Век Екатерины Великой - София Волгина

Усталый, внутренне выпотрошенный, Петр Федорович вяло выслушал Миниха, но предпринимать ничего не захотел. Он плохо себя чувствовал и никак не мог поверить, что жена могла решиться на столь безрассудно смелые действия. Нет, он знал, что она на многое способна, но на предательство? Нет! Для него сие стало огромной неожиданностью. Он приказал своим голштинцам окопаться недалеко от Зверинца и принять бой, буде появятся мятежные войска. Но через время, узнав, что на Петергоф идет больше десятка тысяч гвардейцев, в десять вечера он приказал всем рассесться по шлюпкам и плыть в Кронштадт. Прибыли они туда в час ночи, но кронштадтцы не впустили их, понеже уже принесли присягу верности Екатерине, и грозили пушечной пальбой, ежели шлюпки приблизятся к крепости. Пришлось предельно изнуренным императору и его придворным возвращаться назад. Император валился с ног и желал одного: дабы его оставили в покое, пускай Миних и предлагал теперь двигаться на запад к войскам, ожидавшим императора для нападения на Данию. В три часа ночи Петр и его измученное окружение вернулись в Ораниенбаум, наводненный голштинцами. Петру было жаль своих верных солдат, и он, решив принять удар на себя, отправил их по квартирам. Сам прошел во дворец в свою любимую японскую залу. Там и застал его посланный Екатериной капитан гусарского отряда, Василий Суворов. Он прибыл туда одновременно с генералом Измайловым. Солдаты капитана собрали оружие, арестовали наиболее опасных офицеров, а сам Суворов возглавил работы в Ораниенбаумском дворце, где составлялась точная опись находившихся там денег и драгоценностей.

Суворов разделил солдат и унтер-офицеров-голштинцев на две части – уроженцев России и собственно голштинцев. Первых он привел к присяге, а вторых под конвоем отправил в Кронштадт, где их заключили в бастионы. Офицеров и генералов отпустили на их квартиры под честное слово.

Прежде чем к Петергофу подошли главные силы Екатерины, туда, в пять часов утра, примчался гусарский отряд под командованием Алексея Орлова. Голштинцев перед городом уже не осталось. Гусары Орлова увидели на окраинах Петергофа толпы крестьян, вооруженных вилами и косами, коих пригнали туда по приказу Петра Федоровича для борьбы с узурпаторшей Екатериной. Увидев скачущих на них во весь опор гусар с обнаженными палашами, крестьяне разбежались, и отряд Орлова беспрепятственно вошел в Петергоф.

Чуть позже утром того же дня двадцатитысячная армия Екатерины вступила в Петергоф. Город стоял пустым, понеже голштинцы Петра Третьего загодя отошли к Ораниенбауму.

Большой Петергофский дворец стал военным штабом. Десятки сановников и придворных, множество офицеров и генералов сновали по многочисленным комнатам и залам. Везде у дверей стояли часовые, по коридорам носились посыльные и курьеры. Стройную Екатерину Дашкову в гвардейском мундире узнавали и пропускали везде. Войдя в покои императрицы Екатерины Алексеевны, Екатерина Романовна осталась в крайнем удивлении: на диване лежал Григорий Орлов и вскрывал толстые пакеты. Подобные она видела в кабинете своего дяди канцлера и ведала, что они поступают из кабинета Его Императорского Величества. Дашкова спросила Орлова, чем он изволит заниматься. Тот ответил, что императрица повелела ему вскрыть их. Дашкова выразила сомнение в том, что Орлов что-нибудь поймет в оных бумагах, и подумала про себя, что здесь что-то не так.

Загнанный в угол, напуганный стремительным поворотом своей судьбы, император Петр Федорович, окруженный полуторатысячным гарнизоном голштинцев, и совершенно безразличной к нему свитой, отрекся от престола в Ораниенбауме безо всякого принуждения. Его привезли в Петергоф с Елизаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым. Екатерина, бывшая там, приказала дать для охраны особы низвергнутого императора шесть офицеров и несколько солдат. В полдень 29-го июня, в день Петра и Павла, был дан обед для солдат, которые вдруг вообразили, что прибывший князь Никита Юрьевич Трубецкой задумал примирить супругов, чего они не желали допустить. Пришлось Екатерине, дабы разубедить их, посадить тучного Трубецкого в карету, а самой идти рядом, пока не обошла все войско.

К четырем часам дня Ораниенбаум был полностью под контролем императрицы. Всем руководил брат Никиты Панина, Петр Иванович Панин, к руке коего, улучшив минуту, бросился отрекшийся император, прося об одном: оставить при нем Елизавету Воронцову.

