На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин

кто употребляет героин, пренебрегают своим здоровьем, и, как известно, среди них высокий уровень смертности. Кроме того, наркоманы — плохие родители. Обычно им наплевать на потомство». Пренебрежение здоровьем, своим и своих детей, — верный способ уменьшить вероятность передачи генов следующим поколениям. Таким образом, во-первых, если музыка не способствует лучшей приспособленности, то ее любители должны быть в невыгодном положении с точки зрения эволюции и выживания. Во-вторых, если это верно, то музыка не смогла бы существовать в течение продолжительного времени. Вряд ли вид станет долго поддерживать деятельность, имеющую низкую ценность с точки зрения приспособленности, и вряд ли индивид захочет расходовать на нее значительную часть времени и энергии.

Все имеющиеся у нас доказательства говорят о том, что музыка не может быть лишь «слуховым чизкейком» — она известна человечеству очень давно. Музыкальные инструменты — одни из древнейших найденных нами артефактов. Яркий пример — обнаруженная в Словении костяная флейта, сделанная из бедренной кости вымершего ныне пещерного медведя, возраст которой около 50 000 лет. В истории нашего вида музыка возникла раньше земледелия. Мы можем довольно консервативно утверждать, что пока мы не обнаружили материальных доказательств того, что язык появился раньше музыки. Но на самом деле кое-что говорит об обратном. Музыка, несомненно, старше костяной флейты, которой 50 000 лет, потому что флейты едва ли были первыми музыкальными инструментами. Различные перкуссионные инструменты, включая барабаны, шейкеры и трещотки, вероятно, использовались за тысячи лет до флейт — мы видим это, наблюдая за современными обществами охотников-собирателей и читая сообщения европейских завоевателей о том, что они обнаружили в культурах коренных американцев. Археологическая летопись демонстрирует непрерывную историю музыкального творчества везде, где мы находим следы людей, и в каждую эпоху их существования. И, конечно, наши предки пели еще до изобретения флейт.

Повторим общий принцип эволюционной биологии: «Генетические мутации, повышающие вероятность того, что человек проживет достаточно долго, чтобы размножиться, становятся адаптацией». По самым оптимистичным оценкам, для проявления адаптации в человеческом геноме требуется не менее 50 000 лет. Это называется периодом эволюционного отставания — временны́м промежутком между первым появлением нового признака у небольшого количества особей и моментом, когда он уже широко распространился в популяции. Когда психогенетики и эволюционные психологи ищут объяснение нашего поведения или внешнего вида с точки зрения естественного отбора, они изучают, какую задачу решала та или иная адаптация. Но из-за того, что период ее закрепления настолько долгий, получается, что она была реакцией на условия, существовавшие как минимум 50 000 лет назад, а не современные. Наши предки — охотники и собиратели — вели совершенно не такой образ жизни, как те, кто сейчас читает эту книгу, у них были другие ценности и заботы. Многие из проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня, — рак, болезни сердца, возможно, даже высокая статистика разводов — стали нас мучить, потому что наш мозг и тело созданы для того, чтобы справляться с жизнью, какой она была 50 000 лет назад. Еще через 50 000 лет, в 52 006 году (плюс-минус несколько тысячелетий), наш вид, возможно, наконец-то эволюционирует до того состояния, чтобы справляться с сегодняшними обстоятельствами существования: перенаселенными городами, загрязнением воздуха и воды, видеоиграми, полиэстером, пончиками в глазури и ужасным дисбалансом в распределении ресурсов. Вероятно, у нас разовьются психологические механизмы, позволяющие жить в тесноте, не лишаясь при этом ощущения личного пространства, и физиологические механизмы для обработки углекислого газа, радиоактивных отходов и рафинированного сахара, а еще, возможно, мы научимся применять ресурсы, которые сегодня не умеем использовать.

Когда мы задаемся вопросом об эволюционных основах музыки, нет никакого смысла представлять себе Бритни Спирс или Баха. Нам нужно думать о музыке, какой она была около 50 000 лет назад. Инструменты, найденные при археологических раскопках, помогут нам понять, что́ наши предки использовали для создания музыки и какие мелодии они слушали. Наскальные рисунки, роспись по керамике и другие артефакты с изображениями способны рассказать кое-что о той роли, какую играла музыка в повседневной жизни человека. Кроме того, мы можем изучать современные общества, оказавшиеся отрезанными от цивилизации в нашем понимании и ведущие образ жизни охотников-собирателей, неизменный на протяжении тысячелетий. И одно поразительное открытие состоит в том, что во всех таких обществах, о которых нам известно, музыка и танец неразделимы.

В аргументах теорий, отрицающих музыкальную адаптацию, музыка рассматривается как отдельный от тела звук, который, более того, исполняется для аудитории классом экспертов. Но музыка превратилась в шоу со зрителями всего лишь в последние 500 лет — на протяжении большей части истории люди были незнакомы с идеей концерта, где некие мастера выступают перед благодарной аудиторией. Только в последние 100 лет или около того связь между музыкой и танцем свелась к минимуму. Нераздельность движения и звука, как пишет антрополог Джон Блэкинг, характеризует музыку во всех культурах и во все времена. Большинство из нас были бы шокированы, если бы зрители на симфоническом концерте вставали со своих кресел и хлопали в ладоши, улюлюкали, кричали и плясали, как на концерте Джеймса Брауна. Однако реакция на Джеймса Брауна, несомненно, ближе к нашей истинной природе. Вежливое слушание, при котором музыка стала исключительно интеллектуальным переживанием (даже эмоции от нее, согласно классической традиции, должны ощущаться внутри, а не вызывать физический порыв), идет вразрез с нашей эволюционной историей. Природную человеческую реакцию часто проявляют дети: даже на концертах классической музыки они раскачиваются на стуле, кричат и стремятся хоть как-то принять участие в представлении. А нам приходится учить их вести себя «цивилизованно».

Когда поведение или признак широко распространены среди представителей вида, мы считаем, что они закодированы в геноме (независимо от того, была ли это адаптация или антрвольт). Блэкинг утверждает, что повсеместное распространение музыкальности в африканских обществах предполагает, что она является «общей характеристикой человеческого вида, а не редким талантом». Что еще более важно, пишет Йен Кросс, так это то, что «музыкальные способности невозможно определить исключительно в терминах творческого производства»: практически каждый член нашего общества способен слушать, а значит, и понимать музыку.

Помимо этих фактов о распространенности музыки, ее истории и анатомии, важно понимать, как и почему она возникла. Дарвин выдвинул гипотезу полового отбора, которую позднее развивали Миллер и другие ученые. Были и иные гипотезы. Одна из них — общественные связи и сплоченность. Коллективное музицирование может способствовать социализации. Люди — социальные животные, и музыка, вероятно, исторически служила для развития чувства групповой идентичности и синхронности, а еще могла быть упражнением для других видов социальной активности вроде занятия чем-нибудь по очереди. Пение у костра в древности помогало не заснуть, отогнать хищников