Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

Теперь настал черед Игорю удивляться.

— Нам-то что до них? — спросил он Котова. — Ждать надо было, когда зона была не построена. Тогда, может быть, нам что-нибудь и обломилось. Да и то вряд ли. Согнали бы мужиков вместе в один барак, в два, а проволоки и тогда хватало. Правда, посмотреть можно было бы на них. Я так думаю.

Котов не ответил и ушел за шваброй.

Как всегда, неожиданно появившийся в коридоре Вася поманил пальчиком Игоря в кабинет Дарзиньша.

Игорь, направляясь в кабинет „хозяина“, все еще думал о странности Котова: „Неадекватный он какой-то! Неужели в „крикушнике“ нельзя было выяснить у того же дежурного? И „что ему Гекуба, что он Гекубе?““

— Дурдом! — вырвалось у него вслух.

А он в это время открывал дверь кабинета, и присутствующие в кабинете услышали его определение.

— Уже хуже! — тут же откликнулся мрачный Дарзиньш. — Похоже, что грядет самая настоящая война.

— С Америкой? — пошутил Игорь, но его шутка успеха не имела.

— Серия убийств продолжилась! — ввел его в курс дела Вася.

— Да? — обрадовался Игорь. — Значит, я был прав, и это не Корчагин их всех „мочил“.

— Придется выпускать из БУРа! — печально вздохнул Вася. — А мы с тобой опять на нуле.

— Котов какой-то странный сегодня! — сообщил Игорь.

— Он не выходил вчера из административного корпуса, — ответил Дарзиньш. — Тем более во время убийства. Тогда он точно был со мной, помогал кое в чем.

— А убитый-то кто? — спохватился Игорь.

Петю Весовщикова, Хрупкого, он встретил утром в столовке, сам он тоже не ощущал себя неживым.

— Никогда не догадаешься! — ухмыльнулся Вася. — Ступа! То есть Ступнев, — поправился он. — Еще один „автор“!

Игорь от удивления несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Странное поведение Котова вызвало у него, грешным делом, подозрение, но уверение Дарзиньша в том, что Котов целый день не выходил из „крикушника“ ни на минуту, успокоило его.

— А его не могли свои „замочить“? — вырвалось у него.

— Игорь, Игорь! — поморщился Дарзиньш. — Я понимаю, что „с кем поведешься, от того и наберешься“, но лучше не уподобляться братве. Васе я еще прощаю, у него работа такая. А ты следи за своим языком.

Дарзиньш знал, что говорил. Ему нужно было беречь Игоря и от дурных привычек. Его предложение заинтересовало руководство организации. Решение об этом должно было последовать через пару недель, после спецпроверки.

— Слушаюсь, гражданин начальник! — отрапортовал Васильев, чем вызвал улыбку на лицах начальства. — Но все-таки такая версия может иметь место?

— Нет! — ответил Дарзиньш. — Если „князь“ пустит кровь авторитету, даже если он был просто несправедлив к братве, принял неправильное решение, нарушил воровской закон, его сразу же лишат титула „вор в законе“. Записки ходят не только с воли в зону, но и обратно. Канал связи — это первое, что создается и бережется больше всего. А как ты понимаешь, лишение титула „вор в законе“ — это очень суровое наказание, хуже только смерть. Но „князя“ убивают очень редко, только за предательство воровских интересов, если продался органам.

— И такое бывает? — удивился Игорь.

— Всякое бывает! — уклонился от ответа Дарзиньш. — Ты напрасно думаешь, что только у нас бывают победы внутреннего порядка. Стукачи работают на нас, а „братва“ подбирает какой-нибудь „ключик“ к „куму“.

— „Кум“ — это кто? — не понял Игорь.

— А вот Вася — тоже „кум“! — улыбнулся Дарзиньш. — На зоне так называют работников следственной и оперативно-режимной части колонии.

— А чем они ему платят? — поинтересовался Игорь.

— По зоне ходят огромные деньги, и никакой большой „шмон“ их не обнаруживает, — признался Дарзиньш. — Мы тоже „стукачам“ делаем разные поблажки: подкармливаем их тайком, представляем на досрочно-условное освобождение.

— Все это интересно! — согласился Игорь. — Но это при том, что Ступа — авторитет!

Тут уже удивленно переглянулись Дарзиньш с Васей.

