На закат от Мангазеи - Сергей Че

оставил. Отправил под конвоем в Мангазею. Даже оружие не забирал. Парочку особо рьяных, конечно, придется в поруб посадить, но остальные продолжат службу. Под моим началом. Твои казачки теперь не твои, Григорий Иваныч.

- Не имеешь права! - прорычал Кокарев. – Власть мне не ты давал, и не тебе ее забирать.

Троекуров рассмеялся.

- Москва далеко, тут приходится рядить по обстоятельствам. Нежто не помнишь, как нас перед службой напутствовали? Ежели что случится с кем из воевод, оставшийся берет на себя полноту ответственности. Вот с тобой и случилось. Виданное ли дело, целый воевода в плен к дикарям угодил. Живой!

- Как видишь, я уже не в плену.

- Это уже не важно, - отмахнулся Троекуров. – Твои казачки, сидя в разбойном городище уже не знали куда податься. Еще немного и примкнули бы к этим, - он махнул рукой в сторону лодьи. – И тогда тебя пришлось бы судить за измену. Скажи спасибо, что я вовремя явился.

- Врешь, Троекуров! Мои люди никогда…

- А кто это? – громко перебил его Макарин, увидев, что трясущиеся руки воеводы уже тянутся к самопалу.

Троекуров посмотрел на Макарина так, будто только что заметил.

- Это? Воры. Надымские сидельцы, чье местное городище вы захватили. Они ушли на свой разбойный промысел аккурат перед вашим нападением. А потом вернулись. Тут-то я их и приметил. Гнался за ними аж со вчерашнего утра, пока они на мель не сели. Пушка одна и ядер мало, а то бы мы давно с ними управились.

- Трус, - шепотом процедил Кокарев. – Боится рукопашной. Слизень.

- А что у тебя, дьяк? – вежливо спросил Троекуров. – Продвигается расследование?

- Не так быстро, как хотелось бы.

- Ты меня сильно удивил, когда отправился внезапно в пустоши. Государевы люди так не поступают.

- Необычные дела требуют необычных мер. Как ты узнал, что нас в плен взяли?

- Сорока на хвосте принесла, - улыбнулся Троекуров.

- И я даже знаю, что это за сорока, - сказал Кокарев и показал на одного из толпившихся позади Троекурова стрельцов. – Горелый, иуда! Уже серую форму напялил.

Макарин с трудом узнал в шуплом темнолицем стрельце виденного им однажды казака. Тот пытался держаться позади и не смотреть на своего бывшего начальника.

- Не трогай Горелого, - сказал Троекуров. – Он выполнил свой долг, когда сообщил мне о вашем пленении.

- А разбоя того в городище тоже ты убил, а, Горелый? – крикнул Кокарев. – Боялся, что я узнаю, как ты с ворами брагой торгуешь? Кто твои подельники, вражина?

- Ничего не знаю, - пискнул Горелый. – Никого не убивал!

Троекуров покачал головой.

- Вот ведь какой бардак у тебя в отряде был, Григорий Иваныч. Теперь сам видишь.

Кокарева трясло. Он то и дело касался пальцами рукояти самопала и тут же отдергивал руку.

- Ты, Григорий Иваныч, не беспокойся, - сказал Троекуров с благодушным видом победителя. – Поживи до весны в Мангазее, на своем острожном дворе. Обещаю полное довольство и уважение. А потом до Москвы двинешь, за новым назначением. Сопроводительную грамоту напишу. Хорошую. Забудем былые обиды.

Кокарев сплюнул и отвернулся.

- И тебе, дьяк, тоже следовало бы вернуться. Нечего по пустошам с дикарями шастать. Если хочешь, могу пару стрельцов в услужение дать. Будешь их посылать за сведениями.

- Спасибо, воевода, но вряд ли стрельцы в этом деле помогут. Я как-нибудь сам.

Троекуров помрачнел.

- Ну как знаешь. Спускайтесь уже. Нечего на пригорке торчать. Скоро мы с этим сбродом покончим и в обратный путь двинемся.

- Покончишь ты с ним, как же, - проворчал Кокарев. – Кишка тонка. Как хочешь, дьяк, но в Мангазею я пока не вернусь. Полгода жить на поводке у этого самодовольного кота мочи не хватит.

- И что ты намерен делать?

- Не знаю. Может до Тобола добраться, у меня с тамошним воеводой отношения хорошие.

- Даже для этого корабль нужен.

- Нужен, - проворчал воевода, мрачно разглядывая красно-черные борта сидящей на мели лодьи. Десяток воров прижимались к просмолённым доскам, кто лежа, кто сидя на кортах. Макарин приметил у двоих по самопалу, остальные были при топорах и саблях. С оружием у воров было небогато.

- Отсюда прострел хороший, - задумчиво сказал Кокарев. – Всех разбоев как на ладони видно. Ручницы не достанут, а пушка вполне может, если ее на холм поднять. Вот ведь Троекуров, даже на это у него мозгов не хватило. Лупит с дури по бортам, только ядра изводит. На что надеется?.. Иван Михалыч! – Троекуров снова поднял голову. – Когда в нашей с тобой дрязге приказные разбираться начнут, твое слово будет против моего. И уж куда кривая вывезет, сейчас предугадать сложно. Может тебя послушают. А может и меня.

Троекуров пожевал губами, размышляя. Спросил:

- Ты хочешь что-то предложить?

- Я поддержу на разборе твое слово. Скажу, что действовал ты наилучшим образом, без задней мысли.

- А взамен?

- Нам с дьяком нужна эта лодья.

Троекуров нахмурился.

- Зачем она вам?

- Не хочу я сидеть у тебя в остроге под надзором. Да и тебе это может не понравится. Напьюсь, казачков подговорю да бунт устрою.

- Бунт устроишь – на плахе окажешься.

- Это ежели ты одолеешь. А ежели я? Сам понимать должен, я гость непокладистый, нет резона меня рядом держать. Отпустишь, пойду на Тобол. Сейчас остроги по всей окраине как грибы растут. Без службы не останусь. Авось, и разбора по нашим делам никакого не будет. Москве сейчас не до того.

Троекуров покивал, соглашаясь.

- Разумно, Григорий Иваныч. Если конечно твоему слову поверить. А тебе, дьяк, зачем лодья?