Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

Поле ответственности, закрепленное за Мехлисом, по сравнению с довоенным периодом выросло значительно: число министерств (бывших наркоматов) и центральных ведомств, курируемых МГК СССР, выросло с 46 в 1940-м до 76 в 1946 году. Повышенного внимания требовали процессы перевода экономики с военных на мирные рельсы, восстановления и дальнейшего развития хозяйства страны, сокращения Вооруженных сил с их громадной инфраструктурой.

О масштабах шедших в народном хозяйстве СССР процессов дает наглядное представление размер госбюджета в 4-й пятилетке — более 71 млрд рублей, в том числе капвложения в промышленность — 41,1, в сельское хозяйство — более 11,5, транспорт и связь — около 7,7 млрд рублей.

Серьезным препятствием на пути реализации поставленных перед Мингосконтроля задач встала нерешенность организационно-штатных вопросов, весьма запущенных за годы войны. Из запланированного на 1946 год штата в почти 3,3 тысячи человек в строю было меньше половины — 1478. Предстояло заново сформировать руководящее звено как в Центре, так и в союзных республиках.

11 апреля 1946 года Совет Министров СССР утвердил представленные Мехлисом кандидатуры его заместителей — В. Ф. Попова (по общим вопросам), A.C. Гафарова, И. Е. Баранова, И. Т. Скиданенко, В. А. Леонтьева, А. Я. Ципко, С. Г. Емельянова, а чуть позднее — состав коллегии министерства.

Предметом особого внимания министра, как и всегда, на каком бы партийном или государственном посту он ни находился, были кадры. К этому его побуждали не только факторы общего характера, прежде всего, некомплект контролеров в краях и областях, на железных дорогах, крупных предприятиях, в военных округах, на флотах. У него была и личная причина уделять вопросам соблюдения штатной дисциплины, сокращения расходов на управленческие кадры немалую часть времени и сил — напомним, что по совместительству он занимал пост председателя Государственной штатной комиссии при Совете Министров СССР.

Ратуя за сокращение штатов других министерств и ведомств, Мехлис вместе с тем постоянно стремился к расширению собственного аппарата. В этих его действиях находил отражение нарастающий политический и хозяйственный кризис советской государственной системы. Почти полное отсутствие в экономике стимулов к качественному производительному труду, широкое применение властью административных, внеэкономических методов извлечения прибыли, практическое отсутствие самодеятельных форм демократического контроля придавали бесхозяйственности, хищениям и злоупотреблениям невиданный размах. В этих условиях действия министра госконтроля, чья информированность о масштабах экономической преступности, безусловно, выделяла его из ряда высших государственных чиновников, были направлены в идеале к тому, чтобы приставить надсмотрщика к каждому работающему. Между тем это было и невозможно, и бесполезно, ибо одним административным контролем ни предупредить, ни даже заметно сократить неэффективное использование государственной, а по сути, ничейной собственности еще никому не удавалось. К тому же — и Мехлису об этом было хорошо известно — коррупции не смогли избежать и сами госконтролеры, включая даже его собственных заместителей.

Сформировавшись как политик в условиях господства одной, тотально государственной, формы собственности, зная единственную систему управления — командно-административную в ее наиболее жестких проявлениях, он видел пути решения поставленных перед ним задач лишь в постоянном наращивании контролерских сил. Этому нередко способствовала обстановка чрезвычайных условий, бывших, правда, во многих случаях производными той же расточительной сталинской системы управления экономикой.

В 1946–1947 годах большинство территорий Российской Федерации, Украины, Молдавии, некоторые области Белоруссии и Казахстана были охвачены голодом. Он, как установлено исследованиями последних лет, стал следствием не только засухи и послевоенных трудностей, но и недальновидных действий государственного руководства. Ссылаясь на крайне неблагоприятные погодные условия и опасность агрессии со стороны западных стран, правительство пошло на проведение продразверстки, формирование резервов хлеба в объемах, которые превышали даже те, что были в военное время, и продажу зерна за рубеж с целью получения валюты. В 1946 году в целом по стране из урожая зерновых культур государством было заготовлено 17,5 млн тонн, то есть 44 процента валового сбора. В ряде областей России удельный вес хлебозаготовок был существенно выше: например, в Сталинградской — 86 процентов валового сбора, в Саратовской — 77, в Пензенской — 74. В счет госпоставок сдавалось даже семенное зерно. Правительство пошло на введение более строгого, чем в войну, народного потребления хлеба и других видов продовольствия.[184]

