Новый Мир ( № 10 2005) - Новый Мир Новый Мир

Впрочем, если отрешиться от терминологической рефлексии, то таллинский сборник безусловно следует признать удачным. В нем немало информативных и содержательных работ, причем, что интересно, большинство из них посвящены литераторам-эмигрантам, которых, согласно изначальному замыслу, в рамках “Второй прозы” изучать не предполагалось. Видимо, отклонение от исходного курса иногда тоже может пойти проекту на пользу.

Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921 — 1923. Вступительная статья и составление В. Г. Макарова и В. С. Христофорова, комментарий В. Г. Макарова. М., “Русский путь”, 2005, 544 стр.

О “философском пароходе” в последние полтора десятилетия написано и наговорено столько, что, казалось, в его истории уже не может быть никаких белых пятен. И вдруг появляется внушительного объема том, состоящий почти исключительно из не публиковавшихся ранее документов, хранящихся в архивах ФСБ. Здесь и протоколы заседаний Политбюро, и внутренняя переписка чекистов, и секретные циркуляры, и арестные ордера.

Однако самое интересное в книге — это протоколы допросов высылаемых. Дело в том, что сотрудники ГПУ, по удачному выражению составителей, провели среди арестованных своего рода “социологический опрос”, интересуясь их отношением к советской власти, политическим партиям, сменовеховцам, савинковцам и проч. Из ответов на эти вопросы складывается любопытная мозаика. Главной неожиданностью оказывается достаточно искренняя, сколько можно судить, лояльность многих задержанных советской власти (исключения — Николай Бердяев, Иван Ильин — единичны). Большинство “непротивленцев” исходили при этом из признания неизбежности и закономерности победы большевизма и нежелания противоречить воле истории…

Напоследок одна мистическая новелла со счастливым концом. Как известно, в недавнем романе Дмитрия Быкова “Орфография” Анатолий Луначарский был путем анаграммирования превращен в Чарнолусского. Так вот, на стр. 128 изданного “Русским путем” тома напечатано письмо Луначарского Уншлихту — наркомпрос ходатайствует об исключении из числа высылаемых… профессора Чарнолусского. Из примечаний можно выяснить, что таковой действительно существовал и даже занимался во Временном правительстве вопросами образования, то есть был коллегой Луначарского. Но самое занятное, что все чекисты пишут фамилию этого персонажа с ошибкой — Чернолусский — и только Луначарский правильно. Кстати, в результате хлопот наркома Сталин, тогда секретарь ЦК, Чарнолусского из списков таки вычеркнул, и тот еще двадцать лет прожил в Москве. И даже умер своей смертью.

1 Недаром недоумевал Корней Чуковский: “Это невероятно, но даже в „Русском богатстве” П. Я. и Мякотина, в статье, написанной „под Михайловского”, умудрился г. Волжский шепотом, чуть слышно пожаловаться на Глеба Успенского за то, что тот верит в возможность „устроиться вне Бога и вне Христа””. Все так, только отчего же “шепотом” и “чуть слышно”? Именно здесь находится основной “нерв” ранних сочинений Глинки. Более того, в этом “невероятном” сочетании и заключается едва ли не главный их интерес для историка русской мысли.

ЗВУЧАЩАЯ ЛИТЕРАТУРА. CD-ОБОЗРЕНИЕ ПАВЛА КРЮЧКОВА

ЗВУЧАЩИЕ АЛЬМАНАХИ (Осип Мандельштам)

Странное дело: как только начнешь чем-нибудь заниматься, изберешь себе “направление” или “тему” — так из самых неожиданных мест идут к тебе “переклички” и “отклики”.

Раскрыл тут, что называется, наугад сборник Розанова1, заглянул в предисловие и читаю: “28 января 1881 года умер Достоевский. Весть эта потрясла Розанова. Через тридцать лет в статье „Чем нам дорог Достоевский?” он вспоминал: „Как будто это было вчера… Мы, толпою студентов, сходили по лестнице из ‘большой словесной аудитории‘ вниз… И вдруг кто-то произнес: ‘Достоевский умер… Телеграмма‘. — Достоевский умер? Я не заплакал, как мужчина, но был близок к этому… И значит, живого я никогда не могу его увидеть? и не услышу, какой у него голос! А это так важно: голос решает о человеке все…””

Стоит ли говорить, насколько последняя фраза этого монолога применима к творчеству Мандельштама?

