Век Екатерины Великой - София Волгина

Многие заговорщики были связаны друг с другом родством – Дашковы, Орловы, Барятинские и Репнины. Кроме военных, в заговор вовлекли директора Академии наук Григория Николаевича Теплова и всеми уважаемого архиепископа Новгородского и Великолуцкого Димитрия.

В то время как заговор зрел и набирал силу, Петр Федорович и в ус не дул, держался по-прежнему легкомысленно и безалаберно. Как говаривала про своего крестного отца княгиня Дашкова: «Поутру, у себя в Ораниенбауме, был первым капралом на вахтпараде, затем плотно обедал, выпивал хорошего бургундского вина, проводил вечер со своей фавориткой, любимым чернокожим мальчиком-прислужником Нарциссом, шутами и несколькими дамами».

Ничего не ведающий и ни о чем не подозревающий император не понимал, насколько обстановка накалилась. Пассек даже просил у Екатерины согласия на убийство Петра. Он и Баскаков хотели подстеречь его, вооружившись кинжалами, около домика Петра Великого в парке на правом берегу Невы, на Петровской набережной, где император любил вечерами прогуливаться с Елизаветой Воронцовой. Часто Петр оставался там ночевать с ней. Однажды ночью Дашкову разбудил ее взволнованный троюродный брат, князь генерал Петр Репнин, сообщивший, что был у императора, и при нем император Петр наградил Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины. До сих пор сим орденом награждались токмо особы императорской фамилии и иностранные принцессы, а поскольку Елизавета Воронцова иностранной принцессой не являлась, то напрашивалось предположение, что она вскоре займет место в императорской фамилии. Поелику князь Репнин немедля, боясь быстрого разворота событий, сообщил об оном своей кузине. Дашкова, не мешкая, собрала у себя Репниных, Разумовского, Панина, дабы обсудить последующие действия.

Все оные люди были готовы поддержать императрицу в любой момент. Но, как бывает в подобных случаях, решиться на такое отчаянное дело как переворот оказалось трудно. Екатерина боялась высоко взлететь, да низко упасть. Она, вестимо, знала, что тайные замыслы ее друзей должны прийти к желаемой цели – к свержению императора, подобного тому, кое привело цесаревну Елизавету Петровну к престолу. Она понимала и то, как оный шаг опасен, и каковые препятствия могут вдруг обнаружиться в самый важный момент. В противовес Григорию Орлову, Екатерина упрямо настаивала: надобно выждать подходящего момента. Григорий же, зная намерение Петра Федоровича расправиться с женой, стоял за арест его в спальне и заключение в Петропавловскую крепость. Екатерина Алексеевна ожидала, когда безумства мужа вызовут уже полное его неприятие и приведут к положению, когда у него не останется достойных сподвижников. Тогда она сможет начать действовать. Но пока Екатерина, как доверительно она делилась с княгиней Дашковой, всецело полагалась на Бога. Ей и не оставалось, впрочем, ничего другого. Однако императрица, еще ничем не решаясь руководить, все же имела намерение рано или поздно обратиться к тем, кто хотел спасти ее. Екатерина понимала, что сильна своей твердой волей, крепким запасом терпения и умением выждать нужного момента.

Император Петр Федорович уехал в Ораниенбаум повеселиться, приказав Екатерине Алексеевне с сыном оставаться в Петергофе. Петр выехал из Петербурга в Ораниенбаум еще за четыре дня до своих именин. За два дня до отъезда из столицы он дал ужин на пятьсот персон, после коего был устроен великолепный фейерверк – вновь в честь мира с Пруссией. На следующий день новые празднества и банкеты продолжались в Ораниенбауме в более интимном кругу. В своей летней резиденции Петр должон был оставаться недолго: вскоре он намеревался отправиться к армии в Померанию, откуда собирался произвести набег на датчан в ожидании более широкого поля битвы, куда бы его призвал его новый союзник, король Фридрих Второй, и где, вестимо, он смог бы прославить свое имя. Петр рассчитывал отбыть из России морем в конце июля. Флот не вполне был готов к плаванию. Болезни сильно сократили наличный состав матросов. Но сие Петра не смущало: он подписал указ о том, дабы больные матросы поскорее выздоровели. Такожде император Петр приказал корпусу Захара Чернышева, который совсем недавно брал Берлин, идти в Австрию и стать там под начало прусского командования для совместной борьбы против австрийцев – вчерашних союзников России. Многие офицеры возмущались подобным положением дел, тем паче, что весь сыр-бор происходил из нелепого желания их императора воевать за кусок болота, крохотный клочок приграничной территории с Шлезвигом.

