Избранные труды о ценности, проценте и капитале (Капитал и процент т. 1, Основы теории ценности хозяйственных благ) - Ойген Бём-Баверк

На основании этой краткой характеристики можно убедиться, что Безольд — искренний и умелый приверженец Молинея, у которого он, как свидетельствуют многочисленные цитаты, очевидно, позаимствовал лучшую часть своего учения212. Однако превосходство над Молинеем мы вряд ли сумеем найти в его рассуждениях212.

Еще с меньшим основанием мы будем его искать у великого английского философа Бэкона, который высказался по вопросу о проценте почти одновременно с Безольдом213. Он обладает достаточной независимостью ума и достаточным пониманием потребностей хозяйственной жизни для того, чтобы, не стесняясь старыми предрассудками относительно «неестественности» взимания процента, взвесить беспристрастно его преимущества и недостатки и признать процент хозяйственной необходимостью; но его отношение к проценту есть все же лишь оппортунистическая терпимость: «ввиду того, что люди по необходимости должны давать и брать взаймы деньги, ввиду того, что они так жестокосердны (sintque tam duro corde), что не желают безвозмездно ссужать их, то не остается ничего иного, как только разрешать взимание процентов».

Несравненно успешнее подвигалось вперед новое учение в течение XVII столетия, и прежде всего в Нидерландах. Здесь условия для развития теории были особенно благоприятны. Среди политических и религиозных смут, во время которых зародилась молодая республика, в достаточной степени были сброшены оковы рабского следования авторитетам. К тому же устаревшая теория отцов церкви и схоластов нигде не находилась в более резком противоречии с потребностями действительности, чем здесь, где высоко развитое народное хозяйство вызвало процветание кредитных и банковских операций, где вследствие этого взимание процентов везде и постоянно применялось на практике и где, кроме того, светское законодательство, уступая давлению практики, давно уже разрешило взимание процентов214. При таких обстоятельствах дальнейшее существование теории, считающей процент чуть ли не безбожным надувательством должника, сделалось неестественным явлением, которому неминуемо угрожал близкий конец.

Предвестником этого переворота может считаться Гуго Гроций. По отношению к нашему вопросу он занимает странное двойственное положение. С одной стороны, он уже ясно понимает, что приводимое канонистами догматическое обоснование запрещения взимания процентов «законами природы» не выдерживает критики. Он не признает основательной причиной естественную бесплодность денег, так как «и дома, и другие по своей природе бесплодные предметы делаются плодородными благодаря искусству человека»; и на аргумент, что употребление денег, заключающееся в потреблении, не может быть отделяемо от самих денег, а поэтому и не может быть самостоятельно вознаграждаемо, он находит удачное возражение; и вообще все аргументы, представляющие процент будто бы противоречащим законам природы, по его мнению, не таковы, чтобы «могли вынудить согласие» («non talia ut assensum extorqueant»). Однако, с другой стороны, он считает безусловно обязательными места Священного Писания, запрещающие взимание процентов, так что, в сущности, он является сторонником канонистов, по крайней мере, принципиально; на практике же он нередко отступает от принципа запрещения взимания процентов, допуская и одобряя, подобно другим, различного рода «напоминающие собою процент» вознаграждения за убытки, лишение дохода, усилия и риск со стороны заимодавца215.

Таким образом, Гроций занимает колеблющуюся позицию между старым и новым учением216.

Эта нерешительная точка зрения была преодолена очень быстро. Уже через несколько лет открыто выбросили за борт не только рационалистическое обоснование запрещения взимания процентов, как это сделал Гроций, но и самое это запрещение. Решительный переворот имел место незадолго до 1640 года. В это время как бы рухнули вековые преграды, сквозь которые прорвался целый поток сочинений, в которых взимание процентов защищалось с величайшей решительностью. И число сочинений этого рода постоянно возрастало до тех пор, пока победа не осталась на стороне принципа взимания процентов, по крайней мере в Нидерландах. Среди многочисленных сочинений этого рода, как по времени, так и по достоинству, занимают первое место знаменитые работы Клавдия Сальмазия. Самые важные из этих работ, которые начиная с 1638 года появлялись одна за другой через небольшие промежутки времени, следующие: «De usuris» (1638), «De modo usurarum» (1639), «De foenore trapecitico» (1640); к ним присоединяется еще небольшое полемическое произведение, появившееся под псевдонимом Алексия Массалийского: «Diatriba de mutuo, mutuum non esse alienationem» (1640)217. Эти сочинения почти исключительно определяли направление и содержание теории процента в течение больше ста лет, и даже в современном учении, как мы впоследствии увидим, замечаются еще некоторые следы учения Сальмазия. Поэтому оно заслуживает более обстоятельной оценки.

