Рождественские истории - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ох, Марион! Марион!
Младшая сестра еще крепче обняла старшую.
— Я старалась выглядеть безразличной. Это было так трудно, да и ты всегда стояла за него горой. Я старалась показать тебе свою решимость, однако ты не слушала — не желала ничего слушать. К его возвращению время отсрочек подошло к концу. Я знала, что пора действовать решительно, что я должна успеть прежде, чем между нами всеми возобновятся прежние отношения. Я знала, что это только принесет лишнюю боль, продлит муку для нас троих. И я знала, что мой побег приведет историю к тому финалу, который и должен у нее быть, — и что мы обе в конце концов будем так счастливы, Грейс! Я написала доброй тетушке Марте, с просьбой укрыть меня в ее доме; я поведала ей только часть истории, не всю, — и она в своей доброте пообещала меня принять. А пока я колебалась, ведя борьбу со своей любовью, — мистер Уорден, по совершенной случайности оказавшийся у нас в доме, поневоле мне помог.
Грейс побледнела до синевы.
— После твоего побега мне было так страшно — стоило только представить, как тебе живется. Ты ведь никогда его не любила. Ты вышла за него замуж, принеся свое счастье мне в жертву!
Марион привлекла сестру к себе.
— Майкл Уорден тогда собирался тайно уехать за границу, уехать надолго. Перед отъездом он прислал мне письмо, честно описал все свои обстоятельства и перспективы — и предложил руку. Он заметил, что предстоящее возвращение Альфреда меня не радует. Он искренне полагал, что мое сердце молчит; возможно, надеялся, что когда-нибудь позже я сумею его полюбить; а возможно, считал мое безразличие к нему показным. Не знаю, не могу сказать. Однако я хотела, чтобы ты сочла меня полностью, целиком потерянной для Альфреда, безнадежно, окончательно потерянной. Понимаешь, родная?
Грейс внимательно, с сомнением изучала лицо сестры.
— Я встретилась с мистером Уорденом и доверилась его чести; разделила с ним мою тайну. Накануне его и моего отъезда. Он сохранил все в секрете. Понимаешь?
Грейс смотрела с полной растерянностью. Она слушала — и не слышала.
— Сестричка моя хорошая, — позвала Марион, — послушай меня. Не смотри как на незнакомку. Есть страны, моя дорогая… там те, кто борется с запретной любовью, кто пытается ее избыть, кто желает изгнать из сердца бессильные и безнадежные грезы, удаляется от мира, затворяется за толстыми стенами, отринув от себя всю любовь и все искусы жизни. Отринув самое жизнь. Навсегда. Когда так поступают женщины, они принимают имя, столь дорогое и тебе, и мне, и зовут друг друга «сестрами». Однако могут быть другие сестры, Грейс: они не укрываются за тяжелыми дверями, они живут в широком мире под вольным открытым небом, существуют среди людей и их повседневных забот, стараются помогать им и подбадривать, — и извлекают тот же самый урок; их сердца по-прежнему живы и молоды, открыты счастью и всем его проявлениям, — и они могут смело заявить: битва давно отгремела, победа давно одержана. Это и обо мне тоже, Грейс! Теперь понимаешь?
Грейс по-прежнему пристально смотрела на Марион, не произнося ни слова. Марион снова нежно прижала к груди сестру, с которой так долго была в разлуке.
— Ох, Грейс, милая Грейс! Если ты не счастливая жена и мать, если у меня нет тут маленькой тезки, если Альфред, мой добрый братец, не стал твоим любящим мужем, — откуда взялись тогда восторг и радость, что я сейчас испытываю? Я покинула этот дом, когда пришло время, и вернулась, когда оно подошло. Мое сердце не познало иной любви, моя рука никогда не была отдана никому другому. Я сохранила свою девичью чистоту; я не замужем и не помолвлена; я все та же прежняя любящая тебя Марион; и в моем сердце нет иной привязанности, иной любви, кроме любви к тебе, Грейс!
Вот теперь старшая сестра поняла. С ее лица ушли следы тревоги и замешательства; из груди исторглись рыдания, и это были слезы радости; сжав сестру в объятиях, она все плакала и плакала и гладила сестру, словно та вновь стала ребенком.
Когда сестрам удалось немного прийти в себя, они обнаружили рядом и доктора, и тетушку Марту. И Альфреда.
— Для меня это томительный день, — произнесла тетушка Марта, обнимая племянниц и улыбаясь сквозь слезы. — Вы все обрели счастье — а я потеряла свою дорогую компаньонку. Что вы дадите мне в обмен на мою дорогую Марион?
— Новообращенного брата, — ответил доктор.
Тетушка Марта усмехнулась.
— Конечно, сие немаловажно. В таком фарсе, как…
Доктор покаянно перебил:
— Умоляю, не надо!
— Как скажешь, — вздохнула тетушка. — И все же мне не по себе, и я чувствую себя немного обиженной. Не знаю, что станет со мной без Марион, ведь мы прожили душа в душу полдюжины лет.
— Полагаю, тебе нужно переехать к нам, — сказал доктор. — Больше никаких ссор не будет, Марта.
— Или вам стоит выйти замуж, тетушка, — предложил Альфред.
Старая леди засмеялась.
— В самом деле. Вот было бы замечательно, реши я увлечь Майкла Уордена: он, как я слышала, намерен вернуться, и дела его и сам он исправились, с какой стороны ни посмотри. Впрочем, я помню его малюткой — а я и тогда уже была не слишком молода; вряд ли он пожелает откликнуться на мои чувства. Так что лучше я перееду и буду жить с Марион, когда она выйдет замуж, — а до той поры (осмелюсь предположить, ждать осталось совсем недолго) поживу одна. И что ты скажешь на это, братец?
— Меня так и подмывает заявить, что этот мир нелеп и смехотворен, и в нем нет ничего серьезного, — ответил бедный доктор.
— Ты можешь заявлять это хоть под присягой и в присутствии двадцати свидетелей, Энтони, — парировала тетушка. — Да только с такими сияющими глазами, как у тебя сейчас, никто все равно не поверит.
Доктор обнял младшую дочь и через нее потянулся
