На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин

В выборе музыки безопасность играет важную роль для многих из нас. В какой-то степени мы отдаемся музыке, когда ее слушаем, — мы доверяем композиторам и музыкантам часть своего сердца и души, позволяем созданным ими последовательностям звуков увести нас куда-то за пределы нас самих. Многие из нас чувствуют, как хорошая музыка соединяет нас с чем-то бóльшим, выходящим за пределы нашего «я», с другими людьми или с Богом. И даже если она не переносит нас в трансцендентное эмоциональное пространство, она может повлиять на наше настроение. Это объясняет, почему нам не хочется терять бдительность и подставлять под удар свои эмоции ради кого попало. Мы сделаем так только тогда, когда музыканты и композитор дадут нам ощущение безопасности. Мы хотим быть уверены, что нашей уязвимостью никто не воспользуется. Это одна из причин, почему так много людей не могут слушать Вагнера. Из-за его пагубного антисемитизма, явной вульгарности разума (как выражается Оливер Сакс) и ассоциации его музыки с нацистским режимом некоторые люди не ощущают себя в безопасности, слушая его сочинения. Вагнер всегда глубоко меня будоражил — причем не только его музыка, но и сама идея ее прослушивания. Мне не хочется поддаваться соблазну и слушать что-то, созданное таким беспокойным разумом и таким жестоким (или непроницаемым) сердцем: я боюсь, что у меня могут родиться ужасные мысли. Когда я слушаю музыку какого-нибудь великого композитора, я чувствую, что в каком-то смысле становлюсь с ним единым целым или, по крайней мере, впускаю его в душу. В популярной музыке меня это тоже может беспокоить, потому что среди ее авторов порой встречаются сквернословы, сексисты, расисты, а то и сразу три в одном.

Такое чувство уязвимости и готовности довериться исполнителям наиболее ярко проявляется в рок- и поп-музыке последние 40 лет. Это объясняет количество фанатов у популярных музыкантов: Grateful Dead, Dave Matthews Band, Phish, Нила Янга, Джони Митчелл, The Beatles, R. E. M., Ани Дифранко. Мы позволяем артистам влиять на наши эмоции и даже на нашу политику: подбадривать нас или, наоборот, заставлять грустить, утешать и вдохновлять. Мы пускаем их в свою гостиную и спальню, когда никого нет рядом. Мы впускаем их в наши уши — непосредственно, через наушники или колонки, когда ни с кем не разговариваем.

Это довольно необычно: позволить себе такую открытость с совершенно незнакомым человеком. У большинства из нас есть некоторая защита, не позволяющая нам высказывать сразу все чувства и мысли, которые приходят в голову. Когда кто-то спрашивает, как у нас дела, мы отвечаем, что нормально, даже если мы расстроены из-за домашней ссоры или испытываем небольшое физическое недомогание. Мой дедушка часто говорил, что скучный человек — это тот, кто на вопрос, как у него дела, начинает честно рассказывать, как у него дела. Некоторые вещи мы скрываем даже от близких друзей, например проблемы с пищеварением и кишечником или чувство неуверенности в себе. Одна из причин, по которой мы готовы быть уязвимыми перед любимыми музыкантами, заключается в том, что они часто уязвимы перед нами (или транслируют уязвимость через искусство — неважно, делают они это искренне или просто художественно выражают чувство).

Сила искусства в том, что оно объединяет нас друг с другом и с более глубокими истинами — о том, что значит быть живым и что значит быть человеком. Мы сопереживаем Нилу Янгу, когда слышим, как он поет:

Старик, взгляни на мою жизнь, ведь я такой же, каким был ты…

Живу в раю один и думаю о том, каково жить вдвоем.

Хоть я сам и не в раю, но я легко сопереживаю человеку, который добился материального успеха, но не имеет никого, с кем можно было бы этот успех разделить; человеку, который «обрел весь мир, но утратил душу», как спел когда-то Джордж Харрисон, процитировав сразу и Евангелие от Марка, и Махатму Ганди.

Или когда Брюс Спрингстин поет об утраченной любви в песне «Back in Your Arms» («Снова в твоих объятиях»), что-то в нас откликается на «общечеловеческие» чувства поэта, как и в случае с Нилом Янгом. А когда мы задумываемся о том, сколько всего есть у Спрингстина — и любовь миллионов людей во всем мире, и миллионы долларов, — мысль о том, что он не может воссоединиться с той единственной, с которой хочет быть, представляется еще трагичнее.

Мы ощущаем уязвимость там, где ее не ожидаем, и она только сближает нас с артистом. Дэвид Бирн из Talking Heads вообще известен своей абстрактной лирикой и умением залезть слушателю под кожу. В своем сольном исполнении «Lilies of the Valley» («Ландыши») он повествует об одиночестве и страхе. Отчасти наша реакция на его стихи усиливается тем, что мы уже знаем кое-что об артисте или, по крайней мере, о его личности эксцентричного интеллектуала, который редко раскрывал перед другими это честное и прозрачное чувство — страх.

Таким образом, на наши предпочтения может влиять отождествление себя с артистом или с тем, что он вкладывает в свое творчество. Джонни Кэш создал образ бунтаря и преступника, а также много раз демонстрировал сострадание к заключенным, выступая с концертами в тюрьмах. Заключенным музыка Джонни Кэша может нравиться или начать нравиться благодаря тому, чтó этот артист вкладывает в свое творчество, независимо от каких-либо музыкальных характеристик. Однако поклонники не всегда готовы следовать за своими меняющимися кумирами — и это пришлось узнать Бобу Дилану на Ньюпортском фолк-фестивале. Джонни Кэш спокойно мог петь о желании выйти из тюрьмы, не отталкивая слушателей, но, если бы он заявлял, что ему нравится посещать тюрьмы, потому что это помогает ему ценить собственную свободу, он бы перешел грань между сопереживанием и злорадством, и аудитория заключенных по понятным причинам отвернулась бы от него.

Предпочтения начинаются с открытости новому, и у каждого из нас свой коэффициент «авантюризма» в том, насколько далеко мы готовы выйти из музыкальной зоны комфорта. Некоторые более открыты экспериментам, чем другие, во всех аспектах своей жизни, включая музыку. В разные периоды мы можем то стремиться к новизне, то избегать ее. Как правило, когда нам скучно, мы ищем новых впечатлений. Поскольку интернет-радио и плееры становятся все популярнее, думаю, что в ближайшие несколько лет мы увидим персонализированные музыкальные станции, где каждый сможет слушать собственное радио: компьютерные алгоритмы будут воспроизводить музыку, которую мы уже знаем и любим, в сочетании с той, которая, вполне вероятно, нам понравится[21]. Думаю,