Голод вызвал небывалую волну преступности — краж общественной и личной собственности, спекуляции продуктами питания, хищений государственных запасов зерна, сырья и готовой продукции пищевой промышленности. В этих условиях Мехлис вошел в правительство с предложением о создании в рамках МГК СССР Государственного хлебного контроля. В соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 24 ноября 1946 года такое структурное подразделение со штатом в 1800 человек было создано.[185]

Учитывая остроту ситуации, министру пришлось лично выезжать на места, правда, не столько для контроля, сколько для выколачивания из колхозов и совхозов хлеба. В частности, такую миссию он исполнял вместе с Берией в хозяйствах Краснодарского края.

Следующий, 1947 год, был не менее трудным для обеспечения страны продовольствием. Это отразилось на масштабах различных преступлений и злоупотреблений, добавив работы и госконтролерам. По заданию правительства МГК подвергло ревизии 17 территориальных управлений и 25 баз Министерства продовольственных резервов СССР. По итогам ревизии было издано совершенно секретное постановление Совета Министров СССР «О хищениях, скрытии от учета, порче и самовольном разбазаривании продрезервов», предписывавшее привлекать виновных к строгой, в том числе уголовной ответственности. К началу 1948 года в соответствии с требованиями этого постановления было осуждено более 10 тысяч материально-ответственных лиц.[186]

Мехлис не только активно поддерживал курс высшего руководства страны на искусственное ограничение народного потребления, но и попытался использовать сложившуюся ситуацию для расширения своих полномочий, причем именно репрессивного характера. Он претендовал на право Министерства госконтроля проводить окончательное следствие по различным хозяйственным нарушениям, а затем сразу, минуя прокуратуру, передавать дела на виновных в суд. МГК, таким образом, превращалось бы в некий чрезвычайный орган. Это выглядело нонсенсом даже на фоне нарастания репрессивного характера послевоенного сталинского государства, и притязания Мехлиса были отвергнуты.

Отражением глубокой уверенности, что тотальный контроль может вполне компенсировать органические недостатки экономической системы, следует рассматривать и другие его предложения, воплощенные в постановлениях Совета Министров СССР «О Государственном контроле за приемкой и сохранностью хлопка» (от 11 июля 1947 года), «О Государственном контроле на железнодорожном транспорте» (от 17 мая 1948 года), «О Государственном контроле за сохранностью и расходованием спирта» (от 16 июля 1949 года) и других подобных мерах по наращиванию сети контролеров.

Но Льву Захаровичу и это казалось недостаточным. В январе 1949 года он заявил о необходимости иметь в системе МГК подобные структуры также в угольной, нефтяной промышленности, в отдельных экономических регионах, таких, как Донбасс, Кузбасс, на нефтяных промыслах в Азербайджане.

Было бы ошибкой упрощать проблему, сводить ее к прямолинейности во взглядах лишь одного руководителя МГК СССР. За массовыми хищениями и расточительством, за слабой действенностью контрольно-ревизионных органов скрывались явные признаки нараставшего политического и хозяйственного кризиса советской государственной системы.

Неэффективность предпринятых государством мер подтверждает и уголовная статистика тех лет. Число преступлений все время росло, несмотря даже на то, что в условиях послевоенного голода власти пошли на беспрецедентное ужесточение законов — по указу от 4 июня 1947 года максимальный срок заключения за хищение социалистической собственности составил 25 лет. Число осужденных к лишению свободы на срок свыше 10 лет в 1947 году выросло по сравнению с предыдущим годом в 100 (!) раз, а в 1948 году — еще в 3,8 раза. За хищение хлеба к концу 1947 года в тюрьмах и лагерях оказалось примерно 380 тысяч человек. Среди них очень большую долю составляли женщины и подростки, что прямо свидетельствует о том, что преступления совершались именно на почве голода. Сбить эту волну могла только разумная экономическая политика, но никак не уголовные и административные меры, включая ужесточение госконтроля.