В 1922-м, возможно, в том самом году, когда в Институте живого слова Сергей Бернштейн записывал чтение Мандельштама, — в Харькове отдельной брошюрой вышла статья поэта, названная “О природе слова”.

“Русский язык — язык эллинистический. По целому ряду исторических условий, живые силы эллинской культуры, уступив Запад латинским влияниям и ненадолго загощиваясь в бездетной Византии, устремились в лоно русской речи, сообщив ей самобытную тайну эллинистического мировоззрения, тайну свободного воплощения, и поэтому русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью”. И — через страницу: “…Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории. Поэтому совершенно верно, что русская история идет по краешку, по бережку, над обрывом и готова каждую минуту сорваться в нигилизм, то есть в отлучение от слова. Из современных писателей живее всех эту опасность почувствовал Розанов, и вся его жизнь прошла в борьбе за сохранение связи со словом, за филологическую культуру, которая твердо стоит на фундаменте эллинистической природы русской речи. Анархическое отношение ко всему решительно, полная неразбериха, все нипочем, только одного не могу, — жить бессловесно, не могу перенести отлучение от слова!”

По-видимому, впервые звуковой автограф2 Мандельштама был опубликован только в 1978 году, на весьма популярной впоследствии пластинке-гиганте “Голоса, зазвучавшие вновь. Восстановленные записи 1908 — 1956 гг.” (составитель Л. Шилов). Мандельштам читал здесь “Я по лесенке приставной…”. Впоследствии пластинка неоднократно переиздавалась, выходило и что-то вроде “второго тома”, на которой звучали “Цыганка” и “Нет, никогда, ничей я не был современник…”. Все вместе, на одном носителе, эти записи собрались в 1995 году, на малотиражной аудиокассете, выпущенной Государственным литературным музеем совместно с Мандельштамовским обществом. А три года назад они были тиражированы уже и в цифровом формате, на компакт-диске, о котором я подробно писал в июньском номере “Нового мира”.

Но то была первая ласточка, первый CD-сборник, где кроме Мандельштама было еще пятнадцать имен — от Толстого до Зощенко3, а через год, в 2003-м, вышло и персональное собрание, которому посвящен настоящий обзор.

И здесь уже не три, а десять (!) записанных стихотворений.

Мне кажется, что сам факт публикации семи неизвестных аудиозаписей великого поэта, как бы несовершенны они ни были, должен был бы вызвать в литературном сообществе хоть небольшую, но сенсацию. Куда там! Никто ничего не заметил. Ни одной печатной рецензии, ни одного публичного отклика на эту работу я не встретил. Только Александр Кушнер наговорил мне на видеокамеру благодарственное “звучащее письмо” для хворающего Шилова. В этом “письме” Кушнер, кстати, вспомнил, как еще много лет назад Лев Алексеевич “заводил” ему записи с декламацией Мандельштама, как это тогда расширило и обогатило образ поэта. “Голосом поэт пишет, голосом…”

Осип Мандельштам. Звучащий альманах. [Государственный литературный музей] (Из выступлений на вечерах в Колонном зале, ЦДЛ, ИМЛИ в дни празднования 100-летия поэта (1991). Читает Осип Мандельштам). Сувенирное издание.

Этот и следующий — по времени выхода — диск с записями Марии Петровых Лев Шилов составлял уже в новом веке, незадолго до своей кончины. И смею думать, той энергии, тех сил, каких у него в свое время достало на блоковскую композицию, где записи как самого поэта, так и чьи-либо воспоминания о нем плотно “держали друг друга” и сопровождались интереснейшим комментарием составителя, уже в полной мере не было. Звукоархивист спешил поделиться с любящей поэзию аудиторией драгоценными звуковыми документами, выпустить пластинку и поэтому, как мне кажется, чуть-чуть упростил самим же во многом и созданный канон того, что названо “звучащим альманахом”. Во всяком случае, себя не включил (а как хорош был бы здесь его комментарий — почему, например, так важно здесь чтение стихов Мандельштама именно Александром Морозовым — выдающимся нашим мандельштамоведом…).

Иными словами, схема альманаха оказалась такой, какой она и заявлена в аннотации: фрагменты публичных выступлений о Мандельштаме в дни его столетия и сами звуковые автографы поэта.