На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин

сложностей звукового восприятия, и все звуки представляют для них сенсорную преграду. Они пытаются петь ту партию, которую сейчас поет их группа в каноне, но их отвлекают и путают группы, которые исполняют другую часть. Познер продемонстрировал, что с помощью слегка переработанных упражнений на внимание и концентрацию, используемых в НАСА, можно ускорить развитие внимания у ребенка.

Путь развития, согласно которому человек выбирает сначала более простые, а затем более сложные песни, конечно, является обобщением. Начнем с того, что вообще не все дети любят музыку. У некоторых детей развивается склонность к жанрам, лежащим далеко от проторенного пути развития музыкального вкуса, причем часто по чистой случайности. Я увлекся биг-бэндами и свингом, когда мне было восемь лет. Примерно в то время дедушка подарил мне свою коллекцию пластинок на 78 оборотов времен Второй мировой войны. Поначалу меня привлекали несложные песни, например «The Syncopated Clock» («Синкопированные часы»), «Would You Like to Swing on a Star» («Качаться на звездах»), «The Teddy Bear’s Picnic» («Пикник плюшевого мишки») и «Bibbidy Bobbidy Boo» («Бибиди-бобиди-бу»), изначально написанные для детей. Однако прослушивание экзотических последовательностей аккордов и инструментовки Фрэнка де Вола и Лероя Андерсона повлияли на развитие моего мозга, и вскоре я пристрастился к сложной музыке. Детские джазовые песенки открыли мне двери в мир большого джаза, благодаря им он стал казаться моему мозгу проще и понятнее.

Исследователи считают, что в подростковом возрасте наступает поворотный момент в музыкальных предпочтениях. Как раз в период около 10–11 лет большинство детей проявляют истинный интерес к музыке, даже те, кто раньше ею не увлекался. Когда мы взрослеем, музыка, которая пробуждает в нас ностальгию и кажется нам «своей», перекликается с той, что мы слушали как раз в том возрасте. Одним из первых признаков болезни Альцгеймера (заболевания, характеризующегося изменениями в нервных клетках и уровне нейромедиаторов, а также разрушением синапсов) у пожилых людей является потеря памяти. По мере того как болезнь прогрессирует, память становится все более фрагментарной и ненадежной. И все же многие, кто уже давно страдает этим заболеванием, по-прежнему помнят, как петь песни, которые они слышали в 14 лет. Почему именно 14? Одна из причин, почему мы помним песни, которые слушали подростками, заключается в том, что тот период связан для нас с самопознанием и эта музыка эмоционально заряжена. В общем мы склонны лучше запоминать события, если в них есть эмоциональный компонент, потому что миндалина и нейромедиаторы «отмечают» такие воспоминания как важные. Отчасти причина заключается также в созревании нейронов и их отмирании. Как раз примерно в 14 лет нейронные сети нашего музыкального мозга приближаются к своему окончательному виду, в котором они пребывают во взрослом возрасте.

Похоже, что нет никакой конечной точки, после которой нельзя приобрести новые музыкальные пристрастия, однако у большинства людей вкус формируется в возрасте 18–20 лет. Почему — пока неясно, но некоторые исследования уже подтверждают этот факт. Отчасти дело может быть в том, что с возрастом люди обычно становятся менее открыты новым впечатлениям. Подростки только начинают понимать, что живут в мире разных идей и культур и разных людей. Мы экспериментируем с мыслью, что нам не нужно ограничивать свой жизненный путь, свою личность и решения только тем, чему нас учили родители и воспитатели. И мы изучаем разные виды музыки. В западной культуре, в частности, этот выбор приводит к важным социальным последствиям. Мы слушаем музыку, которую предпочитают наши друзья. В молодости, когда мы еще находимся в поиске своего «я», мы формируем связи или объединяемся в группы с людьми, на которых хотим быть похожими и с которыми, как нам кажется, у нас есть что-то общее. Чтобы облечь это чувство общности в некую форму, мы одинаково одеваемся, занимаемся похожими делами и слушаем одну и ту же музыку. Наша группа предпочитает такую-то музыку, а другие люди — такую-то. Это связано с эволюционной идеей музыки как средства для сплочения общества. Музыка и предпочтения в ней становятся знаком личной и групповой идентичности, а также отличия от других.

В какой-то степени черты личности можно связать с тем или предсказать по тому, какая музыка человеку нравится. Но в значительной степени музыкальный вкус определяется более или менее случайными факторами: в какой школе человек учился, с кем общался и какую музыку слушали эти люди. В детстве я жил в Северной Калифорнии, и там была очень популярна группа Creedence Clearwater Revival — она звучала отовсюду, казалось, она совсем близко. Когда я переехал в Южную Калифорнию, соответствующий этой музыке образ, отчасти кантри, отчасти ковбойский, оказался не к месту в культуре Голливуда и серферов — здесь предпочитали The Beach Boys и более театральных артистов вроде Дэвида Боуи.

Есть еще один важный фактор: на протяжении всего подросткового возраста наш мозг развивается и формирует новые связи с невероятной скоростью, а к 20 годам рост и структурирование нейронных сетей на основе опыта существенно замедляются. Этот процесс затрагивает и музыкальные предпочтения. Новая музыка усваивается уже относительно той, которую мы слушали в предыдущий важный период. Нам известно, что в приобретении таких новых навыков, как язык, есть некий переломный момент. Если ребенок не научится говорить примерно к шести годам (неважно, на первом или втором языке), то он уже никогда не заговорит на нем с той легкостью, с какой это делает большинство носителей языка. Для музыки и математики окно возможностей шире, однако и оно не бесконечно: если студент не занимался музыкой и математикой до 20 лет, то, чтобы научиться этим предметам, ему потребуется приложить много усилий, и вполне вероятно, что он никогда не сможет «говорить на языке» математики или музыки так же свободно, как тот, кто взялся за них рано. Это связано с биологией роста синапсов. Синапсы мозга запрограммированы на рост и образование новых связей в течение нескольких лет. Потом этот процесс становится менее интенсивным, и мозг избавляется от ненужных связей.

Способность мозга к перестройке называют нейропластичностью. За последние пять лет было продемонстрировано несколько впечатляющих примеров такой перестройки, которая раньше считалась невозможной, однако в любом случае масштаб изменений мозга у большинства взрослых людей значительно меньше, чем у детей и подростков.

Конечно, есть и индивидуальные различия. У разных людей царапины заживают и кости срастаются с разной скоростью — так же и новые нейронные связи у кого-то формируются легче. Как правило, в возрасте от 8 до 14 лет отмирание связей начинает происходить в лобных долях, где сосредоточены мысли и рассуждения высшего порядка, планирование и