— У тебя есть какие-то сведения? — поинтересовался Вася. — Факты?

— Кроме одного случайно услышанного разговора, ничего! — сознался Игорь. — Услышал же я следующее: двое, не будем называть фамилии и клички, спорили о сомнительности получения Полковником „объективки“ с воровской сходки. За Ступой нет ни одного громкого дела, он не придерживался воровских законов, сам себя „короновал“. А таких „сухарей“ быстро снимают с незаконного пьедестала и наказывают так, чтобы другим неповадно было. Вполне возможно, что этот вопрос решил новоявленный „князь“ зоны.

— Так быстро это не делается! — возразил Вася. — Сначала посылается записка на волю, потом собирается „сходняк“, рассматривается степень вины, а уж только потом волю воровской сходки переправляют в зону. Очень сомнительно, чтобы „князь“ начинал свое „княжение“ с крови. Это уже преступление, которое бросает тень на всех воров. А воровское сообщество больше волнует не материальный, а скорее моральный ущерб. Беспредел разрушает в первую очередь воровское сообщество.

— Я слышал, — возразил Игорь, — что Вазген — страшный человек, для которого убить человека, что раз плюнуть. И что он послан поднять колонию на беспорядки. „Сходняк“ решил показать свою силу, чтобы изменить условия содержания в некоторых лагерях.

— Но я же изменил им условия содержания, — возмутился Дарзиньш. — Им сейчас не на что роптать. Проволоку внутри зоны я снял, они же не знают, что только из-за отсутствия оной на складе и из-за постройки женской зоны. Кормежка сейчас отменная, куры пошли, их еще на пару недель хватит.

— Если контролеры не разворуют! — сердито буркнул Вася.

— Что ты хочешь этим сказать? — недовольно вскинулся Дарзиньш.

— Видел, как ваш заместитель и его „кореша“ тащили каждый по две курицы из столовки, — выдал воров Вася. — А зеки наблюдали за тем, как люди, призванные их воспитывать и направлять на честный путь, сами их обкрадывают.

— А ты что? — нахмурился Дарзиньш.

— А что я? — пожал плечами Вася. — Начальству не очень-то сделаешь замечание.

— Да уж, пожалуйста! — согласился Дарзиньш. — Принцип единоначалия, пока никто не отменял. Но я поговорю со своим замом.

— Так он вам и признался! — презрительно сказал Вася. — „Колоться“ он не будет, скорее на меня „бочку покатит“. Я один, а их двое. Упрутся „рогами“, и все дела. Так всегда и бывает.

— А не мог Ступа сам повеситься? — высказал предположение Игорь.

Его предположение вызвало веселый смех.

— Повеситься он сам мог! — согласился с ним Вася. — Но еще ни одному мужику не удавалось самому себя трахать. А Ступу поставили на „колхоз“. Осмотр тела показал, что в его заднице такой коктейль „молочный“, что хоть „сметану“ взбивай.

И он еще больше захохотал, единственным оценив свой юмор.

Вася любил читать и иногда даже говорил умные вещи, но из всех книг он извлекал только плохое, светлые идеи его не вдохновляли. А вот описания жестоких пыток он просто запоминал наизусть, правда, применять их на практике не стремился. Пока.

— Сумасшедшие люди! — вздохнул Дарзиньш. — Жаль, что в двадцатые годы не победила другая точка зрения на перевоспитание заключенных.

— Какая другая? — заинтересовался Васильев. — Расскажите, если можно.

— Почему нет? — согласился Дарзиньш. — Идея была в том, чтобы воздействовать на мозг заключенных электрическими импульсами, стимулируя деятельность мозга, и вызывать страх перед повторным совершением преступления. А с другой стороны, химическими препаратами сдерживать агрессивные эмоции человека. Ученые считали, что все серьезные преступления — это следствие биологических отклонений в организме. И что курс лечения — более действенный метод исправления, чем вся существующая пенитенциарная система. С ее подавлением и последующим перевоспитанием. Разговоры о перевоспитании преступников — пропаганда, с моей точки зрения, не только ненужная, но и очень вредная. И она у меня совершенно не в чести. Я считаю: виновен — терпи. Голод ли, холод ли, бесконечные унижения. Терпи и размышляй о том, что испытывала твоя жертва, когда ты над нею измывался. „Как аукнется, так и откликнется“.