Взгляды Сальмазия на процент высказываются ярче всего в восьмой главе его сочинения: «De usuris». Он начинает изложением своей собственной теории процента. Процент — это вознаграждение за употребление одолженных денежных сумм. Ссуда относится к тому разряду правовых операций, в которых собственник вещи уступает ее употребление другому. Если уступается использование вещи непотребляемой, и при этом безвозмездно, то эта правовая операция называется commodatum; если же за вознаграждение, то она называется locatio conductio. Если уступается использование потребляемой или заменимой вещи без вознаграждения, то получается безвозмездная ссуда — mutuum; если же за вознаграждение — ссуда, приносящая процент, — foenus. Следовательно, ссуда, приносящая процент, относится к ссуде безвозмездной совершенно так же, как наем за вознаграждение к наему без вознаграждения, и имеет такое же право на существование, как и наем за вознаграждение218.

Единственно мыслимая причина, по которой можно было по-разному судить о дозволительности вознаграждения при commodatum и при mutuum, могла бы разве заключаться в различной природе использования предметов при mutuum, с одной стороны, и commodatum, с другой. Дело в том, для ссужаемых предметов ссуды использование заключается в полном их потреблении, и можно было бы возразить, что поэтому использование здесь не может быть отделено от самой вещи. Однако, против этого возражения Сальмазий приводит два соображения: во-первых, такая аргументация повела бы к осуждению и отмене безвозмездных ссуд, так как в таком случае потребляемые вещи вообще не могли бы быть уступаемы другому в «употребление», существование которого вообще считается сомнительным, — значит, оно не может быть и безвозмездным. А кроме того в потребляемости отдаваемых с ссуду благ, напротив, заключается еще одна причина, говорящая в пользу вознаграждения за ссуду. В случае найма собственник во всякое время может взять обратно свою вещь, потому что он остается ее собственником; в случае ссуды он этого сделать не может, так как его вещь исчезла ввиду ее потребления. Вследствие этого ссужающий деньги терпит отсрочки, заботы и убытки, и поэтому вознаграждение за ссуду отвечает справедливости еще в большей степени, нежели вознаграждение при commodatum.

После изложения своего собственного мнения, Сальмазий обращается к аргументам противников и старается их опровергнуть один за другим. При чтении этих возражений становится ясным, почему Сальмазию удалось таким блестящим образом достигнуть того, чего сто лет ранее не удалось достигнуть Молинею, то есть убедить современников. Относящиеся к этому вопросу рассуждения крайне убедительны: это поистине редкие образцы блестящей полемики. Материал для них, правда, в значительной степени дан уже его предшественниками, в особенности Молинеем219; но Сальмазий обрабатывает этот материал так удачно и обогащает его такими убедительными мыслями, что его полемика далеко оставляет за собою все предшествовавшее.

Может быть, некоторые из моих читателей пожелают ознакомиться подробно с некоторыми отрывками из его сочинения, отчасти для того, чтобы получить более обстоятельное представление о духе, в котором разрабатывали нашу проблему в продолжение XVII и большей части XVIII столетий, отчасти для того, чтобы ближе познакомиться с автором, которого даже в настоящее время очень часто цитируют, хотя читают крайне редко. Поэтому в примечании я воспроизведу дословно несколько отрывков из его полемики220.

Дальнейшее не имеет уже такого значения для истории развития науки. Прежде всего это вялое, и, несмотря на свою хитроумность, довольно шаткое доказательство того, что в ссуде еще не заключается отчуждение (alienatio) ссуженного предмета, — тема, которой он посвящает всю свою «Diatriba de mutuo». Затем он оспаривает некоторые аргументы, приводимые канонистами в пользу справедливости и целесообразности запрещения процента: что несправедливо отягощать еще процентами должника, на которого немедленно вместе с полученными деньгами переходит соответствующий риск, и, таким образом, передавать плоды денег другому, который не испытывает риска; и что ростовщичество повлекло бы за собою, в ущерб интересам общества, запущение земледелия, торговли и других «bonae artes». Оспаривая последний аргумент, Сальмазий, между прочим, пользуется случаем, чтобы восхвалить пользу конкуренции: чем больше существует «foeno-ratores», тем лучше; они своим соперничеством будут понижать процентную ставку. Дальше — начиная с IX главы — он, демонстрируя необычайное богатство идей и знаний и убедительное красноречие, хотя с чрезмерной многоречивостью, опровергает аргумент о «неестественности» процента. В заключение, наконец (гл. XX, De usuris), он обсуждает вопрос, гармонирует ли процент, оправдываемый в смысле «jus naturale», и с «jus divinum», что он, конечно, и подтверждает.