рабочие, прислуга, спешили по своим делам, протаптывая дорожки в сугробах. Вершинин чуть замедлил шаг у цветочной лавки. Покупать цветы зимой было безумным расточительством с его стороны, но ему подумалось, что подобным подарком он мог бы дать знать Наталье, что заинтересован в продолжении знакомства с ней. Решившись, Константин Григорьевич толкнул дверь и вошёл внутрь. От цветочного аромата, витавшего в тесном помещении, закружилась голова. Молодая продавщица оценила его благосостояние одним взглядом, и улыбка тотчас исчезла с хорошенького личика.

- Чем могу служить, сударь? – вяло поинтересовалась она.

Вершинин промолчал, рассматривая выставленные на продажу цветы.

- Во что мне сей букет обойдётся? - указал он на белоснежные розы.

- Десять рублей, - не моргнув глазом ответила девица.

- Беру, - вздохнул Константин Григорьевич, доставая потрёпанное портмоне.

- Сами понесёте, али доставить? – поинтересовалась девушка.

- Доставить, - махнул рукой Вершинин, оплачивая ещё и услуги посыльного.

К букету поручик приложил свою карточку и короткую записку на имя Натальи. Указав адрес, он расплатился и вышел.

Спустя час мальчишка-посыльный, явился к дому на Пироговской набережной с корзиной, самым тщательным образом укутанной старыми газетами. Постучав в двери парадного, юноша звонким голосом попросил швейцара передать букет барышне и умчался прочь, оставив озадаченного слугу в одиночестве.

- Что застыл на пороге? – недовольно бросил дворецкий, проходя мимо. – Двери прикрой плотнее, выстудишь всю переднюю.

- Да вот, барышне велели передать, а какой не сказали, - пробормотал швейцар, протягивай корзину дворецкому.

- Так, поди, Олесе Андревне, - забирая у него из рук цветы, отозвался дворецкий. – Я сам снесу.

Перед дверью в покои младшей mademoiselle Епифановой, дворецкий торопливо убрал газету, в которую была обёрнута корзина с цветами и постучал.

- Войдите! – отозвался нежный девичий голосок.

- Олеся Андревна, вам тут цветы принесли, - входя в комнату, доложил слуга.

- Цветы? От кого? – оживилась девушка, принимая из рук прислуги корзину.

- Вытащив карточку из букета, Олеся улыбнулась.

- Благодарю, голубчик. Можешь идти.

Слуга поспешил удалиться. Спустившись в столовую, где собирались подавать завтрак, дворецкий швырнул в камин смятую газету. Ударившись о каминную решётку, бумажный ком немного развернулся и из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Слуга попытался было достать письмо, но не сумел. Бумажный лист быстро занялся пламенем, а дворецкий только попортил свои белые перчатки.

Глава 30

Меланхолия, навалившаяся с вечера, поутру никуда не делась, лишь приняла ещё большие размеры и глубину. Бахметьев без аппетита поковырялся вилкой в тарелке за завтраком, сделал выговор лакею, наливавшему кофе из кофейника за то, что тот под тяжёлым пристальным взглядом хозяина дрогнувшей рукой пролил несколько капель на скатерть, выбранил камердинера, потому как сапоги, по мнению Георгия Алексеевича, оказались недостаточно хорошо начищены и попенял кухарке за жидковатый кофе.

На службу Георгий Алексеевич явился в самом скверном расположении духа, потому досталось караульным на входе в здание штаба, молоденькому корнету, исполнявшего обязанности секретаря и даже Вершинину, вздумавшему поблагодарить графа за написанный накануне доклад.

С Константином Григорьевичем Бахметьев был особо язвителен. После ему сделалось невыносимо стыдно за своё поведение, ведь отнюдь не Вершинин был причиной его дурного настроения.

После полудня, будто желая ещё сильнее растравить душевные раны, Бахметьев оправился в апартаменты на Фонтанку. В квартире всё было так же, как в то время, когда Вера жила здесь. В гостиной на столе лежали неоконченные работы юной художницы, в глиняном стакане стояли кисточки, платья, что он покупал ей, аккуратно висели в гардеробной. Казалось, что она вышла ненадолго и вот-вот должна вернуться.

Георгий Алексеевич бесцельно бродил по комнатам. Прислуга, которая по-прежнему продолжала жить в квартире, в страхе притихла, не зная, чего ожидать от графа. Жалованье он платил исправно, но с тех пор, как исчезла mademoiselle Воробьёва, в квартире ни разу не появлялся, потому нынешний визит вызывал тревогу и недоумение.

Рывком открыв двери в гардеробную, Бахметьев застыл на пороге. Здесь все ещё витал едва различимый аромат её духов. Георгий Алексеевич прошёлся вдоль вешалок, провёл ладонью по одежде. Шарф цвета лаванды соскользнул с вешалки и упал на пол. Бахметьев наклонился, поднял его и зарылся лицом в тонкий шёлк. Её запах: смесь фиалки и резеды, он узнал бы его из тысячи других.

Скомкав шарф в кулаке, Бахметьев засунул его в рукав мундира. Дарья, осторожно подсматривавшая из-за приоткрытой в будуар двери, испуганно охнула, встретившись с ним взглядом. Глаза графа могли прожечь насквозь, столь неприкрытая ярость бушевала в них. Отшатнувшись от двери, горничная поспешила уйти, но он в два шага настиг её и больно ухватил за руку.