Низложенного императора Екатерина приказала вывезти в местечко, называемое Ропшей – живописную уединенную мызу в двадцати пяти верстах от Петергофа. Петра конвоировал отряд под начальством Алексея Орлова, в сопровождении четырех офицеров и несколько избранных людей. Они должны были оставаться там, пока ему не приготовят приличные комнаты в Шлиссельбурге и не расставят лошадей для него на всех станциях следования к месту пребывания. Фельдмаршал Миних между делом пошутил, что «ему никогда не приходилось жить при трех царях: один в Ропше, другой в Шлиссельбурге, а третья в Петербурге».

По приезду в Ропшу Петр Федорович почувствовал себя плохо. Страх вызвал у него понос, продолжавшийся три дня. Он чрезмерно напился в тот, оказавшийся последним, день своей жизни, так как понимал, что все кончено. Он получил испрошенную им скрипку и обезьянку, но не дождался ни арапчонка Нарцисса, ни Елизавету Воронцову. Охранники держали себя рядом с ним откровенно презрительно и много пили, стараясь освободиться от напряжения последних дней. Особливо изгалялся бывший его любимец, князь Федор Барятинский, коего он, как и многих других, унижал в последние дни своего царствования. Не отставал от него и Федька Волков. Мог ли Петр когда-либо даже представить, что отвергнув музыкальные вирши оного актеришки, обрел себе столь лютого врага! И Орловы смотрят на него злобным взглядом, особливо Федор Орлов. Кругом одни Федьки…

Император скривил лицо, вспомнив, как безобразно трусливо вел себя Брокдорф, всегда выставлявший себя близким и вернейшим другом, готовым жизнь отдать за своего государя. На поверку оказалось – нет у него друзей, кроме Андрея Гудовича, отказавшегося присягнуть Екатерине. А может, тот просто понадеялся, что все вернется на круги своя и он все-таки дождется для себя вожделенного гетманства? А друг его, Александр Голицын… Отвез письмо для Екатерины и не вернулся – сразу же присягнул ей. Император сидел за столом, безвольно опустив плечи, упершись головой о руку и размышлял. Мысли были отрывочные, бессмысленные. В голове пролетали картины прошлого. Момент, например, когда он дал добро императрице Елизавете на приглашение принцессы Ангальт-Цербстской. Зачем он не отказался тогда от нее? Ведь не лежала душа даже к ее портрету. Смалодушничал, не хотел перечить тетке – императрице.

Зачем он так безобразно к Екатерине относился всю их супружескую жизнь? Ужели токмо за то, что она столь явно превосходила его во всем? Теперь она даже отказывается подпустить его к себе, не хочет видеть его унижения. Из глаз Петра закапали слезы, он резко смахнул их, посмотрел на веселых своих стражей, распивающих красное вино. Перед ним тоже стоял полный кубок. Он опрокинул его в себя. Ему тут же его снова наполнили. Он выпил. Повел пьяными глазами вокруг себя и остановился на Федоре Орлове. Тот презрительно отвернулся. Петр перевел глаза на другого. Им оказался князь Федор Барятинский. Тот ему скорчил рожу. Выбивая под собой стул, поверженный император с трудом встал и, шатаясь, подошел к князю.

В десять часов вечера того же дня императрица отправилась с армией назад в столицу. На полдороге, устав и обессилев, она удалилась на дачу Куракина, где, скинув высокие ботфорты, бросилась, одетая, в постель. Проспав два с половиной часа, она снова пустились в путь. От Екатериненгофа императрица снова оседлала отдохнувшего Брильянта и двинулась дальше во главе Преображенского полка. Впереди шел один гусарский полк, затем ее конвой, состоявший из конной гвардии, за ним следовала она с Дашковой и некоторыми придворными. За императрицей шли гвардейские полки по старшинству и три полевых полка. В город государыня Екатерина Алексеевна въехала при бесчисленных криках радости, и так ехала до дворца, где ее ждали двор, Синод, ее сын и придворные.

Императрица Екатерина Вторая приказала отслужить молебен. Потом все, один за другим, подошли к ее ручке с поздравлениями. Все сии дни она почти не пила, не ела и не спала. Наконец, в пятницу вечером она легла в постель, но в полночь, токмо Екатерина уснула, капитан Петр Пассек вошел в ее спальню и разбудил ее. Вне себя от гнева, Екатерина спросила, еле сдерживая себя:

– В чем дело, капитан? Что случилось?

Взволнованный Пассек быстро доложил:

– Солдаты страшно напились. Один гусар, такожде пьяный, встал перед остальными и закричал: «К оружию! Тридцать тысяч пруссаков идут, хотят отнять у нас нашу государыню-матушку!».