Воинственные замыслы Петра тревожили тех немногих друзей, коих он имел. На самом деле было совершенно неблагоразумным с его стороны покидать столицу и страну, не успев еще укрепить свой престол и даже короноваться. Фридрих особенно настаивал на последнем, понеже в такой стране, как Россия, коронация имела огромное значение. Но Петр никого не хотел слушать. Он говаривал: «Кто умеет уживаться с русскими, может быть уверен в них». Думая, что обладает сим умением, он не спешил отправляться в Москву возложить на свою голову царский венец.

Такожде он был убежден и в том, что держит в руках всех внутренних врагов и предполагаемых участников заговора, о коем получил сведения в начале июня. Один из близких его людей, поручик Перфильев, указал ему на Орловых и взялся выслеживать троих братьев, дабы уличить их в преступных намерениях, но прозорливые Орловы заподозрили в нем изменника и сумели усыпить его бдительность.

Мир с Пруссией, война с Австрией и Данией, намерение императора Петра отправить в Данию гвардейские полки – все сие возмутило гвардейцев, посему они были готовы свергнуть своего императора.

Главным руководителем готовившегося заговора выступила сама императрица Екатерина. Штаб-квартирой заговорщиков стал дом банкира Кнутцена, находившийся неподалеку от Зимнего дворца, где квартировал Григорий Орлов. К нему часто наведывались Алексей и Федор, служившие в Преображенском и Семеновском полках. Каждый из них тайно агитировал солдат и офицеров своего полка в пользу Екатерины, распространяя слухи, будто благодетельницей России способна стать токмо она, а ее муж – ненавистник гвардии и всего русского народа. Рассказы оные подкреплялись небольшими безвозвратными денежными субсидиями, которые Алексей и Федор давали гвардейцам от имени Екатерины.

О происхождении денег, окромя тех, что Григорий брал из казны, братья ничего не знали. Екатерина же получила их, через своего агента, от английского купца Фельтена. Англичане расщедрились: предоставленный ей кредит составлял сто тысяч рублев.

Наиболее расположенным в пользу Екатерины оказался третий лейб-гвардейский полк – Измайловский, где служили пять офицеров, вовлеченных в заговор с первых его дней.

Активным участником заговора стал капитан гвардии князь Михаил Дашков. За ним стоял его дядя по матери – Никита Иванович Панин, воспитатель цесаревича Павла.

Панин не оставлял увлекавшей его идеи о создании регентского совета во главе с Екатериной для управления государством после свержения императора Петра. Беспокоясь за судьбу своего семилетнего воспитанника, Панин понимал, что ежели Екатерина попадет в крепостной каземат, то рядом с ней окажется и Павел – Петр не считал его своим сыном.

24-го июня Петр осмотрел наконец достроенную потешную крепость Петерштадт и остался доволен. Ему понравилось все: и отделка в картинной галерее внутри дворца крепости, и китайская комната, и его рабочий кабинет. Днем состоялся обед в честь окончания строительства, в коем приняли участие пятнадцать приближенных императора. Петр рвался поскорее отправиться в военный поход в Данию, отвоевывать свою Голштинию, но близились его именины, и Елизавета Романовна непременно хотела их провести вместе с ним. После маскерада в Ораниенбауме, 26-го июня, император, отоспавшись, отправился вместе со своей свитой в Гостилицы, где граф Разумовский Алексей Григорьевич давал в их честь великолепный праздник. Оттуда через два дня Петр Федорович направился в Петергоф, прихватив Разумовских.

Император находился в самом благодушном настроении. В Петергофе, в Монплезире, в день его тезоименитства, 28-го июня, в праздник святых Петра и Павла, его должна была ожидать Екатерина с большим праздничным обедом. По дороге кортеж остановил какой-то дворянин, переодетый крестьянином, и поведал о странных событиях в столице. Петр не поверил, но остальные забеспокоились. Гудович и заметно побледневший Брокдорф забили тревогу, но Петр токмо посмеялся над ними. Каково же было его удивление, когда он нашел дворец, где жила его законная супруга, пустым. Петр не поверил своим глазам. Даже не поленился и заглянул под кровать. Слуги поведали, что императрица потаенно уехала в Петербург еще в шесть часов утра. У Петра тревожно запульсировала в висках кровь, в голове пронеслись тысячи причин ее отсутствия. Верить во что-то серьезное ему не хотелось. Тут же арестовали Алексея Разумовского и дочерей Кирилла Разумовского. Дамы сбились в группку, опасливо оглядываясь, и перешептывались. Елизавета Романовна держалась рядом, но вопросов не задавала. Вид у нее был подавленный и растерянный. Якоб Штелин удрученно посматривал на императора, своего бывшего подопечного. Старый фельдмаршал Миних, герой Полтавской битвы, с тростью в руке, вытянув губы ниточкой, размышлял в сторонке о дальнейших возможных действиях государя. Остальные стояли рядом в напряженном молчании и ждали распоряжений. Петр выглядел смертельно бледным, губы пересохли и стали как будто тоньше.